Ну прямо как в Кремле, черт побери!..
– Что на уме? – спросил Малан.
– Ты, – съязвил Прябин. Малан усмехнулся.
– Из-за того, что действовал через твою голову? И что твое начальство полагается на мое мнение?
– Не пойму, какого черта мое ведомство пляшет под твою дудку! – вспылил Прябин. Его бесило собственное бессилие и уязвленное самолюбие: кроме того, он так расхрабрился потому, что хорошо знал Малана, знал, что тот никогда не донесет на него Центру. Все равно что выкрикивать оскорбления, когда обидчик давно скрылся за углом и ничего не слышит! Но ему надо было выплеснуть накипевшие обиды. – Можно было бы и со мной посоветоваться. Ты же, черт возьми, использовал моих людей!
Малан пожал плечами. Тяжело подавшись вперед, сказал:
– Сожалею, что пришлось наступить тебе на мозоль, приятель. Чтобы все было как надо, пришлось действовать быстро. Ты был в Москве... спасая свою шкуру после провала в Стокгольме... Хорошо, пусть за тобой не было вины... – Он успокаивающе поднял ладонь. – Послушай, нам приходится работать вместе. Этот твой план... – Он обвел рукой разбросанные листки. – Мысли интересные. Итак, хочешь, чтобы мы их обсудили, или будешь плакать над разбитым кувшином?
Наглость этого человека была невероятной! В то же время он, словно танк, обладал непробиваемой мощью. И привычно пользовался ею.
– Итак? Прежде чем я смогу показать это в Претории, очень многое нужно обговорить.
Прябин недовольно фыркнул. Малан поглядел на него с веселым любопытством, потом на его лицо вернулось привычное высокомерное выражение.
– Больше не распоряжайся, как заблагорассудится, моими людьми, – надулся Прябин.
– Только с согласия твоего заместителя председателя.
– Все равно плохо, что убили одного из парней Обри, – упорствовал раскрасневшийся Прябин. Малан спокойно откинулся в грозившем развалиться под его весом кресле. Махровый банный халат открывал волосатую грудь. – Лескомбом можно было заняться в любое время. Даже если бы он и заговорил, это мало чем помогло бы Обри, учитывая, что тому уже известно. Грязно сработано.
– Итак, ты высказался, приятель. Теперь все? Обри не имеет большого значения – тебя зачаровали старые кубки и призы, вот и все. Слышал, ты не испытывал особого желания... – Снова усмешка в глазах, хотя лицо оставалось серьезным.
– Довольно! – рявкнул Прябин, стукнув кулаком по столу. Загремела посуда, маленькая серебряная перечница повалилась набок, точно битый шахматный король. – Моему новому плану не грозит стать объектом коварного любопытства Обри, особенно на первых стадиях операции! Если бы только вы с заместителем председателя, – а я не могу представить, чтобы вы хотя бы на минуту принимали в расчет такие мелочи, как деловые качества и элементарные правила поведения, – не выходили за рамки секретности и трезвого расчета... – Он откинулся на спинку стула, удовлетворенно отметив про себя блеснувший в глазах собеседника гнев и появившийся на щеках злой румянец.
– Хорошо, – после долгого молчания произнес Малан. – Хорошо, приятель, я приношу свои извинения. Я всего лишь невежественный бур, откуда мне знать все эти тонкости? А теперь не лучше ли заняться делами, с которыми ты ко мне пришел?
Подавив раздражение, вызванное издевательским тоном собеседника, Прябин спросил:
– Что тебе еще надо знать? – Избегая изучающего взгляда Малана, он взялся намазывать маслом еще один тост.
– Какая у тебя в этом дело поддержка? План броский, умно скроенный...
– Хочешь сказать, – пробормотал Прябин, жуя тост, – что он слишком рискованный, чтобы Центр его поддержал.
– Вот именно.
– Центр поддержал.
Малан пожал плечами.
– В нем много выдумки. Но ты, приятель, именно этим славишься, а? Чувствуется твой почерк. Если получится, все лавры достанутся тебе. – Прябин постарался не реагировать на эту лесть. – Если я предложу его Претории и... кое-кому еще, то они потребуют что-нибудь взамен. Договариваться я должен с тобой?
Прябин утвердительно кивнул.
– Да, со мной. Я бы подумал, что ты уже немало имеешь с этого.
– Слушай, сегодня я отправляюсь в Бомбей. Это означает алмазы. Ваши выбрасывают алмазы за бесценок на индийский рынок. А за ваши делишки будем отвечать мы в Южной Африке. – Его произношение – «Эфрике» – резало слух. – Масса алмазов, проходящих через Индию, но осталась незамеченной, и теперь думают на нас, тогда как это прожорливые московские деятели, сбывая излишки, выколачивают твердую валюту. Этому нужно положить конец. Наша договоренность действовала удовлетворительно. Нам или придется вернуться к первоначальным квотам для каждого рынка за пределами Европы, или все это дело полетит к чертям. После Бомбея я еду в Москву и к тому времени ожидаю хороших вестей.
