Сорок семь! Сорок восемь! Сорок девять! Пятьдесят! – Крик перерос в рев.
Николь видела, как руки Кима дрожат все сильнее, мышцы набухли до предела. Испанец, тонкий и мускулистый, тоже начал уставать, хотя продолжал отжиматься, дыхание его стало тяжелым. Толпа продолжала счет.
– Пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…
– Почему вы не остановите их? – спросила Николь.
– Никогда! – Ким с трудом дышал и еле выговорил это слово. – Я переиграю любого человека в Европе.
– Пятьдесят четыре… Пятьдесят пять… – Вдруг испанец упал: руки его неожиданно потеряли силу, и он упал на пол, весь в испарине, хватая ртом воздух.
– Ким выиграл!
– Новый рекордсмен!
– Вот видишь, я же говорила, что американцы мощные мужчины! – сказала корреспондентам «Пари трибюн» какая-то француженка, неизвестная Николь.
– Теперь ты должен выпить ром, – сказал Ким.
– Я могу это сделать, – сказал испанец. – Я очень сильный мужчина. – С этими словами он взял бутылку мартинского рома и осушил ее залпом, как перед этим осушил бутылку шампанского. Николь думала, что теперь-то уж он упадет замертво. Но он лишь улыбнулся и сказал Киму: «Мы должны назначить день для нового поединка».
– В любое время, – ответил Ким; раздались хлопки открываемых бутылок шампанского, кто-то опрокинул одну бутылку на голову Киму. Пенистое вино стекало по его лицу, а Ким слизывал его из уголков рта. Он поднялся, потный, облитый шампанским, и поцеловал Николь под общие аплодисменты. На губах она почувствовала вкус соли и шампанского и улыбнулась. Она начала понимать, что происходило. К десяти часам вечеринка закончилась, они остались одни. К половине двенадцатого прислуга убрала остатки пиршества, разожгла огонь в камине. В полночь Ким поцеловал Николь и сказал ей:
– Сегодня я завершил свою книгу.
– Я знаю, – сказала она и улыбнулась.
2
Празднование продолжалось две недели. Друзья, знакомые, завсегдатаи кафе кружились вокруг Кима. Они болтали с ним, пили с ним, следовали за ним по его сиюминутному капризу на блошиный рынок или в квартал «красных фонарей» вокруг улицы Сен-Дени, или в «Лез Алль», чтобы на рассвете отведать лукового супа.
– Дорогой, мне необходимо выспаться, – сказала Николь Киму на второе воскресенье после окончания «Времени и холмов».
– Но заведующий отделом развлечений из «Трибюн» прислал нам билеты на частное полуночное представление в «Фолли Бержер», – ответил Ким. – Я не могу идти один.
– Давай пойдем в другой раз! – предложила Николь. За последние десять дней ей не удавалось поспать больше двух часов кряду. Она была изнурена и стала рассеянной. Вечерний туалет для важной клиентки был отправлен с непристроченной каймой. Николь лично проверяла все заказы и за эту оплошность винила себя. Затем набросилась было на главную портниху за то, что она не пришила кусок сутажа там, где это было необходимо, но выяснила, что вина за допущенный брак вновь была ее. Она заставила ждать Ролана Ксавье, неправильно записав у себя на календаре час встречи.
– Я очень устала, и это плохо сказывается на моей работе. Я должна выспаться.
Ким сник.
– Я не хочу идти без тебя. Ты нужна мне, без тебя я не в состоянии веселиться.
– Хорошо, – сказала Николь, сдаваясь. Она знала, что Ким празднует свою книгу. Он получил сегодня телеграмму от Джея Берлина, полную восхищенных слов и благоприятных прогнозов по поводу «Времени и холмов».
– Я не хочу тебя огорчать. Телеграмма от Джея заслуживает того, чтобы ее отпраздновать отдельно. И ты прекрасно знаешь, что я очень хочу быть с тобой.
Они пошли на полуночное представление, и где-то посреди этого представления Николь заснула. На следующий вечер, когда она вернулась домой на улицу Де-Бретонвильер, Кима дома не было. Он не вернулся домой и на следующий вечер, а заявился лишь к завтраку в компании каких-то неизвестных Николь людей. Он встретил их, по его словам, на приеме. Они были голодны, и он желал их накормить. Это большевики, объяснил Ким, и они очистят мир от зла. Трое украинцев торжественно кивали, пока Ким представлял их. Они были очень серьезны, хмуры, и им следовало бы принять ванну.
