— Не завидую вашим партнёрам по переговорам. Не слишком-то вы уступчивый человек.
— Ну, почему? Я всегда принимаю во внимание серьёзные аргументы. Вы привели серьёзный аргумент. О чем же мы будем разговаривать?
Пастухов кивнул Томасу:
— Приступай.
— Серж, ты все время ставишь меня в глупое положение! — возмутился Томас. — О чем мне разговаривать?
— О чем хочешь. О твоей картине «Композиция номер семь». Или об искусстве вообще.
— Какая картина, какая картина?! — завопил Томас. — О каком искусстве можно говорить рядом с машиной, в которую заложена бомба?! Рядом с машиной, в которую заложена бомба, можно говорить только о бомбе! Но ты же не скажешь, кто её заложил?
— Не скажу. Потому что не знаю. Знаю, когда её заложили. Сегодня ночью. А накануне вечером вам позвонил ваш шеф и сказал, что нужно встретить в Пярну старую выдру из Гамбурга, — объяснил Пастухов Розе Марковне.
— Следует ли из этого, что вы прослушивали мой телефон?
— Да.
— Этот звонок и бомба — они связаны между собой?
— Не исключено.
— Прекрасное сегодня утро, — отметила Роза Марковна. — Бодрящее. Она не взорвётся?
— Пока вы не сели в машину, нет.
— Что ж, Томас Ребане, разговаривайте. Потому что ваш заслуживающий доверия русский друг к пустым разговорам, как я вижу, не склонён.
— А я склонён, — с иронией покивал Томас. — На мне крупными буквами написано, что я склонён. Ладно. Про искусство я говорить не буду. Скажу про другое. Роза Марковна, я чувствую себя перед вами очень виноватым.
— Чем? Что не последовали моему совету и не убрались из Таллина?
— Я хотел, но люди Янсена меня отловили. Нет, я о другом. Так получилось, что я лишил вас наследства. Но я тогда не врубился, что вы наследница. Вы говорили мне, что Альфонс Ребане ваш отец, но я как-то забыл. И въехал только в Аугсбурге, когда увидел могилу вашей матери. Вот Серж не даст соврать. Подтверди: я вам сказал тогда, что знаю, кому дедуля завещал свою недвижимость. Розе Марковне. Как только увидел надпись на камне «Агния Штейн», так сразу и въехал. Скажи.
— Так и было, — кивнул Пастухов.
— Но было уже поздно, — сокрушённо разведя руками, констатировал Томас.
— К тому времени я уже потерял купчие. По пьянке. Да, по-пьянке. Мне неловко об этом говорить, но что было, то было.
— Ничего не понимаю, — проговорила Роза Марковна. — Совершенно ничего. Давайте по порядку. Вы видели в Аугсбурге могилу моей матери?
— Ну да, — подтвердил Томас. — Во время эксгумации дедули.
— Их могилы были рядом?
— А вы не знали?
— Нет. Я надеялась, что это не так. Продолжайте. Про какое наследство вы говорите? Что за недвижимость? Рассказывайте все и не торопитесь. Тем более что мы никуда не спешим.
— Начни с предложения Мюйра, — посоветовал Пастухов.
Стараясь не сбиваться на скороговорку, Томас рассказал, как старый кагэбэшник предложил ему купить бумаги дедули, и обо всем, что за этим последовало, опустив не имеющие к отношения к делу детали. Роза Марковна внимательно слушала, курила, изредка машинально поправляла седые волосы, обрамлявшие её хмурое лицо. Не без некоторого смущения Томас объяснил, что вся недвижимость тянула на сумму от тридцати до пятидесяти миллионов долларов или даже до ста в зависимости от рыночной конъюнктуры, но тут же оговорился, что чистыми можно было бы получить, как объяснил ему один опытный в таких делах человек, не больше трех лимонов.
— Что представляет собой эта недвижимость? — спросила Роза Марковна, обращаясь почему-то к Пастухову.
— Земля, — коротко ответил тот. — На ней стоят целые микрорайоны с русскоязычным населением.
— Пресвятая Дева Мария! — будто бы даже ахнула Роза Марковна. — А я все никак не могла понять, зачем им понадобился внук этого фашиста и фарс с торжественными похоронами. Но это же…
Не договорив, она вопросительно взглянула на Сержа.
— Да, — сказал он. — Они хотят создать ситуацию гражданской войны.
— Вот, значит, для чего все это. Я чувствовала, что от этой затеи дурно пахнет. Я ошиблась. От неё не дурно пахнет. От неё смердит.
— О чем это вы говорите? — вмешался Томас. — Никак не въезжаю. Какая гражданская война? При чем тут гражданская война?
— Помолчи, — сказал Пастухов.
— И не подумаю! — заявил Томас. — Я что, пешка?
— Да, пешка.
— Ладно, пешка. Пусть пешка. Но и пешка должна знать, в какую игру она попала!