Прябин в итоге согласился:
– Думаю, об этом можно договориться. Что еще?
– Доля прибылей вычислена довольно умело... Твоих рук дело? – Прябин кивнул. – Это может заинтересовать Преторию, но не меня. А тебе придется действовать через меня.
– Условия не высечены на камне.
– Хорошо.
Через приоткрытую дверь Прябин мельком увидел в спальне девицу.
– Что-нибудь еще?
– В данный момент предлагаемый вами маршрут пока что официально для нас закрыт. Но тебе это известно. Открыть его – моя забота, а ты берешь на себя маршруты из Америки и Европы через Англию и Францию. Проложить путь из Африки в Москву теперь, когда кубинцы оттуда ушли, стало труднее. – Он поднял глаза, потирая подбородок. – Я обговариваю долю во всем, большом и малом, как бы далеко ни продвинулось дело. О'кей?
– Ты же знаешь, что я не могу просто так соглашаться на что угодно, поэтому какой смысл обсуждать это со мной? Обговори с Москвой.
– Чтобы подкусить тебя, приятель. Чтобы не считал себя великим умником. Ты меня раздражаешь.
Малан почти не заметил ухода девицы. Та простучала каблучками по гостиной – сумочка через плечо, длинные развевающиеся волосы, словно только что сошла с телевизионной рекламы. Правда, он отвернулся, заметив явный интерес Прябина к закрывавшей за собой дверь красотке. Потом сладко потянулся.
– Сомневаюсь, чтобы Москва согласилась.
– Я не сомневаюсь. Твой план слишком хорош, чтобы им бросаться. Скажу об этом Чеврикову – тебя устроит?
– Я знаю, откуда у меня хлеб с маслом. Удовлетворен ответом?
– Вполне. Выходит, каждый из нас понимает, что к чему.
– Выходит, так.
Прябину осточертела затеянная ими вежливая, но требующая напряжения игра. Уж он-то знал, кто его новые хозяева. Ирины нет в живых, и Никитин, как можно было предвидеть, начинает превращаться в консерватора. Новым умным словом стало «постепенность». Ему вспомнилось болезненное, подавленное выражение лица Диденко при их встрече на набережной. Его свалили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– Что на уме? – спросил Малан.
– Ты, – съязвил Прябин. Малан усмехнулся.
– Из-за того, что действовал через твою голову? И что твое начальство полагается на мое мнение?
– Не пойму, какого черта мое ведомство пляшет под твою дудку! – вспылил Прябин. Его бесило собственное бессилие и уязвленное самолюбие: кроме того, он так расхрабрился потому, что хорошо знал Малана, знал, что тот никогда не донесет на него Центру. Все равно что выкрикивать оскорбления, когда обидчик давно скрылся за углом и ничего не слышит! Но ему надо было выплеснуть накипевшие обиды. – Можно было бы и со мной посоветоваться. Ты же, черт возьми, использовал моих людей!
Малан пожал плечами. Тяжело подавшись вперед, сказал:
– Сожалею, что пришлось наступить тебе на мозоль, приятель. Чтобы все было как надо, пришлось действовать быстро. Ты был в Москве... спасая свою шкуру после провала в Стокгольме... Хорошо, пусть за тобой не было вины... – Он успокаивающе поднял ладонь. – Послушай, нам приходится работать вместе. Этот твой план... – Он обвел рукой разбросанные листки. – Мысли интересные. Итак, хочешь, чтобы мы их обсудили, или будешь плакать над разбитым кувшином?
Наглость этого человека была невероятной! В то же время он, словно танк, обладал непробиваемой мощью. И привычно пользовался ею.
– Итак? Прежде чем я смогу показать это в Претории, очень многое нужно обговорить.
Прябин недовольно фыркнул. Малан поглядел на него с веселым любопытством, потом на его лицо вернулось привычное высокомерное выражение.
– Больше не распоряжайся, как заблагорассудится, моими людьми, – надулся Прябин.
– Только с согласия твоего заместителя председателя.
– Все равно плохо, что убили одного из парней Обри, – упорствовал раскрасневшийся Прябин. Малан спокойно откинулся в грозившем развалиться под его весом кресле. Махровый банный халат открывал волосатую грудь. – Лескомбом можно было заняться в любое время. Даже если бы он и заговорил, это мало чем помогло бы Обри, учитывая, что тому уже известно. Грязно сработано.
– Итак, ты высказался, приятель. Теперь все? Обри не имеет большого значения – тебя зачаровали старые кубки и призы, вот и все. Слышал, ты не испытывал особого желания... – Снова усмешка в глазах, хотя лицо оставалось серьезным.