– А это – Николь, – сказал Ким мрачному трио. – Я собираюсь на ней жениться, если сумею ее разбудить.
Глупая шутка Кима раздражала Николь весь день. Она решила ничего ему не отвечать. Николь подумала, что Ким имеет право на снисхождение. Он только что завершил свою книгу, а она знала, как изнуряет, высасывает все соки и силы писательский труд. Его нервы были оголены. Он не раз говорил ей, что после окончания очередной книги ему бывает необходимо «спустить пар». Он не вернулся к ужину в тот день. Уже засыпая, Николь слышала, как он вернулся домой с очередной компанией. Сквозь сон доносилось позвякивание бокалов и дружеские споры. Интересно, когда же Ким вернется к обычной жизни.
На следующий день в офисе Николь получила пакет. Внутри был пастельный портрет дедушки, выполненный Сезанном. Рисунок был очаровательным. К нему была приложена коротенькая записочка – «Люблю. Ким». В тот вечер, как обычно, Ким приехал к восьми часам в «Дом Редон» и ожидал Николь, пока она освежала свой макияж. Все продолжалось, как если бы ничего не произошло. Они ужинали вдвоем, потом вернулись домой. В одиннадцать тридцать они уже были в постели, и Ким, с которым они не занимались любовью с тех пор, как он закончил книгу, был нежным и страстным любовником.
Он не сказал ни слова, но Николь поняла: Ким осознал, что вел себя, как ребенок, и что ему стыдно. Этот подарок, тихий вечер вдвоем, был формой его извинения.
– Я так счастлива, – сказала Николь. – Так хорошо, что ты вернулся.
Ким улыбнулся.
– Теперь все вновь пойдет своим чередом. Ты была очень терпелива и снисходительна, я ценю это.
Николь считала, что понимание «нормальной жизни» – и ее, и Кима – совпадало. Именно так было, когда Ким писал книгу: они вели размеренный, щадящий образ жизни. Ранний подъем, работа, приятный вечер, постель в полночь. Однако когда Ким находился в промежутке между книгами, Николь вскоре обнаружила, что его определение «нормальной жизни» становилось весьма размытым. Он мог читать двадцать часов кряду, спать шесть часов, сидеть в кафе часов восемь. Время переставало для него что-либо значить. В какие-то дни он вовсе не ложился спать, а в какие-то – не вставал. Он мог есть дома или вне дома, а мог и не есть вообще. Он никогда заранее не предупреждал, к какому именно часу вернется домой и сколько именно людей с собой приведет.
Его личные наклонности и привычки вызывали отчаяние у постоянно сменяющихся горничных. Он использовал шесть полотенец после каждой ванны и раскидывал их по всему дому: в ванной комнате, в спальне, в библиотеке, в столовой и даже на кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Николь видела, как руки Кима дрожат все сильнее, мышцы набухли до предела. Испанец, тонкий и мускулистый, тоже начал уставать, хотя продолжал отжиматься, дыхание его стало тяжелым. Толпа продолжала счет.
– Пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…
– Почему вы не остановите их? – спросила Николь.
– Никогда! – Ким с трудом дышал и еле выговорил это слово. – Я переиграю любого человека в Европе.
– Пятьдесят четыре… Пятьдесят пять… – Вдруг испанец упал: руки его неожиданно потеряли силу, и он упал на пол, весь в испарине, хватая ртом воздух.
– Ким выиграл!
– Новый рекордсмен!
– Вот видишь, я же говорила, что американцы мощные мужчины! – сказала корреспондентам «Пари трибюн» какая-то француженка, неизвестная Николь.
– Теперь ты должен выпить ром, – сказал Ким.
– Я могу это сделать, – сказал испанец. – Я очень сильный мужчина. – С этими словами он взял бутылку мартинского рома и осушил ее залпом, как перед этим осушил бутылку шампанского. Николь думала, что теперь-то уж он упадет замертво. Но он лишь улыбнулся и сказал Киму: «Мы должны назначить день для нового поединка».
– В любое время, – ответил Ким; раздались хлопки открываемых бутылок шампанского, кто-то опрокинул одну бутылку на голову Киму. Пенистое вино стекало по его лицу, а Ким слизывал его из уголков рта. Он поднялся, потный, облитый шампанским, и поцеловал Николь под общие аплодисменты. На губах она почувствовала вкус соли и шампанского и улыбнулась. Она начала понимать, что происходило. К десяти часам вечеринка закончилась, они остались одни. К половине двенадцатого прислуга убрала остатки пиршества, разожгла огонь в камине. В полночь Ким поцеловал Николь и сказал ей:
– Сегодня я завершил свою книгу.
