Пока помощник секретаря посольства, встретивший меня на вахте, вёл меня по длинным, устланным ковровыми дорожками коридорам в кабинет шефа, навстречу быстро проходили люди с озабоченными лицами, открывались и закрывались двери кабинетов, шмыгали секретарши, прижимая к выразительным бюстам папки с бумагами. Атмосфера была такой, будто в посольстве вот-вот начнут жечь архивы.
— Что тут у вас происходит? — поинтересовался я, когда секретарь посольства сдержанным жестом указал мне на кресло за приставным столиком для посетителей, а сам углубился в лежавшие перед ним бумаги, давая понять, что мне предлагается подождать, пока он закончит с важным, не терпящим никакого отлагательства делом. — Готовитесь к эвакуации?
— Пока нет, — последовал холодный ответ.
— Пока. Звучит оптимистично, — заметил я. — Но что-то все-таки происходит?
— Господин Пастухов, я вызвал вас не для того, чтобы обсуждать эти проблемы, — с ледяной вежливостью произнёс секретарь. — Вы не могли бы пару минут помолчать?
— Да, конечно, — сказал я. — Работайте, мне спешить некуда.
Он сухо кивнул и вернулся к бумагам.
Я понимал, чем вызван его тон. За письменным столом, освещённым настольной лампой, сидел не человек, а должность. Он был закован в свою должность и неприступен, как начальник комендантского патруля при исполнении. При дежурстве на каком-нибудь железнодорожном вокзале, самом подходящем месте для вылавливания самовольщиков и даже, если повезёт, дезертиров.
Должность у него, насколько я мог судить, была серьёзной. Второй секретарь посольства — это само по себе немало. Третий человек в посольстве после посла и первого секретаря. Да плюс ещё то, что пост второго секретаря был дипломатическим прикрытием его истинной должности руководителя эстонской резидентуры ФСБ. Рядовые сотрудники посольства перед ним наверняка заискивали, так как от него не меньше, чем от посла, зависело их продвижение по службе. Все это и создавало атмосферу всеобщей подчинённости и даже трепета перед ним, в которой он привычно существовал. И хотя я ни с какого бока не относился к его подчинённым и никакого трепета не испытывал, все же решил не возникать. Ну чувствует себя человек значительным. Он платит за это мешками под глазами, нездоровой желтизной лица и тем, что сидит в своём кабинете по ночам, так как этого требуют интересы дела. И пусть себе, от меня не убудет. Этой ночью мне, действительно, спешить было некуда. Следующая ночь обещала быть хлопотливой, а эта пока ещё нет.
Он покончил с бумагами, передал их помощнику и наконец обратился ко мне:
— Господин Пастухов, я вызвал вас для того, чтобы…
А вот это мне уже не понравилось. Нет более верного способа дать человеку сесть себе на шею, чем не обратить внимания на его первые поползновения к этому. Поэтому я решительно перебил собеседника:
— Не так быстро, господин секретарь. Вы уже второй раз сказали «вызвал». Я-то думал, что вы меня пригласили. С чего вы взяли, что можете меня вызывать?
— Вы российский гражданин, господин Пастухов. Странно, что мне приходится вам об этом напоминать.
— И что? Да, я российский гражданин. А вы секретарь российского посольства. Насколько я знаю, посольства существуют, чтобы представлять свою страну и защищать интересы её граждан. Но разве из этого вытекает, что вы можете отдавать мне приказы? А «вызвать» — это и есть приказ. Его мягкая форма.
— Ладно, пригласил. Пусть будет пригласил. Я пригласил вас для того, чтобы передать приказ. Вам приказано немедленно вернуться в Москву.
— Вернуться в Москву? — переспросил я. — Позавчера ночью в телефонном разговоре вы передали мне приказ выполнять все распоряжения господина Янсена…
— Ситуация изменилась, — попытался прервать меня секретарь. Но я договорил:
— Господин Янсен распорядился, чтобы мы возвращались в Таллин и продолжали охранять нашего клиента Томаса Ребане. Мы это сделали. Мы что-то не так поняли? Или господин Янсен не был уполномочен отдавать нам это распоряжение?
— Ситуация изменилась, — повторил секретарь. — Поэтому вы должны немедленно вернуться в Москву и забыть об этой истории.
— Кто отдал этот приказ?
— Генерал Голубков.
— Почему он не сделал этого сам? Почему приказы Голубкова я получаю через третьи руки?
