Предлагалось вернуться к наметке Крымской конференции и ограничиться вызовом в Москву восьми польских деятелей – пятерых из Польши и трех из Лондона. При этом речь могла идти только о таких деятелях, которые признают решения Крымской конференции о Польше и стремятся на деле установить дружественные отношения между Польшей и Советским Союзом. Предлагалось также, чтобы реконструкция Временного польского правительства была произведена путем замены части нынешних министров этого правительства новыми министрами из числа польских деятелей, не участвующих во Временном правительстве. «Я думаю, – говорилось в заключение послания Сталина, – что при учете изложенных выше замечаний согласованное решение по польскому вопросу может быть достигнуто в короткий срок».
Ответ на эти предложения советской стороны был дан уже после смерти Рузвельта, 18 апреля, в совместном послании Черчилля и Трумэна. Оба они продолжали в весьма резкой форме настаивать на условиях, совершенно неприемлемых как для советской стороны, так и для Временного польского правительства и представлявших собой явное отступление от согласованных в Ялте установок. Причем теперь, при Трумэне, эта негативная позиция была еще более ужесточена.
Сразу же после того как Трумэн стал президентом, он 13 апреля направил Черчиллю телеграмму, в которой заявил что считает польский вопрос «срочной и опасной» проблемой и что готов к «новой конфронтации со Сталиным». Таким образом, Трумэн уже с первых дней своего президентства решил дать бой Советскому Союзу именно по польскому вопросу. Тогда же Гарриману было поручено при встрече со Сталиным заявить, что в Вашингтоне придают польскому вопросу первостепенное значение.
Надо сказать, что в тот момент ситуация была не очень-то благоприятна для подобного рода американских демаршей: команда одного из американских самолетов, приземлившихся на аэродроме близ Полтавы после бомбежек глубинных районов Германии, пыталась нелегально вывезти из СССР какого-то молодого поляка, переодетого в форму американского солдата. Попытка была вовремя пресечена, и советская сторона, естественно, реагировала на это самым резким образом. Всем американским самолетам, находившимся в Полтаве, запретили покидать советскую территорию, а посольство США получило соответствующее представление.
При первой же встрече с Гарриманом глава Советского правительства упомянул об этом инциденте и обвинил американцев в том, что они вообще поддерживают реакционное польское подполье в его борьбе против Красной Армии.
Гарриман, воспользовавшись ситуацией, заметил, что Польша стала главной, проблемой, омрачающей советско-американские отношения.
– Президент Рузвельт, – продолжал посол, – пытался разрешить эту проблему и занимался ею до самой смерти. Теперь же президент Трумэн полон решимости добиться договоренности. Было бы хорошо, если бы Молотов получил полномочия во время пребывания в Соединенных Штатах совместно со Стеттиниусом и Иденом предпринять попытку договориться.
Сталин, не вдаваясь в подробности, сказал, что Молотов получит соответствующие инструкции.
Вскоре после этой беседы Гарриман покинул Москву. Он торопился встретиться с новым президентом до того, как советский нарком иностранных дел прибудет в Вашингтон. Вылетев 17 апреля через Балканы, Италию, Атлантику и Азорские острова, он уже через 48 часов оказался в столице Соединенных Штатов – по тем временам рекордно короткий срок! Молотов предпочел более длинную трассу – через Сибирь и Аляску и прибыл в Вашингтон значительно позднее. Этот промежуток Гарриман использовал для подготовки Трумэна к встрече с наркомом иностранных дел СССР.
Первая беседа Гарримана с новым президентом состоялась 20 апреля. Из того, как сам Гарриман описывает эту первую встречу с новым президентом США, видно, что он всячески пытался настроить его на более «твердый» курс по отношению к Советскому Союзу. Впрочем, посол признал, что Москва проводит по отношению к Соединенным Штатам и Англии политику сотрудничества, но вместе с тем он резко осудил политическое развитие в Восточной Европе. Ничего иного от Гарримана как представителя крупных промышленно-финансовых интересов США, конечно, нельзя было в то время ожидать.
