3. Иногда навещал таверны, где его угощали. 4. Иногда – дома каких-то людей, где ему явно давали поручения. 5. И еще Ренье знаком с Пиндаром.
Из этого следует… что Ренье может быть опасным заговорщиком. Или что Ренье вообще не имеет никакого отношения к заговору. Или что никакого заговора не существует, а «покушения» на Эскиву – лишь череда случайностей.
В конце концов раздался призыв к обеду, и брат королевы с облегчением скомкал листок.
Глава тринадцатая
АВАСКЕЙН
К двенадцати годам Аваскейн, единственное законное чадо герцога Вейенто, превратился в худенького подростка с плаксивым лицом. Отцу приходилось призывать на помощь всю свою родительскую слепоту, чтобы не замечать очевидного: Аваскейн, болезненный, начисто лишенный обаяния, вряд ли когда-нибудь будет пользоваться любовью своих подданных. Этот хитренький мальчик умел вить веревки из матери и знал, как держаться, чтобы не вызывать у отца раздраженной гримасы; однако для той великой цели, которую лелеял герцог Вейенто, подобных качеств явно недоставало.
Вейенто никогда, даже на миг, не допускал мысли о том, чтобы отдать свое наследие старшему сыну, бастарду, в обход законного младшего. Ибо Бальян подходил на роль правителя еще меньше, чем Аваскейн.
Госпожа Ибор за годы брака изрядно раздобрела. И, поскольку все помыслы этой дамы были сосредоточены на здоровье драгоценного отпрыска, умственные способности ее, в противоположность телу, сильно усохли. Впрочем, Вейенто мало общался с женой, особенно в последнее время, когда думы герцога были обращены к иному.
Аваскейн рассматривал себя в зеркало. Ему не нравилось, что в зеркале кроме него самого всегда отражался еще кто-то: мать, слуги, няньки, врачи, наставники. Но, по давнему обыкновению, мальчик никак не выражал своих чувств. Посторонним людям вовсе незачем знать о том, что они могут раздражать Аваскейна или вообще как-то влиять на его настроение.
«Я – это только я, – думал он, созерцая острый носик, серенькие волосы, бледненькие веснушки на скулах. – Никто не смеет вторгаться в мои чувства. Мне нет до них дела, ни до кого…»
В определенной степени это было правдой. Единственный человек, на которого Аваскейн хотел бы произвести впечатление, был отец.
Частые болезни привели к тому, что у Аваскейна развилась наблюдательность. Мальчик не мог не видеть, как герцог при виде наследника в первый миг сжимается и только последующим усилием воли заставляет себя улыбнуться.
«Я не нравлюсь отцу, – думал он. – Мать меня обожает, но мать не в счет, потому что она чудовищно глупа…»
Этот ребенок знал о своей ущербности и отчаянно старался если не избавиться от нее, то, во всяком случае, сделать ее не такой вопиющей.
Для начала следовало выяснить, в чем она заключается. И Аваскейн приступил к исследованиям.
Он отыскал среди гарнизонных солдат немолодого человека, у которого на правой руке недоставало двух пальцев. Кроме того, солдат этот был хром и на лицо просто безобразен.
Аваскейн следил за ним несколько дней. Устраивался где-нибудь в тени, поближе к навесу, под которым объект его тайных наблюдений чистил оружие, и жадно всматривался, пытаясь угадать, как проявляет себя ущербность.
Но никакой ущербности Аваскейн не видел. Солдат сосредоточенно возился с пятнышками ржавчины, обнаруженными на кольчугах и мечах, точил наконечники, трудился над стрелами. Служанка, приносившая ему поесть, вертелась перед ним и громко хохотала над его шутками. Она запрокидывала голову, смеясь и рассыпая искры взглядов, а солдат с ленивым добродушием засматривался на ее белое, подрагивающее горло.
На пятый день слежки солдат все-таки заметил Аваскейна и поманил его пальцем:
– Иди-ка сюда, малец.
Аваскейн, насупившись, подошел. Солдат смерил его взглядом с головы до ног.
– Что это ты подглядываешь, а? Хочешь научиться моему ремеслу?
– Я – Аваскейн, сын герцога, – сказал мальчик. Он редко показывался на людях, поэтому не было ничего удивительного в том, что солдат не узнал его.
– А, – как ни в чем не бывало протянул солдат, – в таком случае, маленький господин, мое ремесло вам ни к чему. Но на мой вопрос все-таки ответьте.
– Почему? – осведомился Аваскейн.
– Потому что иначе я доложу герцогу о ваших проделках.
– О каких еще проделках?
– Найду, о каких… – Солдат хмыкнул. – А не найду, так сам подстрою.
– Мой отец меня послушает, а не тебя.
– А вот и поглядим.