Я знал почему. Потому что мобильный телефон, номер которого знал Голубков, я отключил ещё в аэропорту Мюнхена. Но старательно изображал недовольство. Естественное недовольство человека, об которого вытирают ноги. Что за дела? В чем причина такого неуважения к человеку, который. Мы делаем все возможное, а к нам. Да, я недоволен и не намерен это скрывать. Более того, я возмущён.
Я очень рассчитывал, что реакция секретаря на моё возмущение позволит мне понять, какое из объяснений правильное: отдал ли генерал Голубков этот приказ под сильным давлением сверху или же он вообще его не отдавал.
Оба объяснения оказались правильными. Или оба неправильными. Потому что секретарь сказал:
— Об этом вам следует спросить у него. У вас будет эта возможность. Думаю, он передал приказ через меня только с одной целью. Чтобы его не заподозрили, что он этот приказ не передал. Или передал его не в надлежащей форме.
Вот так. И что это значит?
Но раздумывать было некогда, поэтому я сделал вид, что удовлетворён объяснением. Не то чтобы полностью, но в общем удовлетворён.
— Теперь понял, — сказал я. — Не понял только одного: как можно приказать человеку забыть то, что он знает? Приказать-то, конечно, можно. Приказать можно все. Но трудно рассчитывать, что этот приказ будет выполнен.
Секретарь откинулся к спинке кресла и посмотрел на меня с профессиональным интересом естествоиспытателя, у которого возникли неожиданные трудности с классификацией возникшего перед его взором природного организма.
— Ещё при нашем телефонном разговоре я заметил, что вы довольно нервно воспринимаете слово «приказ», — прокомментировал он. — Чем это вызвано? Вы военный человек, офицер. Я знаю, что вы имели звание капитана и получили его рано, в двадцать два года. Это так?
— Да, — признался я. — Было время, когда я этим очень гордился.
— Для военного человека приказ есть приказ, — продолжал секретарь. — А вы реагируете на слово «приказ», как бык на красную тряпку. Почему?
— Вы бы не спрашивали, если бы знали, сколько приказов я получил за свою молодую жизнь и сколько из них были дурацкими, — вполне искренне ответил я. — И не просто дурацкими. Преступно дурацкими.
— Воевали в Чечне? — поинтересовался он с сочувствием и одновременно не без некоторой брезгливости. Так сочувствуют человеку, которого угораздило встрять в пошлую историю вроде скандала в магазине или драки с уличным хамом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Что тут у вас происходит? — поинтересовался я, когда секретарь посольства сдержанным жестом указал мне на кресло за приставным столиком для посетителей, а сам углубился в лежавшие перед ним бумаги, давая понять, что мне предлагается подождать, пока он закончит с важным, не терпящим никакого отлагательства делом. — Готовитесь к эвакуации?
— Пока нет, — последовал холодный ответ.
— Пока. Звучит оптимистично, — заметил я. — Но что-то все-таки происходит?
— Господин Пастухов, я вызвал вас не для того, чтобы обсуждать эти проблемы, — с ледяной вежливостью произнёс секретарь. — Вы не могли бы пару минут помолчать?
— Да, конечно, — сказал я. — Работайте, мне спешить некуда.
Он сухо кивнул и вернулся к бумагам.
Я понимал, чем вызван его тон. За письменным столом, освещённым настольной лампой, сидел не человек, а должность. Он был закован в свою должность и неприступен, как начальник комендантского патруля при исполнении. При дежурстве на каком-нибудь железнодорожном вокзале, самом подходящем месте для вылавливания самовольщиков и даже, если повезёт, дезертиров.
Должность у него, насколько я мог судить, была серьёзной. Второй секретарь посольства — это само по себе немало. Третий человек в посольстве после посла и первого секретаря. Да плюс ещё то, что пост второго секретаря был дипломатическим прикрытием его истинной должности руководителя эстонской резидентуры ФСБ. Рядовые сотрудники посольства перед ним наверняка заискивали, так как от него не меньше, чем от посла, зависело их продвижение по службе. Все это и создавало атмосферу всеобщей подчинённости и даже трепета перед ним, в которой он привычно существовал. И хотя я ни с какого бока не относился к его подчинённым и никакого трепета не испытывал, все же решил не возникать. Ну чувствует себя человек значительным. Он платит за это мешками под глазами, нездоровой желтизной лица и тем, что сидит в своём кабинете по ночам, так как этого требуют интересы дела. И пусть себе, от меня не убудет. Этой ночью мне, действительно, спешить было некуда. Следующая ночь обещала быть хлопотливой, а эта пока ещё нет.
