— Поблизости нет ни души, так что никто не увидит, как мы взлетим.
И мы взлетели после того, как самолет несколько раз тряхануло на рытвинах.
Я отчетливо помню наш полет — гораздо отчетливее, чем события, описанные мною раньше и часто искаженные моим воображением. Мы летели молча над лесами Дарьена — под нами лежал ровный, без единой прорехи, темно-зеленый ковер. В какой-то момент Капитан дернул головой — в сторону востока? запада? юга? — трудно сказать из-за путаного географического положения Панамы — и заметил:
— В той стороне — Колумбия. Где все началось.
Но я понятия не имел, что он подразумевал под этим «все».
Мы добрались до Атлантического океана, повернули и полетели совсем низко над деревушкой у моря.
— Номбре-де-Диос, — сообщил мне Капитан.
Я увидел старую пушку брошенную в траве, и разбегающихся в разные стороны обитателей деревни, которые, должно быть, не привыкли к самолетам, так как приземлиться здесь мог разве что вертолет.
— Где похоронен Дрейк, — сказал я.
— Нет. Он погребен дальше, в Портобелло.
— Но ведь я еще в школе учил стихотворение:
И под пушечный залп опустили его
В заливе Номбре-де-Диос…
— Поэты никогда не бывают точны. Дрейк покоится на дне океана у Портобелло, неподалеку от того места, где испанцы хранили свое золото.
Мы полетели назад — к Тихому океану — и долгое время не обменивались ни словом. Интересно, размышлял я, о чем он думает, но, когда мы начали спускаться, я понял по крайней мере, в каком направлении текли его мысли, и это было очень опасное для меня направление.
Под нами показались развалины старого города, и только тут Капитан заговорил:
— Тревожит меня Лайза. Пора бы уже прийти от нее очередному письму.
— Письма до Панамы идут очень долго.
— Ну, не настолько. Недели две иногда. Если ее состояние ухудшится, у них там есть мой адрес?
Я откликнулся не сразу:
— У кого — у них?
— У врачей, конечно, у медсестер.
— Мы пролетали над Великим Мостом, соединяющим две Америки, — у входа в канал скопилось несколько судов.
— Да, — сказал я ему. — У них есть ваш адрес. — Какой-то апартамент, но я никак не мог вспомнить номер.
Я чувствовал, что приближаюсь к опасному концу дороги лжи, которую я выстроил и по которой опрометчиво пошел. Я сказал:
— Если хотите, я могу послать телеграмму приятелю и узнать.
— Да, сделай это.
Беда состояла в том, что у меня не было приятеля, который знал бы о моем обмане и мог бы мне, помочь. Мне даже пришло в голову, не попросить ли помощи у мистера Квигли. А помощь мне была нужна, чтобы выиграть время — время, необходимое, чтобы встать на ноги и не зависеть от Капитана.
Самолет заскакал по травянистым кочкам своего укрытия, и лишь тогда Капитан снова заговорил:
— Сделай это побыстрее. Сделай, как только вернешься в отель.
— Я сейчас же отправлюсь на почту.
— В этом нет надобности. Там всегда очереди. Пошли телеграмму из отеля.
Я разозлился — разозлился на собственную трусость. От ярости всю дорогу до отеля у меня урчало в животе — так урчит, закипая на газу, чайник. Я чувствовал, что мне не доверяют, и это злило меня, тем более что я прекрасно понимал, насколько недостоин доверия. «Да почему я должен говорить ему правду? — защищался я сам перед собой. — Ведь этого человека дома за всякие злоумышления часто искала полиция, и сейчас он занимается бог знает какими преступными делами в этой нелепой маленькой стране, где полно банков и нищеты, да разве он заслуживает доверия?»
В отеле Капитан подвел меня к стойке, попросил телеграфный бланк и стал у моего плеча, пока я пытался что-то сочинить. Я считал, что могу понадеяться на английскую почту: не станут они возвращать в Панаму неврученную телеграмму. Но все же, кому ее адресовать? В памяти прежде всего всплыли все подставные имена Капитана — Виктор, Карвер, Кардиган, Смит — и забили мне голову.
Капитан начал терять терпение.
— Неужели ты никого не знаешь? У тебя что, нет друзей в Лондоне?
— Брауни, — написал я, вспомнив его настоящую фамилию, а Брауни с "и" на конце делало эту фамилию более достоверной. Я добавил название улицы и номер дома, где у меня была однокомнатная квартира. «Брауни» просили позвонить в больницу и сообщить мне на адрес отеля, как дела со здоровьем Лайзы. Капитан продолжал смотреть мне через плечо, и я спросил с нескрываемым раздражением:
— Вы считаете, так не пойдет?
— Да нет, по-моему, все в порядке. Правда, можно было бы составить и понасладительнее. — Это слово имело для него много значений, неведомых мне.