Поразмыслив, Аваскейн пришел к выводу, что вояка, пожалуй, прав: не стоит с ним ссориться с самого начала. Герцог, как бы он ни трясся над наследником, все-таки человек трезвого ума. И если ему доложат, что Аваскейн-де занимается странными делами, Вейенто пожелает выяснить, какими именно и для чего. И тогда придется рассказывать отцу о пресловутой «ущербности». Какие последствия может возыметь подобная откровенность с герцогом – мальчик даже гадать не осмеливался.
Поэтому он сказал солдату:
– Ладно, я тебе объясню, только – молчок, хорошо?
– Да чтоб я сдох, – преспокойно отозвался солдат. – Подайте-ка мне вон ту кольчугу. Займусь пока ею. Видите, кольцо выпало? Заменить надо. И здесь – тоже.
Аваскейн сказал:
– Понимаешь, ты – старый, некрасивый, искалеченный.
– Вот и девки того же мнения, а по мне – я молодец хоть куда, – сказал солдат.
– Почему? – горячо спросил Аваскейн.
Солдат удивился:
– Что – «почему»?
– Почему ты, хоть и стар и искалечен, все-таки молодец хоть куда?
– Откуда мне знать! – Солдат рассмеялся. – Наверное, душа во мне молодая. Все никак не хочет расставаться с радостями жизни. Вам-то что до этого?
– То, – хмуро сказал Аваскейн и опустил глаза. – Наверное, во мне душа старая.
Ни с одним человеком на свете Аваскейн не был прежде так откровенен. И солдат сразу догадался об этом. Отложил кольчугу, задумался.
– Может, вам начать жить нормальной жизнью? – предложил он наконец. – Катайтесь верхом, фехтуйте. Вам, маленький господин, сколько лет? Двенадцать? Ну, скоро от девиц отбою не будет – на личико вы очень даже смазливы…
– Мне не приятно, – признался Аваскейн шепотом. – Люди не приятны. Девицы в особенности, у них губы мокрые.
– Найдите такую, чтоб с сухими, – посоветовал солдат. – Это мне уж выбирать не приходится, а у вас все впереди. Лошадей тоже не любите?
– Не люблю и еще – боюсь.
– Подберите себе смирную кобылку. Лошади – твари забавные. Иная коварна и злобна, так и норовит укусить. Другая вроде бы слушается, а как увидит жеребчика – все, понесла… С ними интересно бывает. И с оружием – тоже. – Заметив, что мальчик непроизвольно морщится, солдат вздохнул: – Видать, ваша мать не любила вашего отца, маленький господин, когда ложилась с ним в постель. Такое случается, а расхлебывать потом приходится детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Из этого следует… что Ренье может быть опасным заговорщиком. Или что Ренье вообще не имеет никакого отношения к заговору. Или что никакого заговора не существует, а «покушения» на Эскиву – лишь череда случайностей.
В конце концов раздался призыв к обеду, и брат королевы с облегчением скомкал листок.
Глава тринадцатая
АВАСКЕЙН
К двенадцати годам Аваскейн, единственное законное чадо герцога Вейенто, превратился в худенького подростка с плаксивым лицом. Отцу приходилось призывать на помощь всю свою родительскую слепоту, чтобы не замечать очевидного: Аваскейн, болезненный, начисто лишенный обаяния, вряд ли когда-нибудь будет пользоваться любовью своих подданных. Этот хитренький мальчик умел вить веревки из матери и знал, как держаться, чтобы не вызывать у отца раздраженной гримасы; однако для той великой цели, которую лелеял герцог Вейенто, подобных качеств явно недоставало.
Вейенто никогда, даже на миг, не допускал мысли о том, чтобы отдать свое наследие старшему сыну, бастарду, в обход законного младшего. Ибо Бальян подходил на роль правителя еще меньше, чем Аваскейн.
Госпожа Ибор за годы брака изрядно раздобрела. И, поскольку все помыслы этой дамы были сосредоточены на здоровье драгоценного отпрыска, умственные способности ее, в противоположность телу, сильно усохли. Впрочем, Вейенто мало общался с женой, особенно в последнее время, когда думы герцога были обращены к иному.
Аваскейн рассматривал себя в зеркало. Ему не нравилось, что в зеркале кроме него самого всегда отражался еще кто-то: мать, слуги, няньки, врачи, наставники. Но, по давнему обыкновению, мальчик никак не выражал своих чувств. Посторонним людям вовсе незачем знать о том, что они могут раздражать Аваскейна или вообще как-то влиять на его настроение.
«Я – это только я, – думал он, созерцая острый носик, серенькие волосы, бледненькие веснушки на скулах. – Никто не смеет вторгаться в мои чувства. Мне нет до них дела, ни до кого…»
В определенной степени это было правдой. Единственный человек, на которого Аваскейн хотел бы произвести впечатление, был отец.
Частые болезни привели к тому, что у Аваскейна развилась наблюдательность. Мальчик не мог не видеть, как герцог при виде наследника в первый миг сжимается и только последующим усилием воли заставляет себя улыбнуться.
