Тиллер вслушивался в свист ветра в снастях и наблюдал за тем, как волны били о берег.
– Значит, это и есть мельтеми, – сказал он Барнсуорту. – Теперь понятно, почему они не хотели нам о нем рассказывать.
У него не укладывалось в голове, откуда мог взяться такой сильный ветер при столь спокойной воде и чистом голубом небе, но в воздухе повеяло холодом, и палуба беспокойно ходила у него под ногами. Джорджиу отвязал веревку от дерева на берегу, Тиллер поднял якорь, а Ларсен и Барнсуорт помогли поднять паруса. Главный парус издал громкий треск, вздымаясь вверх, а фок вначале заметался из стороны в сторону, а потом наполнился ветром и туго натянулся.
За пределами залива стали взбухать волны. Порывы ветра срывали пену с белых гребней и швыряли брызги, попадавшие на одежду и обжигавшие глаза. Каик дрожал и стонал всем корпусом, разрезая волны, которые временами окатывали палубу от носа до кормы.
– Может, зарифить паруса? – предложил Ларсен.
– Нет, не надо, – возразил Кристофу.
Он указал рукой вперед и пояснил:
– Как только мы зайдем вон за тот мыс, станет спокойнее.
Поглядев на побледневшего Барнсуорта, добавил:
– Если тебя, друг, тошнит, пойди к тому борту. Иначе вся твоя блевотина будет на твоей одежде.
– Сам знаю, как блевать на шхуне, – начал было Барнсуорт, но не закончил фразы и поспешил последовать совету капитана.
– Никак не мог предположить, Билли, что ты страдаешь морской болезнью, – притворно рассердился Ларсен. – Лучше бы тебе остаться в гвардии.
– Я люблю быть в воде или под водой, но уж никак не на воде, – пожаловался Барнсуорт. – Во всяком случае, в таком корыте.
Ветер все крепчал, но как только они миновали мыс, каик легко заскользил по бурным волнам и при попутном ветре его скорость возросла почти до максимума – шести или семи узлов.
Алемния, вначале казавшаяся небольшим горбом на горизонте, быстро приближалась, и спустя час после того, как они покинули Калчи, каик входил в единственную естественную гавань крохотного островка. В дальнем конце длинного залива виднелись небольшие дома, пара церквей и руины замка на вершине холма, но никаких признаков жизни.
Возле берега было достаточно глубоко, и Кристофу смог загнать каик на песок и бросить якорь с кормы. Отряд СБС спрыгнул на пляж, держа автоматы наготове. Осмотрелись. Под ветром беспомощно хлопала раскрытая дверь одного из домов, а рядом бился на флагштоке полуспущенный рваный итальянский флаг.
Обыскали все дома, оказавшиеся пустыми, кроме одного, где на земляном полу валялись трупы, над которыми роились мухи. Среди мертвецов был только один мужчина, а остальные – женщины и дети. Ларсен с багровым от ярости лицом громко захлопнул дверь.
За крайним домом шла стена, грубо сложенная из камня. Возможно, здесь начинали строить новый дом. Возле стены лежали трупы пяти солдат итальянской армии. Руки были связаны за спиной проволокой. Носком ботинка Ларсен перевернул их лицом вверх.
– Казнены, – мрачно изрек он. – Поставили у стены и расстреляли.
Когда они вернулись на берег, Кристофу беседовал со старым священником с седой бородой по грудь.
– Он может объяснить, что здесь произошло? – спросил Ларсен.
– Немцы высадились, – ответил Кристофу, как если бы появление немцев все объясняло, и его не могли удивить любые их поступки. – Священник спрятался в могильном склепе и слышал стрельбу. Немцы обыскали церковь, но его не нашли, и он видел, как они уходили.
– Куда они пошли? На чем приехали? Сколько их было? – требовал ответа Ларсен, дрожа от ярости.
Кристофу понадобилось немало времени, чтобы выдоить нужную информацию из священника, который все еще не мог прийти в себя, но в конечном счете он смог поведать следующее:
– По словам священника, немцев было десять, и они прибыли на белом катере с флагом на корме.
– Если бы я об этом знал раньше, я бы пристрелил того гада не в голову, а целился бы значительно ниже, – сказал Барнсуорт.
– Передайте священнику, что справедливость восторжествовала, – попросил Ларсен старого рыбака. – Скажите ему, что все эти немцы убиты.
Они разыскали лопаты и кирку и вырыли у берега одиннадцать могил. Двух младенцев похоронили вместе с их матерями. Священник прочитал молитву над каждой могилой, а солдаты смастерили кресты из плавника и установили их на холмиках.
Закончив эту работу, они провели поиски оружия и провианта, но ничего не нашли, кроме бутыли кьянти, которую распили на месте. Видимо, немцы уничтожили все, что не смогли забрать с собой. Священник проводил их в путь и благословил на дорогу, а когда они уже подняли якорь и были готовы к отплытию, что-то прокричал им вслед.
– Что он сказал? – спросил Тиллер.
– Он говорит, что война – это ужасно, – перевел Кристофу. – Однако вы вели себя достойно, и он пожелал: «Бог в помощь!»
Между Алемнией и Сими было открытое море, и Кристофу предусмотрительно взял риф, но хотя уменьшилась площадь парусов, каик зарывался в волны и, казалось, шел чаще под водой, чем по воде. Ветер усиливался и поднял высокие волны, грозившие в любую минуту захлестнуть судно. Каждый раз, когда надвигалась новая крутая волна, каику как-то удавалось в последнее мгновение подняться на пенящемся гребне, ухнуть вниз и снова задрать нос. Парус встряхивался, как искупавшаяся собака, палубу окатывало водой, и они продолжали нестись вперед.
Время от времени Барнсуорт склонялся к борту и его тошнило. Джорджиу сидел на палубе, прижавшись спиной к мачте, в готовности убрать парус по первой команде, и не переставал точить нож с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь. Выросший у бурных вод пролива Скагеррак, Ларсен чувствовал себя превосходно.
Тиллеру впервые довелось встретиться лицом к лицу с силой ветра и волн, и больше всего его удивил шум шторма. Пронзительно свистели снасти, по мачте гулко бил незакрепленный линь, весь корпус судна содрогался и стонал, как смертельно больной, а в трюме что-то перекатывалось и стучало. Невозможно было понять, почему судно не разваливается, и объяснить это можно было только чудом, но хотя Кристофу приходилось прилагать все усилия, чтобы удержать каик на курсе, он сидел у длинного изогнутого руля с безразличным видом, будто его ничто не касалось.
– Мельтеми дует при ясном небе, – прокричал он пассажирам, стараясь перекрыть вой ветра. – Раз – и уже шторм, но на этот раз все не так уж плохо, бывает и хуже, а к вечеру все будет совершенно спокойно.
– Разве все начинается без всякого предупреждения?
– Да, все происходит внезапно. Обычно летом задувает с северо-востока на северо-запад, и самый плохой месяц – август. Если стоишь в гавани и поднимается сильный ветер, нужно оставаться на месте. Если застанет в открытом море, нужно сразу искать убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66