Мы поднялись наверх для неизбежной вечерней церемонии, когда из гостиничного холодильника доставались миниатюрные бутылочки виски.
— Надо дописать письмо Лайзе, — сказал он мне, и тут меня вместе со вкусом виски на миг покинула осторожность.
— Надеюсь, она в состоянии будет его прочесть, — сказал я, думая прежде всего о том, как объяснить отсутствие от нее писем.
Рука Капитана дернулась, так что виски выплеснулось из стакана.
— О чем ты, черт побери, говоришь? Ты же сказал, что это был пустяковый несчастный случай!
— Да, да, он выглядел совсем пустяковым.
— Что значит выглядел ?
Я попытался поправиться:
— Ну, вы же знаете — шок. А в определенном возрасте…
— Она же не старуха, — сказал он чуть ли не свирепо, и я, конечно, понял, что для него, в его годы, старость начинается много позже собственного возраста, а потом все эти годы, прошедшие в разлуке, как бы не существовали для него.
— Нет, нет, я не то хотел сказать.
Но во мне уже поднялась злость. В конце концов, я оберегал ведь не только себя, я оберегал и его от правды, но если он так желает ее знать…
Он сказал:
— Ты не должен был оставлять Лайзу одну, если она чувствовала себя хуже, чем ты говорил.
— Она же хотела, чтобы я поехал. Она просила меня поехать.
— Она думала обо мне. Она никогда о себе не думает. Не следовало тебе приезжать.
— Если вы не хотите, чтоб я тут был… — Я не знал, как закончить фразу, но он закончил ее за меня.
— Ты должен вернуться. Немедленно. Завтра я возьму тебе билет. Есть самолет послезавтра.
— А если я не хочу уезжать?
— Я не дам тебе ни пенни, если ты останешься Твое место возле Лайзы.
— Не нуждаюсь я в ваших деньгах. Мне предложили работу.
— Работу! — воскликнул он с недоверием, точно я сказал: «целое состояние». — Кто тебе ее предложил?
— Один ваш друг.
— Никого из моих друзей ты не знаешь.
— Мистер Квигли.
— Квигли! Да ты посмей только…
Он шагнул ко мне, и я подумал, что он сейчас меня ударит. Отступая к двери, я плеснул ему в лицо точно купорос правду.
— Да не к кому мне возвращаться. Лайза умерла.
Я не стал задерживаться, чтобы не видеть его потрясенного лица. Мне не хотелось жалеть этого человека, и я быстро направился к лестнице, решив не дожидаться лифта — ведь Капитан мог последовать за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
И мы взлетели после того, как самолет несколько раз тряхануло на рытвинах.
Я отчетливо помню наш полет — гораздо отчетливее, чем события, описанные мною раньше и часто искаженные моим воображением. Мы летели молча над лесами Дарьена — под нами лежал ровный, без единой прорехи, темно-зеленый ковер. В какой-то момент Капитан дернул головой — в сторону востока? запада? юга? — трудно сказать из-за путаного географического положения Панамы — и заметил:
— В той стороне — Колумбия. Где все началось.
Но я понятия не имел, что он подразумевал под этим «все».
Мы добрались до Атлантического океана, повернули и полетели совсем низко над деревушкой у моря.
— Номбре-де-Диос, — сообщил мне Капитан.
Я увидел старую пушку брошенную в траве, и разбегающихся в разные стороны обитателей деревни, которые, должно быть, не привыкли к самолетам, так как приземлиться здесь мог разве что вертолет.
— Где похоронен Дрейк, — сказал я.
— Нет. Он погребен дальше, в Портобелло.
— Но ведь я еще в школе учил стихотворение:
И под пушечный залп опустили его
В заливе Номбре-де-Диос…
— Поэты никогда не бывают точны. Дрейк покоится на дне океана у Портобелло, неподалеку от того места, где испанцы хранили свое золото.
Мы полетели назад — к Тихому океану — и долгое время не обменивались ни словом. Интересно, размышлял я, о чем он думает, но, когда мы начали спускаться, я понял по крайней мере, в каком направлении текли его мысли, и это было очень опасное для меня направление.
Под нами показались развалины старого города, и только тут Капитан заговорил:
— Тревожит меня Лайза. Пора бы уже прийти от нее очередному письму.
— Письма до Панамы идут очень долго.
— Ну, не настолько. Недели две иногда. Если ее состояние ухудшится, у них там есть мой адрес?
Я откликнулся не сразу:
— У кого — у них?
— У врачей, конечно, у медсестер.
— Мы пролетали над Великим Мостом, соединяющим две Америки, — у входа в канал скопилось несколько судов.
— Да, — сказал я ему. — У них есть ваш адрес. — Какой-то апартамент, но я никак не мог вспомнить номер.
Я чувствовал, что приближаюсь к опасному концу дороги лжи, которую я выстроил и по которой опрометчиво пошел. Я сказал:
— Если хотите, я могу послать телеграмму приятелю и узнать.