– Довольно! – рявкнул Прябин, стукнув кулаком по столу. Загремела посуда, маленькая серебряная перечница повалилась набок, точно битый шахматный король. – Моему новому плану не грозит стать объектом коварного любопытства Обри, особенно на первых стадиях операции! Если бы только вы с заместителем председателя, – а я не могу представить, чтобы вы хотя бы на минуту принимали в расчет такие мелочи, как деловые качества и элементарные правила поведения, – не выходили за рамки секретности и трезвого расчета... – Он откинулся на спинку стула, удовлетворенно отметив про себя блеснувший в глазах собеседника гнев и появившийся на щеках злой румянец.
– Хорошо, – после долгого молчания произнес Малан. – Хорошо, приятель, я приношу свои извинения. Я всего лишь невежественный бур, откуда мне знать все эти тонкости? А теперь не лучше ли заняться делами, с которыми ты ко мне пришел?
Подавив раздражение, вызванное издевательским тоном собеседника, Прябин спросил:
– Что тебе еще надо знать? – Избегая изучающего взгляда Малана, он взялся намазывать маслом еще один тост.
– Какая у тебя в этом дело поддержка? План броский, умно скроенный...
– Хочешь сказать, – пробормотал Прябин, жуя тост, – что он слишком рискованный, чтобы Центр его поддержал.
– Вот именно.
– Центр поддержал.
Малан пожал плечами.
– В нем много выдумки. Но ты, приятель, именно этим славишься, а? Чувствуется твой почерк. Если получится, все лавры достанутся тебе. – Прябин постарался не реагировать на эту лесть. – Если я предложу его Претории и... кое-кому еще, то они потребуют что-нибудь взамен. Договариваться я должен с тобой?
Прябин утвердительно кивнул.
– Да, со мной. Я бы подумал, что ты уже немало имеешь с этого.
– Слушай, сегодня я отправляюсь в Бомбей. Это означает алмазы. Ваши выбрасывают алмазы за бесценок на индийский рынок. А за ваши делишки будем отвечать мы в Южной Африке. – Его произношение – «Эфрике» – резало слух. – Масса алмазов, проходящих через Индию, но осталась незамеченной, и теперь думают на нас, тогда как это прожорливые московские деятели, сбывая излишки, выколачивают твердую валюту. Этому нужно положить конец. Наша договоренность действовала удовлетворительно. Нам или придется вернуться к первоначальным квотам для каждого рынка за пределами Европы, или все это дело полетит к чертям. После Бомбея я еду в Москву и к тому времени ожидаю хороших вестей.
Прябин в итоге согласился:
– Думаю, об этом можно договориться. Что еще?
– Доля прибылей вычислена довольно умело... Твоих рук дело? – Прябин кивнул. – Это может заинтересовать Преторию, но не меня. А тебе придется действовать через меня.
– Условия не высечены на камне.
– Хорошо.
Через приоткрытую дверь Прябин мельком увидел в спальне девицу.
– Что-нибудь еще?
– В данный момент предлагаемый вами маршрут пока что официально для нас закрыт. Но тебе это известно. Открыть его – моя забота, а ты берешь на себя маршруты из Америки и Европы через Англию и Францию. Проложить путь из Африки в Москву теперь, когда кубинцы оттуда ушли, стало труднее. – Он поднял глаза, потирая подбородок. – Я обговариваю долю во всем, большом и малом, как бы далеко ни продвинулось дело. О'кей?
– Ты же знаешь, что я не могу просто так соглашаться на что угодно, поэтому какой смысл обсуждать это со мной? Обговори с Москвой.
– Чтобы подкусить тебя, приятель. Чтобы не считал себя великим умником. Ты меня раздражаешь.
Малан почти не заметил ухода девицы. Та простучала каблучками по гостиной – сумочка через плечо, длинные развевающиеся волосы, словно только что сошла с телевизионной рекламы. Правда, он отвернулся, заметив явный интерес Прябина к закрывавшей за собой дверь красотке. Потом сладко потянулся.
– Сомневаюсь, чтобы Москва согласилась.
– Я не сомневаюсь. Твой план слишком хорош, чтобы им бросаться. Скажу об этом Чеврикову – тебя устроит?
– Я знаю, откуда у меня хлеб с маслом. Удовлетворен ответом?
– Вполне. Выходит, каждый из нас понимает, что к чему.
– Выходит, так.
Прябину осточертела затеянная ими вежливая, но требующая напряжения игра. Уж он-то знал, кто его новые хозяева. Ирины нет в живых, и Никитин, как можно было предвидеть, начинает превращаться в консерватора. Новым умным словом стало «постепенность». Ему вспомнилось болезненное, подавленное выражение лица Диденко при их встрече на набережной. Его свалили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131