Разумеется, никаких нарушений Советским Союзом имевшейся договоренности не было. Дело обстояло по-иному. Заинтересованность советской стороны в том, чтобы в странах этого региона, особенно в тех, которые непосредственно граничили с СССР, возникли дружественные режимы, вызывала отрицательную реакцию капиталистических кругов Запада. Они усматривали в этом угрозу для своих социально-политических позиций. Именно этим руководствовался Гарриман, информируя нового президента. Он высказал мнение, что, поскольку «русские нуждаются в американской помощи для послевоенного восстановления», они не захотят порывать с США, а посему Вашингтон может без серьезного риска занять «жесткие» позиции по всем важнейшим вопросам.
Трумэну это понравилось. Он сказал: «Я не боюсь русских. Я буду с ними твердым, но справедливым. Во всяком случае, русские нуждаются в нас больше, чем мы в них».
После этого Гарриман принялся говорить о том, что, несмотря на все сложности, он считает возможным «достичь рабочих взаимоотношений с русскими», добавив, что «обе стороны должны будут сделать уступки в процессе взаимного торга». Трумэн согласился, что было бы нереалистично рассчитывать на стопроцентное советское согласие с американскими предложениями. Он рассчитывает на 85 %. Тем самым новый президент дал понять, что намерен вынудить Москву пойти на серьезные уступки. «Я сразу же почувствовал большое уважение к Трумэну», – подытожил эту часть беседы Гарриман.
Затем обсуждалась польская проблема. Посол, напомнив требования западных держав, предупредил, что дальнейшее давление на Москву может вызвать осложнения, что СССР, возможно, не согласится участвовать в новой международной организации, и спросил:
– Будет ли президент готов развивать планы создания Организации Объединенных Наций, даже если русские уйдут из нее?
Трумэн понял, о чем спрашивает его посол, но уклонился от прямого ответа.
– Истина состоит в том, – сказал он, – что без русских не будет никакой всемирной организации.
Вероятно, кое-кто в США думал тогда о том, что будущая международная организация может действовать и «без русских», а по существу против русских. Нечего и говорить, что в такой организации безраздельно господствовали бы Соединенные Штаты. Такую организацию можно было бы назвать «международной», но ни в коем случае не «всемирной».
Находясь в Вашингтоне, Гарриман встретился также с руководящими сотрудниками государственного департамента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
Ответ на эти предложения советской стороны был дан уже после смерти Рузвельта, 18 апреля, в совместном послании Черчилля и Трумэна. Оба они продолжали в весьма резкой форме настаивать на условиях, совершенно неприемлемых как для советской стороны, так и для Временного польского правительства и представлявших собой явное отступление от согласованных в Ялте установок. Причем теперь, при Трумэне, эта негативная позиция была еще более ужесточена.
Сразу же после того как Трумэн стал президентом, он 13 апреля направил Черчиллю телеграмму, в которой заявил что считает польский вопрос «срочной и опасной» проблемой и что готов к «новой конфронтации со Сталиным». Таким образом, Трумэн уже с первых дней своего президентства решил дать бой Советскому Союзу именно по польскому вопросу. Тогда же Гарриману было поручено при встрече со Сталиным заявить, что в Вашингтоне придают польскому вопросу первостепенное значение.
Надо сказать, что в тот момент ситуация была не очень-то благоприятна для подобного рода американских демаршей: команда одного из американских самолетов, приземлившихся на аэродроме близ Полтавы после бомбежек глубинных районов Германии, пыталась нелегально вывезти из СССР какого-то молодого поляка, переодетого в форму американского солдата. Попытка была вовремя пресечена, и советская сторона, естественно, реагировала на это самым резким образом. Всем американским самолетам, находившимся в Полтаве, запретили покидать советскую территорию, а посольство США получило соответствующее представление.
При первой же встрече с Гарриманом глава Советского правительства упомянул об этом инциденте и обвинил американцев в том, что они вообще поддерживают реакционное польское подполье в его борьбе против Красной Армии.
