— Я и сам узнал о нем только нынче пополудни. Мне ничего не известно.
Только то, что я услышал от вас и от Райли.
— И от Герти.
— Герти ни словом не обмолвилась. Во всяком случае, пока.
— Славная старушка Герти! — со смехом воскликнул Стив и поднялся. Он производил впечатление очень сильного и крутого парня. — Не дай бог мне когда-нибудь услышать, что вы ее обижаете, Фред, — полушутливо добавил он.
— Думаю, события будут развиваться несколько иначе, — ответил я.
Ральф тоже встал.
— Пожалуй, нам пора, — сказал он. — Если мы вам понадобимся, позвоните в отдел по расследованию убийств Южной стороны. Или попробуйте связаться через своего дружка Райли.
— Хорошо, — ответил я. — Если будет причина.
— Вот именно, — сказал Ральф.
Шагая к двери, Стив снова обратился ко мне:
— Попрощайтесь за нас с Герти. Скажите, что я по-прежнему ее люблю, Фред.
— Непременно, — ответил я и принялся переминаться с ноги на ногу в ожидании их ухода.
Заслышав, как хлопнула дверь, Герти вышла из кухни, огляделась и спросила:
— Они ушли?
— Стив просил попрощаться с вами.
— Все легавые — бездельники, — глубокомысленно заметила Герти и, нахмурившись, добавила:
— Милый, тут как в склепе. У тебя что, нет проигрывателя?
— Не думаю, что вам понравятся мои пластинки, — ответил я.
— Дорогуша, я уже это поняла, но, как говорится, лучше плохая музыка, чем вовсе никакой. Так что заведи-ка один из своих струнных квартетов.
Я поставил Девятую симфонию Бетховена и врубил полную громкость. Если уж она хочет рок-н-ролл, так пусть получает.
Глава 8
Последующие несколько часов я прожил в состоянии тихого ужаса.
Герти и впрямь умела чувствовать себя как дома. А я мог думать только о постели и гадать, где решила спать часть моего наследства. Хотя я не считал себя ханжой и, строго говоря, не был девственником (разве что почетным, поскольку мое воздержание уже слишком затянулось, и я, можно сказать, вновь обрел невинность), мысль о том, чтобы спустя несколько часов после знакомства (или даже спустя несколько месяцев) залечь в койку со стриптизеркой из «Канонирского клуба», повергала меня в оцепенение. С другой стороны, отказать женщине — тем более, обладающей такой безудержной силой, — дело очень трудное, и тут требуется тонкий подход, а у меня, черт возьми, нет никакого опыта по этой части.
Кроме того, Герти оказалась прирожденной стряпухой и приготовила обед, какого я не едал уже долгие годы, а то и сроду. Основу его составляли салат и отбивные с картошкой и брокколи, но многочисленные приправы превратили эту нехитрую снедь в манну небесную, которую я уплетал за обе щеки.
Чтобы не вкушать в молчании и отвлечься от своих страхов, за трапезой я спросил Герти, что она думает об убийстве дядюшки Мэтта и подозревает ли кого-нибудь в этом злодеянии.
— Никого, — был ответ. — Никто никого не видел, никто ничего не слышал. Меня тогда не было дома. Никаких свидетелей.
— Прошло почти две недели, — сказал я. — Полагаю, полиция в тупике?
— Легавые, — пренебрежительно ответила она и передернула плечами, словно говоря: «Чего ты от них хочешь?»
Я чувствовал, что обязан выказать интерес и участие по поводу смерти родственника, оставившего мне триста тысяч долларов, но не мог сосредоточиться на этой теме, пока Герти с жадностью уписывала отбивную. Тем не менее, мне удалось поддержать разговор, спросив:
— Как вы думаете, может, это дело рук человека, которого он кинул? Ну, месть и все такое.
— Мэтт ушел на покой много лет назад, — ответила Герти, набивая рот салатом.
— А если это кто-то из прошлого? — не унимался я. — Человек, который в конце концов настиг дядьку?
Она подняла руку, призывая меня к терпению, прожевала и проглотила салат, опустила руку и спросила:
— Ты имеешь в виду жертву мошенничества? Кого-нибудь, обманутого два десятка лет назад?
— Возможно, — ответил я.
— Забудь об этом, милок, — сказала Герти. — Если простофиля спохватится, пока ты поблизости, он еще может потревожить тебя. Но по прошествии времени — ни за что. Особенность олухов в том, что они — олухи.
Они просто идут домой и сокрушаются по поводу своей горькой доли. Олухи не выслеживают кидал и не мочат их.
Я почувствовал, что краснею. Она настолько точно обрисовала мне меня самого, что я оцарапал вилкой с картошкой верхнюю губу.
Тем временем Герти предалась воспоминаниям:
— Именно так всегда говорил профессор Килрой: «Олух, он и есть олух».
Это было его жизненное кредо.
— Какой профессор?
— Килрой. Многолетний деловой партнер Мэтта.
— А где он сейчас?
Герти передернула плечами.
— Ума не приложу. Может, в Бразилии. В чем дело? Тебе не нравится еда?
— спросила она, заметив, что я положил вилку.
— Я сыт. Все очень вкусно, но я уже наелся.
— Ну и едок, — презрительно бросила Герти. — И чего я, спрашивается, возилась?
На десерт она подала мне нектар, отдаленно напоминающий кофе, а потом я поплелся в гостиную и сел в свое кресло для чтения, где и провел следующий час, сонно переваривая пищу, вяло прогоняя прочь мысли о том, какие события ждут меня нынче ночью, и держа перед носом перевернутую вверх ногами утреннюю «Таймс».
Так я и сидел до четверти восьмого, пока передо мной снова не предстала Герти в своем черном пиджаке и с дорогой кожаной сумочкой на левой руке.
— Прогуляйся немного, — велела она. — Заодно проводишь меня до метро.
Я растерянно посмотрел на нее снизу вверх и спросил:
— Куда вы?
— Домой, — объявила Герти. — Думаешь, мне делать нечего, кроме как слоняться по твоей квартире?
И тут меня охватило такое чувство облегчения, что я едва не подбросил в воздух свою «Таймс». Я не гаркнул «гип-гип ура!» лишь из боязни обидеть Герти. Как-никак, новость и впрямь была приятная: все-таки Герти уходит.
Все-таки она считает своим домом какое-то другое место. Все-таки не собирается остаться здесь навеки, будто Бартлеби.
Я расплылся в улыбке и сказал:
— С удовольствием провожу вас, Герти.
После чего сложил газету, выбрался из кресла, накинул пиджак, и мы вышли из квартиры.
Шагая по тротуару рядом с Герти, я ощущал какое-то странное спокойствие, хотя, пока мы спускались по лестнице, я боялся, что на улице буду испытывать чувство неловкости. В дружелюбном молчании мы дошли до Восьмой авеню, а потом двинулись на север и добрались до Двадцать третьей улицы, где была станция подземки и где я с большим опозданием (вероятно, я уже упоминал о том, что слово «опоздание» как нельзя более емко выражает особенности моего жизненного пути) догадался предложить Герти денег на такси.
Ее реакция была мгновенной и слишком уж бурной. Прижав руку к сердцу (при таком бюсте это было нелегким делом), Герти притворилась, будто вот-вот упадет в обморок, и вскричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56