— Вы попали в плохую игру, друг мой, — ответила Роза Марковна. — Я вам сразу это сказала. Но я не знала, насколько она плохая. Цель? — обратилась она к Сержу.
— Оказаться в НАТО. Без очереди.
— Это реально?
— Они на это рассчитывают. Но финал может быть другим.
— Оккупация?
— Это будет называться не так. Это будет называться: введение российских миротворческих сил для защиты русскоязычного населения.
— Ничему не учит история. Никого! Ничему!
— Не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, что происходит? — вопросил Томас высоким от негодования голосом. — Я здесь, как мне кажется, не совсем сбоку припёку. Полагаю, и от меня кое-что зависит. Хотелось бы понять. Возможно, моё любопытство покажется кое-кому праздным, — саркастически добавил он. — Но мне самому оно не кажется праздным.
— Ничего, друг мой, от вас, к сожалению, не зависит. Совершенно ничего, — проговорила Роза Марковна. — Поэтому продолжайте свою сагу.
Без всякого вдохновения, потеряв к собственному рассказу интерес, Томас скупыми штрихами обрисовал свою дискуссию с пикетчиками возле гостиницы «Виру», и заключил:
— Вот и все. Конечно, я должен был сразу отдать вам эти бумаги. Но…
— Томас Ребане! — сказала Роза Марковна. — Неужели вы думаете, что я прикоснулась бы к этим бумагам?
Она надолго задумалась, а потом совершенно неожиданно для Томаса засмеялась, помолодев лицом.
— Прелестно! Просто прелестно! Знаете, Томас, вы мне сразу чем-то понравились. Но только теперь я поняла чем. Своим существованием вы разнообразите жизнь.
— Значит, вы на меня не сердитесь? — обрадовался он.
— За что мне на вас сердиться?
— За то, что я потерял купчие.
— Голубчик вы мой! Это лучшее, что вы могли сделать! Я смотрю, вас не развеселила эта история? — став серьёзной, обратилась она к Пастухову.
— Я её знаю.
— Думаете, этим не кончится?
— Это было бы слишком просто.
— Про какое завещание упомянул в своём увлекательном рассказе наш общий друг? — спросила Роза Марковна, почему-то назвав Томаса в третьем лице и тем самым как бы вычленив его из общего разговора.
— Завещание Альфонса Ребане, — ответил Пастухов. — Все своё имущество он завещал вам.
— Я видел это завещание, — поспешил сообщить Томас, которому почему-то не понравилась перспектива присутствовать при разговоре в третьем лице. — Ксерокопию. Но ваше имя в ней было замазано фломастером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Ну, почему? Я всегда принимаю во внимание серьёзные аргументы. Вы привели серьёзный аргумент. О чем же мы будем разговаривать?
Пастухов кивнул Томасу:
— Приступай.
— Серж, ты все время ставишь меня в глупое положение! — возмутился Томас. — О чем мне разговаривать?
— О чем хочешь. О твоей картине «Композиция номер семь». Или об искусстве вообще.
— Какая картина, какая картина?! — завопил Томас. — О каком искусстве можно говорить рядом с машиной, в которую заложена бомба?! Рядом с машиной, в которую заложена бомба, можно говорить только о бомбе! Но ты же не скажешь, кто её заложил?
— Не скажу. Потому что не знаю. Знаю, когда её заложили. Сегодня ночью. А накануне вечером вам позвонил ваш шеф и сказал, что нужно встретить в Пярну старую выдру из Гамбурга, — объяснил Пастухов Розе Марковне.
— Следует ли из этого, что вы прослушивали мой телефон?
— Да.
— Этот звонок и бомба — они связаны между собой?
— Не исключено.
— Прекрасное сегодня утро, — отметила Роза Марковна. — Бодрящее. Она не взорвётся?
— Пока вы не сели в машину, нет.
— Что ж, Томас Ребане, разговаривайте. Потому что ваш заслуживающий доверия русский друг к пустым разговорам, как я вижу, не склонён.
— А я склонён, — с иронией покивал Томас. — На мне крупными буквами написано, что я склонён. Ладно. Про искусство я говорить не буду. Скажу про другое. Роза Марковна, я чувствую себя перед вами очень виноватым.
— Чем? Что не последовали моему совету и не убрались из Таллина?
— Я хотел, но люди Янсена меня отловили. Нет, я о другом. Так получилось, что я лишил вас наследства. Но я тогда не врубился, что вы наследница. Вы говорили мне, что Альфонс Ребане ваш отец, но я как-то забыл. И въехал только в Аугсбурге, когда увидел могилу вашей матери. Вот Серж не даст соврать. Подтверди: я вам сказал тогда, что знаю, кому дедуля завещал свою недвижимость. Розе Марковне. Как только увидел надпись на камне «Агния Штейн», так сразу и въехал. Скажи.
— Так и было, — кивнул Пастухов.
— Но было уже поздно, — сокрушённо разведя руками, констатировал Томас.