Гарриман, воспользовавшись ситуацией, заметил, что Польша стала главной, проблемой, омрачающей советско-американские отношения.
– Президент Рузвельт, – продолжал посол, – пытался разрешить эту проблему и занимался ею до самой смерти. Теперь же президент Трумэн полон решимости добиться договоренности. Было бы хорошо, если бы Молотов получил полномочия во время пребывания в Соединенных Штатах совместно со Стеттиниусом и Иденом предпринять попытку договориться.
Сталин, не вдаваясь в подробности, сказал, что Молотов получит соответствующие инструкции.
Вскоре после этой беседы Гарриман покинул Москву. Он торопился встретиться с новым президентом до того, как советский нарком иностранных дел прибудет в Вашингтон. Вылетев 17 апреля через Балканы, Италию, Атлантику и Азорские острова, он уже через 48 часов оказался в столице Соединенных Штатов – по тем временам рекордно короткий срок! Молотов предпочел более длинную трассу – через Сибирь и Аляску и прибыл в Вашингтон значительно позднее. Этот промежуток Гарриман использовал для подготовки Трумэна к встрече с наркомом иностранных дел СССР.
Первая беседа Гарримана с новым президентом состоялась 20 апреля. Из того, как сам Гарриман описывает эту первую встречу с новым президентом США, видно, что он всячески пытался настроить его на более «твердый» курс по отношению к Советскому Союзу. Впрочем, посол признал, что Москва проводит по отношению к Соединенным Штатам и Англии политику сотрудничества, но вместе с тем он резко осудил политическое развитие в Восточной Европе. Ничего иного от Гарримана как представителя крупных промышленно-финансовых интересов США, конечно, нельзя было в то время ожидать.
Разумеется, никаких нарушений Советским Союзом имевшейся договоренности не было. Дело обстояло по-иному. Заинтересованность советской стороны в том, чтобы в странах этого региона, особенно в тех, которые непосредственно граничили с СССР, возникли дружественные режимы, вызывала отрицательную реакцию капиталистических кругов Запада. Они усматривали в этом угрозу для своих социально-политических позиций. Именно этим руководствовался Гарриман, информируя нового президента. Он высказал мнение, что, поскольку «русские нуждаются в американской помощи для послевоенного восстановления», они не захотят порывать с США, а посему Вашингтон может без серьезного риска занять «жесткие» позиции по всем важнейшим вопросам.
Трумэну это понравилось. Он сказал: «Я не боюсь русских. Я буду с ними твердым, но справедливым. Во всяком случае, русские нуждаются в нас больше, чем мы в них».
После этого Гарриман принялся говорить о том, что, несмотря на все сложности, он считает возможным «достичь рабочих взаимоотношений с русскими», добавив, что «обе стороны должны будут сделать уступки в процессе взаимного торга». Трумэн согласился, что было бы нереалистично рассчитывать на стопроцентное советское согласие с американскими предложениями. Он рассчитывает на 85 %. Тем самым новый президент дал понять, что намерен вынудить Москву пойти на серьезные уступки. «Я сразу же почувствовал большое уважение к Трумэну», – подытожил эту часть беседы Гарриман.
Затем обсуждалась польская проблема. Посол, напомнив требования западных держав, предупредил, что дальнейшее давление на Москву может вызвать осложнения, что СССР, возможно, не согласится участвовать в новой международной организации, и спросил:
– Будет ли президент готов развивать планы создания Организации Объединенных Наций, даже если русские уйдут из нее?
Трумэн понял, о чем спрашивает его посол, но уклонился от прямого ответа.
– Истина состоит в том, – сказал он, – что без русских не будет никакой всемирной организации.
Вероятно, кое-кто в США думал тогда о том, что будущая международная организация может действовать и «без русских», а по существу против русских. Нечего и говорить, что в такой организации безраздельно господствовали бы Соединенные Штаты. Такую организацию можно было бы назвать «международной», но ни в коем случае не «всемирной».
Находясь в Вашингтоне, Гарриман встретился также с руководящими сотрудниками государственного департамента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221