«Я не нравлюсь отцу, – думал он. – Мать меня обожает, но мать не в счет, потому что она чудовищно глупа…»
Этот ребенок знал о своей ущербности и отчаянно старался если не избавиться от нее, то, во всяком случае, сделать ее не такой вопиющей.
Для начала следовало выяснить, в чем она заключается. И Аваскейн приступил к исследованиям.
Он отыскал среди гарнизонных солдат немолодого человека, у которого на правой руке недоставало двух пальцев. Кроме того, солдат этот был хром и на лицо просто безобразен.
Аваскейн следил за ним несколько дней. Устраивался где-нибудь в тени, поближе к навесу, под которым объект его тайных наблюдений чистил оружие, и жадно всматривался, пытаясь угадать, как проявляет себя ущербность.
Но никакой ущербности Аваскейн не видел. Солдат сосредоточенно возился с пятнышками ржавчины, обнаруженными на кольчугах и мечах, точил наконечники, трудился над стрелами. Служанка, приносившая ему поесть, вертелась перед ним и громко хохотала над его шутками. Она запрокидывала голову, смеясь и рассыпая искры взглядов, а солдат с ленивым добродушием засматривался на ее белое, подрагивающее горло.
На пятый день слежки солдат все-таки заметил Аваскейна и поманил его пальцем:
– Иди-ка сюда, малец.
Аваскейн, насупившись, подошел. Солдат смерил его взглядом с головы до ног.
– Что это ты подглядываешь, а? Хочешь научиться моему ремеслу?
– Я – Аваскейн, сын герцога, – сказал мальчик. Он редко показывался на людях, поэтому не было ничего удивительного в том, что солдат не узнал его.
– А, – как ни в чем не бывало протянул солдат, – в таком случае, маленький господин, мое ремесло вам ни к чему. Но на мой вопрос все-таки ответьте.
– Почему? – осведомился Аваскейн.
– Потому что иначе я доложу герцогу о ваших проделках.
– О каких еще проделках?
– Найду, о каких… – Солдат хмыкнул. – А не найду, так сам подстрою.
– Мой отец меня послушает, а не тебя.
– А вот и поглядим.
Поразмыслив, Аваскейн пришел к выводу, что вояка, пожалуй, прав: не стоит с ним ссориться с самого начала. Герцог, как бы он ни трясся над наследником, все-таки человек трезвого ума. И если ему доложат, что Аваскейн-де занимается странными делами, Вейенто пожелает выяснить, какими именно и для чего. И тогда придется рассказывать отцу о пресловутой «ущербности». Какие последствия может возыметь подобная откровенность с герцогом – мальчик даже гадать не осмеливался.
Поэтому он сказал солдату:
– Ладно, я тебе объясню, только – молчок, хорошо?
– Да чтоб я сдох, – преспокойно отозвался солдат. – Подайте-ка мне вон ту кольчугу. Займусь пока ею. Видите, кольцо выпало? Заменить надо. И здесь – тоже.
Аваскейн сказал:
– Понимаешь, ты – старый, некрасивый, искалеченный.
– Вот и девки того же мнения, а по мне – я молодец хоть куда, – сказал солдат.
– Почему? – горячо спросил Аваскейн.
Солдат удивился:
– Что – «почему»?
– Почему ты, хоть и стар и искалечен, все-таки молодец хоть куда?
– Откуда мне знать! – Солдат рассмеялся. – Наверное, душа во мне молодая. Все никак не хочет расставаться с радостями жизни. Вам-то что до этого?
– То, – хмуро сказал Аваскейн и опустил глаза. – Наверное, во мне душа старая.
Ни с одним человеком на свете Аваскейн не был прежде так откровенен. И солдат сразу догадался об этом. Отложил кольчугу, задумался.
– Может, вам начать жить нормальной жизнью? – предложил он наконец. – Катайтесь верхом, фехтуйте. Вам, маленький господин, сколько лет? Двенадцать? Ну, скоро от девиц отбою не будет – на личико вы очень даже смазливы…
– Мне не приятно, – признался Аваскейн шепотом. – Люди не приятны. Девицы в особенности, у них губы мокрые.
– Найдите такую, чтоб с сухими, – посоветовал солдат. – Это мне уж выбирать не приходится, а у вас все впереди. Лошадей тоже не любите?
– Не люблю и еще – боюсь.
– Подберите себе смирную кобылку. Лошади – твари забавные. Иная коварна и злобна, так и норовит укусить. Другая вроде бы слушается, а как увидит жеребчика – все, понесла… С ними интересно бывает. И с оружием – тоже. – Заметив, что мальчик непроизвольно морщится, солдат вздохнул: – Видать, ваша мать не любила вашего отца, маленький господин, когда ложилась с ним в постель. Такое случается, а расхлебывать потом приходится детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145