Чтобы похоронить чародея, потребовалось какое-то время. Лайам солгал Кессиасу. В их беседах с Тарквином никогда не затрагивалась похоронная тема, но Фануил заверил Лайама, что старику было всегда наплевать, как и где его похоронят.
Потому Лайам спустился на берег и нашел неподалеку от скал местечко с плотным, слежавшимся песком, более-менее напоминающим почву. Воспользовавшись валявшейся тут же доской, он вырыл узкую глубокую яму, проклиная осыпающийся песок. Лайам даже упарился, хотя с моря тянуло холодом. В конце концов он решил, что могила достаточно глубока, и вернулся в дом за телом.
Он завернул покойника в алое покрывало. Хотя старик был худощав, он оказался намного тяжелее, чем ожидал Лайам. Но он был таким же окоченелым, как и все мертвецы, каких Лайам во множестве повидал на полях сражений. Лайам кое-как дотащил тело до приготовленной ямы, ругая себя за глупость. Кой черт его дернул вырыть могилу так далеко?
Уложив наконец Тарквина на место упокоения, Лайам постоял над могилой, глядя на алый сверток. Он казался маленьким и жалким, словно игрушка, потерянная или брошенная беспечным ребенком. До Лайама долетел запах соли и гниющих водорослей, пронзительный и холодный.
Лайам так долго прожил среди чужаков, с их странными верованиями и ритуалами, что никак не мог сообразить, какому божеству сейчас следует молиться и следует ли. Так и не придя ни к какому выводу, он махнул на все рукой и просто постоял молча, прислушиваясь к плеску волн и рокоту дальнего шторма.
– Наверное, я могу только… – сказал он в конце концов, да так и оставил фразу.
На то, чтобы засыпать могилу песком, много времени не ушло.
Он заглянул в дом лишь затем, чтобы попрощаться с уродцем.
“Тебе незачем возвращаться сегодня в город”, – просигналил дракончик, когда Лайам вошел в кабинет.
– Я не могу оставаться здесь, – пробормотал Лайам.
“Так было бы проще”.
– Все концы дела, которое ты мне поручил, находятся в Саузварке. Будет проще, если я поеду туда.
“Это так. Но здесь тебе было бы гораздо удобней”.
Что-то подсказывало Лайаму, что это действительно так.
– Это не мой дом, – сказал Лайам. – Я вернусь завтра утром.
С этими словами он повернулся и вышел, дракончик молчал.
* * *
Было холодно – приближалась зима – и Лайам старательно кутался в плащ. Вскоре после того, как он въехал в город, ему преградила путь храмовая процессия. Лайам остановил коня, терпеливо ожидая, пока верующие пройдут. Впереди процессии выступали жрецы – бритые наголо, в белоснежных одеждах; они несли восковые таблички и громко пели. За ними, склонив головы, толпой тянулись миряне; следом за ними обособленно двигалась торжественная группка чисто одетых детей. Лайам заметил, что шумливые обычно уличные торговки помалкивали, пока процессия двигалась мимо, и что однорукий побирушка-калека проворно укрылся в водосточной канаве; он выбрался из укрытия лишь после того, как верующие скрылись из виду. Лайам бросил нищему монету и пришпорил коня.
Вернув Даймонда в конюшню, Лайам приостановился возле палатки, где торговали горячей едой. Он купил пяток горячих колбасок и ломоть теплого хлеба. Ему вспомнилась было магическая печь на кухне Тарквина, но Лайам тут же прогнал эту мысль. Понадеявшись, что колбаски удастся донести до дома горячими, он заспешил к своему жилью.
Колбаски действительно остыть не успели, а хлеб пропитался жиром. Лайам счел эту снедь восхитительно вкусной и поспешно убрал со стола бумаги и книги. Покончив с едой, он не удержался и облизал пальцы.
Из его окна было видно, как Саузварк готовится к ночи. Пышные огни факелов и фонарей вспыхивали возле храмов и городских гостиниц. Кроме того, по городу сновали туда-сюда оранжевые язычки пламени: это стражники отправились на ежевечерний обход улиц, проверяя, заперты ли двери в домах, и разгоняя попрошаек.
Устало вздохнув, Лайам вымыл руки холодной водой, оставшейся с утра, потом заточил перо и приготовил чернила. Затем, положив перед собой несколько чистых листов бумаги, он принялся записывать то, что ему сообщил Фануил.
За неделю, предшествовавшую смерти Тарквина, у старика побывали четыре человека. Немалое, в общем-то, количество для затворника, но если вспомнить, что покойный был не просто затворником, а еще и могущественным чародеем, то ничего странного усмотреть в этом было нельзя. Итак, вот эта четверка: аптекарь, с которым Тарквин был хорошо знаком, красивый юноша (возможно – менестрель), высокопоставленный торговец с телохранителем и некая дама в плаще. Лайам старательно зафиксировал на бумаге все, что только смог припомнить о них фамильяр. Ясно было одно: у любого из этих людей могла иметься причина – возможно, совершенно невинная – искать помощи чародея.
“Если просишь мага помочь тебе раздобыть серебро, приготовься платить ему золотом”, – сказала как-то Лайаму госпожа Доркас, стремясь остеречь своего постояльца от визитов к “ужасному колдуну”.
Интересно, кто сложил эту поговорку? Уж не тот ли самый человек, что вонзил кинжал в грудь старика?
Лайам яростно тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, и сосредоточил внимание на составленном списке. В конце концов он решил, что начнет с аптекаря. Фануил припомнил, что хозяин с ним поругался, да так, что гость вылетел пулей из дома и предпочел удалиться, бормоча себе под нос что-то вроде угроз.
Да, именно этот вариант следовало первым делом проверить, и не только из-за ссоры, которая могла оказаться пустячной, но еще и потому, что аптекарь был единственной личностью в списке, чье имя Фануил твердо знал.
“Завтра, – подумал Лайам. – Завтра я схожу повидаться с этим Томом Виеску. Только что я ему скажу? Прошу прощения, господин аптекарь, не вы ли случайно убили господина Танаквиля? Или, может быть, лучше зайти с другого конца? Господин аптекарь, у вас, случайно, в последнее время не пропадал какой-нибудь ножик?”
Лайам недовольно скривился. Фануил не имел свободного доступа к мыслям Тарквина, но зато основательно покопался в его голове. Лайаму действительно довелось распутать пару головоломок преступного плана, но тогда он располагал соответствующими полномочиями. Он имел право допрашивать и подозреваемых (и тех, кто кажется таковыми), и свидетелей (и тех, кто себя за таковых выдает). Короче, он мог допрашивать всех, кто ему был нужен, ибо за его плечами стоял вооруженный отряд.
Лайам выругался и внезапно вспомнил о ноже, торчащем из груди мертвеца. Он так и не успел рассмотреть его повнимательнее, а к моменту похорон ножа уже не было. Должно быть, его забрал Кессиас, хотя своими глазами Лайам этого не видел. Ох, этот эдил, видно, главное его назначение – совать порядочным людям палки в колеса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82