Он покончил с бумагами, передал их помощнику и наконец обратился ко мне:
— Господин Пастухов, я вызвал вас для того, чтобы…
А вот это мне уже не понравилось. Нет более верного способа дать человеку сесть себе на шею, чем не обратить внимания на его первые поползновения к этому. Поэтому я решительно перебил собеседника:
— Не так быстро, господин секретарь. Вы уже второй раз сказали «вызвал». Я-то думал, что вы меня пригласили. С чего вы взяли, что можете меня вызывать?
— Вы российский гражданин, господин Пастухов. Странно, что мне приходится вам об этом напоминать.
— И что? Да, я российский гражданин. А вы секретарь российского посольства. Насколько я знаю, посольства существуют, чтобы представлять свою страну и защищать интересы её граждан. Но разве из этого вытекает, что вы можете отдавать мне приказы? А «вызвать» — это и есть приказ. Его мягкая форма.
— Ладно, пригласил. Пусть будет пригласил. Я пригласил вас для того, чтобы передать приказ. Вам приказано немедленно вернуться в Москву.
— Вернуться в Москву? — переспросил я. — Позавчера ночью в телефонном разговоре вы передали мне приказ выполнять все распоряжения господина Янсена…
— Ситуация изменилась, — попытался прервать меня секретарь. Но я договорил:
— Господин Янсен распорядился, чтобы мы возвращались в Таллин и продолжали охранять нашего клиента Томаса Ребане. Мы это сделали. Мы что-то не так поняли? Или господин Янсен не был уполномочен отдавать нам это распоряжение?
— Ситуация изменилась, — повторил секретарь. — Поэтому вы должны немедленно вернуться в Москву и забыть об этой истории.
— Кто отдал этот приказ?
— Генерал Голубков.
— Почему он не сделал этого сам? Почему приказы Голубкова я получаю через третьи руки?
Я знал почему. Потому что мобильный телефон, номер которого знал Голубков, я отключил ещё в аэропорту Мюнхена. Но старательно изображал недовольство. Естественное недовольство человека, об которого вытирают ноги. Что за дела? В чем причина такого неуважения к человеку, который. Мы делаем все возможное, а к нам. Да, я недоволен и не намерен это скрывать. Более того, я возмущён.
Я очень рассчитывал, что реакция секретаря на моё возмущение позволит мне понять, какое из объяснений правильное: отдал ли генерал Голубков этот приказ под сильным давлением сверху или же он вообще его не отдавал.
Оба объяснения оказались правильными. Или оба неправильными. Потому что секретарь сказал:
— Об этом вам следует спросить у него. У вас будет эта возможность. Думаю, он передал приказ через меня только с одной целью. Чтобы его не заподозрили, что он этот приказ не передал. Или передал его не в надлежащей форме.
Вот так. И что это значит?
Но раздумывать было некогда, поэтому я сделал вид, что удовлетворён объяснением. Не то чтобы полностью, но в общем удовлетворён.
— Теперь понял, — сказал я. — Не понял только одного: как можно приказать человеку забыть то, что он знает? Приказать-то, конечно, можно. Приказать можно все. Но трудно рассчитывать, что этот приказ будет выполнен.
Секретарь откинулся к спинке кресла и посмотрел на меня с профессиональным интересом естествоиспытателя, у которого возникли неожиданные трудности с классификацией возникшего перед его взором природного организма.
— Ещё при нашем телефонном разговоре я заметил, что вы довольно нервно воспринимаете слово «приказ», — прокомментировал он. — Чем это вызвано? Вы военный человек, офицер. Я знаю, что вы имели звание капитана и получили его рано, в двадцать два года. Это так?
— Да, — признался я. — Было время, когда я этим очень гордился.
— Для военного человека приказ есть приказ, — продолжал секретарь. — А вы реагируете на слово «приказ», как бык на красную тряпку. Почему?
— Вы бы не спрашивали, если бы знали, сколько приказов я получил за свою молодую жизнь и сколько из них были дурацкими, — вполне искренне ответил я. — И не просто дурацкими. Преступно дурацкими.
— Воевали в Чечне? — поинтересовался он с сочувствием и одновременно не без некоторой брезгливости. Так сочувствуют человеку, которого угораздило встрять в пошлую историю вроде скандала в магазине или драки с уличным хамом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100