Матушка его, как вы, вероятно, знаете, в Америке, и остановить Ральфа было некому. А он ухватился за мысль, что зима в Катании спасительна для него. Он пообещал взять с собой слуг, взять мебель и расположиться со всеми удобствами, но на самом деле ничего с собой не взял. Я уговаривал его по крайней мере добираться морем, все же это менее утомительно, но он заявил, что море терпеть не может и по дороге хочет наведаться в Рим. После чего я, хоть и считал всю эту затею вздорной, решил отправиться с ним. Я выступаю в роли, как это в Америке говорят, «утишителя». Бедный Ральф, сейчас он совсем притих. Мы выехали из Англии две недели назад, и в пути ему было очень плохо. Он все никак не мог согреться, и чем дальше мы продвигались на юг, тем ему становилось холоднее. У него превосходный слуга, но боюсь, никто на этом свете ему уже не в силах помочь. Я хотел, чтобы он прихватил с собой какого-нибудь малого с головой, я имею в виду какого-нибудь толкового молодого врача, но он наотрез отказался. Миссис Тачит, позволю себе сказать, выбрала для своего путешествия чрезвычайно неподходящее время.
Изабелла слушала его, затаив дыхание, лицо ее отражало боль и смятение.
– Моя тетушка заранее определяет даты своих путешествий и твердо им следует. Приходит срок, и она пускается в путь. Боюсь, она пустилась бы в путь, даже если бы Ральф был при смерти.
– Мне иногда кажется, он уже при смерти, – сказал лорд Уорбертон.
Изабелла вмиг поднялась.
– Тогда я немедленно иду к нему.
Он остановил ее порыв; его несколько ошеломил столь молниеносный отклик на его слова.
– Я не имею в виду, что это случится нынче вечером. Напротив, сегодня в поезде он чувствовал себя почти хорошо: мысль о том, что мы подъезжаем к Риму – он, как вы знаете, очень любит Рим, – придала ему силы. Час назад, когда я пожелал ему доброй ночи, он признался, что очень устал, но очень счастлив. Навестите его завтра утром – я только это имел в виду. Я не сказал ему, что собираюсь к вам, – решил это уже после того, как с ним расстался. Тут я вспомнил, – он мне когда-то говорил, – по четвергам вы принимаете, а сегодня как раз четверг. Вот я и надумал сообщить вам, что он здесь и что лучше вам не дожидаться, пока он явится с визитом. Помнится, он говорил, что не написал вам. – Изабелле не надо было заверять лорда Уорбертона, что последует его совету, вид у нее был такой, словно она полетела бы к Ральфу на крыльях, не будь они связаны. – Не говоря уже о том, что мне и самому хотелось вас видеть, – добавил любезно гость.
– Мне непонятно решение Ральфа, по-моему, это чистейшее безумие, – сказала она. – У меня было куда спокойнее на душе, пока я знала, что он за крепкими стенами Гарденкорта.
– Он был там один, как перст, за этими крепкими стенами; они составляли все его общество.
– К нему приезжали вы, вы приняли в нем такое участие.
– Помилуйте, мне просто нечем себя занять, – сказал лорд Уорбертон.
– Мы слышали, что вы, напротив, заняты очень важными делами, о вас все говорят, что вы важный государственный муж. Ваше имя не сходит со страниц «Таймса», где, кстати сказать, оно не очень-то в чести. Вы, как видно, все такой же неистовый радикал.
– Я совсем не чувствую себя неистовым; теперь все на свете разделяют мои взгляды. У нас с Ральфом, как только мы сели в поезд, началось что-то вроде парламентских дебатов, которые так всю дорогу и не прекращались. Я утверждал, что он – последний оставшийся на земле тори, а он называл меня королем готтов и твердил, что во всем, вплоть до моей наружности, я сущий варвар. Так что, видите, он еще полон жизни.
Как ни хотелось Изабелле расспросить его подробнее о Ральфе, она от этого воздержалась. Завтра она увидит его сама. Она понимала, лорду Уорбертону наскучит в конце концов толковать об одном и том же, и он пожелает коснуться других тем. Она все с большей уверенностью говорила себе, что он выздоровел и более того – говорила без всякой горечи. В ту далекую пору он был для нее воплощением упорства и настойчивости; его приходилось непрерывно останавливать, непрерывно призывать к благоразумию, и, когда он вдруг предстал перед ней, она в первую минуту испугалась, что это грозит ей новыми осложнениями. Но сейчас она успокоилась, она увидела – ему просто хочется быть с ней в добрых отношениях, хочется дать ей понять, что он простил ее и никогда не проявит дурного вкуса, не позволит себе никаких многозначительных намеков. Это не было с его стороны местью; она ни в коей мере не подозревала лорда Уорбертона в желании наказать ее подчеркнутым равнодушием, она слишком высоко его ставила. Просто он решил: ей приятно и радостно знать, что он совсем смирился с судьбой. Смирился, как здоровый и мужественный человек, у которого сердечные раны проходят без нагноения. Как она и предвидела, его вылечило занятие британской политикой. Она с завистью подумала о том, насколько удел мужчин счастливее: они всегда могут погрузиться в целительные воды какой-нибудь деятельности. Лорд Уорбертон, как и следовало ожидать, заговорил о прошлом, но заговорил о нем без всяких недомолвок, заминок и даже пошел так далеко, что, упомянув их последнюю встречу в Риме, сказал: «Славное было время». И еще он сказал, что с большим интересом услышал о ее замужестве и рад познакомиться с мистером Озмондом, – ту их встречу вряд ли можно назвать знакомством. Правда, он не писал ей на протяжении всех этих лет, но извинения просить не стал. Словом, в мыслях у него было лишь одно: они старые друзья, близкие друзья. И совсем уже тоном близкого друга, с улыбкой оглядевшись по сторонам, как человек, которому в числе прочих провинциальных развлечений предложили позабавиться невинной игрой в догадки, лорд Уорбертон после недолгого молчания неожиданно спросил:
– Что ж, полагаю, вы счастливы и все тому подобное?
Изабелла не замедлила рассмеяться в ответ: вопрос показался ей почти что комическим.
– Неужели вы думаете, я сказала бы вам, если бы это было не так?
– Право, не знаю. Впрочем, не вижу, почему бы и нет.
– Зато я вижу. К счастью, однако, я очень счастлива.
– Дом у вас превосходный.
– Да, здесь хорошо. Но это заслуга не моя… а моего мужа.
– Вы хотите сказать, что это он придал всему такой вид?
– До нас здесь было полное запустение.
– У него просто талант.
– У него дар по части убранства и драпировок.
– Сейчас на этом все помешались. Но у вас ведь и у самой есть вкус.
– Я способна любоваться тем, что сделано, но у меня нет никаких собственных идей. Я ничего не могу предложить.
– Значит, вы принимаете то, что предлагают другие?
– Как правило, с большой охотой.
– Теперь буду знать и непременно вам что-нибудь предложу.
– С вашей стороны это будет очень любезно. Но должна вас предупредить, что в мелочах я тоже иногда способна проявить волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231