— Да, сделай это.
Беда состояла в том, что у меня не было приятеля, который знал бы о моем обмане и мог бы мне, помочь. Мне даже пришло в голову, не попросить ли помощи у мистера Квигли. А помощь мне была нужна, чтобы выиграть время — время, необходимое, чтобы встать на ноги и не зависеть от Капитана.
Самолет заскакал по травянистым кочкам своего укрытия, и лишь тогда Капитан снова заговорил:
— Сделай это побыстрее. Сделай, как только вернешься в отель.
— Я сейчас же отправлюсь на почту.
— В этом нет надобности. Там всегда очереди. Пошли телеграмму из отеля.
Я разозлился — разозлился на собственную трусость. От ярости всю дорогу до отеля у меня урчало в животе — так урчит, закипая на газу, чайник. Я чувствовал, что мне не доверяют, и это злило меня, тем более что я прекрасно понимал, насколько недостоин доверия. «Да почему я должен говорить ему правду? — защищался я сам перед собой. — Ведь этого человека дома за всякие злоумышления часто искала полиция, и сейчас он занимается бог знает какими преступными делами в этой нелепой маленькой стране, где полно банков и нищеты, да разве он заслуживает доверия?»
В отеле Капитан подвел меня к стойке, попросил телеграфный бланк и стал у моего плеча, пока я пытался что-то сочинить. Я считал, что могу понадеяться на английскую почту: не станут они возвращать в Панаму неврученную телеграмму. Но все же, кому ее адресовать? В памяти прежде всего всплыли все подставные имена Капитана — Виктор, Карвер, Кардиган, Смит — и забили мне голову.
Капитан начал терять терпение.
— Неужели ты никого не знаешь? У тебя что, нет друзей в Лондоне?
— Брауни, — написал я, вспомнив его настоящую фамилию, а Брауни с "и" на конце делало эту фамилию более достоверной. Я добавил название улицы и номер дома, где у меня была однокомнатная квартира. «Брауни» просили позвонить в больницу и сообщить мне на адрес отеля, как дела со здоровьем Лайзы. Капитан продолжал смотреть мне через плечо, и я спросил с нескрываемым раздражением:
— Вы считаете, так не пойдет?
— Да нет, по-моему, все в порядке. Правда, можно было бы составить и понасладительнее. — Это слово имело для него много значений, неведомых мне.
Мы поднялись наверх для неизбежной вечерней церемонии, когда из гостиничного холодильника доставались миниатюрные бутылочки виски.
— Надо дописать письмо Лайзе, — сказал он мне, и тут меня вместе со вкусом виски на миг покинула осторожность.
— Надеюсь, она в состоянии будет его прочесть, — сказал я, думая прежде всего о том, как объяснить отсутствие от нее писем.
Рука Капитана дернулась, так что виски выплеснулось из стакана.
— О чем ты, черт побери, говоришь? Ты же сказал, что это был пустяковый несчастный случай!
— Да, да, он выглядел совсем пустяковым.
— Что значит выглядел ?
Я попытался поправиться:
— Ну, вы же знаете — шок. А в определенном возрасте…
— Она же не старуха, — сказал он чуть ли не свирепо, и я, конечно, понял, что для него, в его годы, старость начинается много позже собственного возраста, а потом все эти годы, прошедшие в разлуке, как бы не существовали для него.
— Нет, нет, я не то хотел сказать.
Но во мне уже поднялась злость. В конце концов, я оберегал ведь не только себя, я оберегал и его от правды, но если он так желает ее знать…
Он сказал:
— Ты не должен был оставлять Лайзу одну, если она чувствовала себя хуже, чем ты говорил.
— Она же хотела, чтобы я поехал. Она просила меня поехать.
— Она думала обо мне. Она никогда о себе не думает. Не следовало тебе приезжать.
— Если вы не хотите, чтоб я тут был… — Я не знал, как закончить фразу, но он закончил ее за меня.
— Ты должен вернуться. Немедленно. Завтра я возьму тебе билет. Есть самолет послезавтра.
— А если я не хочу уезжать?
— Я не дам тебе ни пенни, если ты останешься Твое место возле Лайзы.
— Не нуждаюсь я в ваших деньгах. Мне предложили работу.
— Работу! — воскликнул он с недоверием, точно я сказал: «целое состояние». — Кто тебе ее предложил?
— Один ваш друг.
— Никого из моих друзей ты не знаешь.
— Мистер Квигли.
— Квигли! Да ты посмей только…
Он шагнул ко мне, и я подумал, что он сейчас меня ударит. Отступая к двери, я плеснул ему в лицо точно купорос правду.
— Да не к кому мне возвращаться. Лайза умерла.
Я не стал задерживаться, чтобы не видеть его потрясенного лица. Мне не хотелось жалеть этого человека, и я быстро направился к лестнице, решив не дожидаться лифта — ведь Капитан мог последовать за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40