— К тому времени я уже потерял купчие. По пьянке. Да, по-пьянке. Мне неловко об этом говорить, но что было, то было.
— Ничего не понимаю, — проговорила Роза Марковна. — Совершенно ничего. Давайте по порядку. Вы видели в Аугсбурге могилу моей матери?
— Ну да, — подтвердил Томас. — Во время эксгумации дедули.
— Их могилы были рядом?
— А вы не знали?
— Нет. Я надеялась, что это не так. Продолжайте. Про какое наследство вы говорите? Что за недвижимость? Рассказывайте все и не торопитесь. Тем более что мы никуда не спешим.
— Начни с предложения Мюйра, — посоветовал Пастухов.
Стараясь не сбиваться на скороговорку, Томас рассказал, как старый кагэбэшник предложил ему купить бумаги дедули, и обо всем, что за этим последовало, опустив не имеющие к отношения к делу детали. Роза Марковна внимательно слушала, курила, изредка машинально поправляла седые волосы, обрамлявшие её хмурое лицо. Не без некоторого смущения Томас объяснил, что вся недвижимость тянула на сумму от тридцати до пятидесяти миллионов долларов или даже до ста в зависимости от рыночной конъюнктуры, но тут же оговорился, что чистыми можно было бы получить, как объяснил ему один опытный в таких делах человек, не больше трех лимонов.
— Что представляет собой эта недвижимость? — спросила Роза Марковна, обращаясь почему-то к Пастухову.
— Земля, — коротко ответил тот. — На ней стоят целые микрорайоны с русскоязычным населением.
— Пресвятая Дева Мария! — будто бы даже ахнула Роза Марковна. — А я все никак не могла понять, зачем им понадобился внук этого фашиста и фарс с торжественными похоронами. Но это же…
Не договорив, она вопросительно взглянула на Сержа.
— Да, — сказал он. — Они хотят создать ситуацию гражданской войны.
— Вот, значит, для чего все это. Я чувствовала, что от этой затеи дурно пахнет. Я ошиблась. От неё не дурно пахнет. От неё смердит.
— О чем это вы говорите? — вмешался Томас. — Никак не въезжаю. Какая гражданская война? При чем тут гражданская война?
— Помолчи, — сказал Пастухов.
— И не подумаю! — заявил Томас. — Я что, пешка?
— Да, пешка.
— Ладно, пешка. Пусть пешка. Но и пешка должна знать, в какую игру она попала!
— Вы попали в плохую игру, друг мой, — ответила Роза Марковна. — Я вам сразу это сказала. Но я не знала, насколько она плохая. Цель? — обратилась она к Сержу.
— Оказаться в НАТО. Без очереди.
— Это реально?
— Они на это рассчитывают. Но финал может быть другим.
— Оккупация?
— Это будет называться не так. Это будет называться: введение российских миротворческих сил для защиты русскоязычного населения.
— Ничему не учит история. Никого! Ничему!
— Не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, что происходит? — вопросил Томас высоким от негодования голосом. — Я здесь, как мне кажется, не совсем сбоку припёку. Полагаю, и от меня кое-что зависит. Хотелось бы понять. Возможно, моё любопытство покажется кое-кому праздным, — саркастически добавил он. — Но мне самому оно не кажется праздным.
— Ничего, друг мой, от вас, к сожалению, не зависит. Совершенно ничего, — проговорила Роза Марковна. — Поэтому продолжайте свою сагу.
Без всякого вдохновения, потеряв к собственному рассказу интерес, Томас скупыми штрихами обрисовал свою дискуссию с пикетчиками возле гостиницы «Виру», и заключил:
— Вот и все. Конечно, я должен был сразу отдать вам эти бумаги. Но…
— Томас Ребане! — сказала Роза Марковна. — Неужели вы думаете, что я прикоснулась бы к этим бумагам?
Она надолго задумалась, а потом совершенно неожиданно для Томаса засмеялась, помолодев лицом.
— Прелестно! Просто прелестно! Знаете, Томас, вы мне сразу чем-то понравились. Но только теперь я поняла чем. Своим существованием вы разнообразите жизнь.
— Значит, вы на меня не сердитесь? — обрадовался он.
— За что мне на вас сердиться?
— За то, что я потерял купчие.
— Голубчик вы мой! Это лучшее, что вы могли сделать! Я смотрю, вас не развеселила эта история? — став серьёзной, обратилась она к Пастухову.
— Я её знаю.
— Думаете, этим не кончится?
— Это было бы слишком просто.
— Про какое завещание упомянул в своём увлекательном рассказе наш общий друг? — спросила Роза Марковна, почему-то назвав Томаса в третьем лице и тем самым как бы вычленив его из общего разговора.
— Завещание Альфонса Ребане, — ответил Пастухов. — Все своё имущество он завещал вам.
— Я видел это завещание, — поспешил сообщить Томас, которому почему-то не понравилась перспектива присутствовать при разговоре в третьем лице. — Ксерокопию. Но ваше имя в ней было замазано фломастером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100