– Я знаю, – сказала она и улыбнулась.
2
Празднование продолжалось две недели. Друзья, знакомые, завсегдатаи кафе кружились вокруг Кима. Они болтали с ним, пили с ним, следовали за ним по его сиюминутному капризу на блошиный рынок или в квартал «красных фонарей» вокруг улицы Сен-Дени, или в «Лез Алль», чтобы на рассвете отведать лукового супа.
– Дорогой, мне необходимо выспаться, – сказала Николь Киму на второе воскресенье после окончания «Времени и холмов».
– Но заведующий отделом развлечений из «Трибюн» прислал нам билеты на частное полуночное представление в «Фолли Бержер», – ответил Ким. – Я не могу идти один.
– Давай пойдем в другой раз! – предложила Николь. За последние десять дней ей не удавалось поспать больше двух часов кряду. Она была изнурена и стала рассеянной. Вечерний туалет для важной клиентки был отправлен с непристроченной каймой. Николь лично проверяла все заказы и за эту оплошность винила себя. Затем набросилась было на главную портниху за то, что она не пришила кусок сутажа там, где это было необходимо, но выяснила, что вина за допущенный брак вновь была ее. Она заставила ждать Ролана Ксавье, неправильно записав у себя на календаре час встречи.
– Я очень устала, и это плохо сказывается на моей работе. Я должна выспаться.
Ким сник.
– Я не хочу идти без тебя. Ты нужна мне, без тебя я не в состоянии веселиться.
– Хорошо, – сказала Николь, сдаваясь. Она знала, что Ким празднует свою книгу. Он получил сегодня телеграмму от Джея Берлина, полную восхищенных слов и благоприятных прогнозов по поводу «Времени и холмов».
– Я не хочу тебя огорчать. Телеграмма от Джея заслуживает того, чтобы ее отпраздновать отдельно. И ты прекрасно знаешь, что я очень хочу быть с тобой.
Они пошли на полуночное представление, и где-то посреди этого представления Николь заснула. На следующий вечер, когда она вернулась домой на улицу Де-Бретонвильер, Кима дома не было. Он не вернулся домой и на следующий вечер, а заявился лишь к завтраку в компании каких-то неизвестных Николь людей. Он встретил их, по его словам, на приеме. Они были голодны, и он желал их накормить. Это большевики, объяснил Ким, и они очистят мир от зла. Трое украинцев торжественно кивали, пока Ким представлял их. Они были очень серьезны, хмуры, и им следовало бы принять ванну.
– А это – Николь, – сказал Ким мрачному трио. – Я собираюсь на ней жениться, если сумею ее разбудить.
Глупая шутка Кима раздражала Николь весь день. Она решила ничего ему не отвечать. Николь подумала, что Ким имеет право на снисхождение. Он только что завершил свою книгу, а она знала, как изнуряет, высасывает все соки и силы писательский труд. Его нервы были оголены. Он не раз говорил ей, что после окончания очередной книги ему бывает необходимо «спустить пар». Он не вернулся к ужину в тот день. Уже засыпая, Николь слышала, как он вернулся домой с очередной компанией. Сквозь сон доносилось позвякивание бокалов и дружеские споры. Интересно, когда же Ким вернется к обычной жизни.
На следующий день в офисе Николь получила пакет. Внутри был пастельный портрет дедушки, выполненный Сезанном. Рисунок был очаровательным. К нему была приложена коротенькая записочка – «Люблю. Ким». В тот вечер, как обычно, Ким приехал к восьми часам в «Дом Редон» и ожидал Николь, пока она освежала свой макияж. Все продолжалось, как если бы ничего не произошло. Они ужинали вдвоем, потом вернулись домой. В одиннадцать тридцать они уже были в постели, и Ким, с которым они не занимались любовью с тех пор, как он закончил книгу, был нежным и страстным любовником.
Он не сказал ни слова, но Николь поняла: Ким осознал, что вел себя, как ребенок, и что ему стыдно. Этот подарок, тихий вечер вдвоем, был формой его извинения.
– Я так счастлива, – сказала Николь. – Так хорошо, что ты вернулся.
Ким улыбнулся.
– Теперь все вновь пойдет своим чередом. Ты была очень терпелива и снисходительна, я ценю это.
Николь считала, что понимание «нормальной жизни» – и ее, и Кима – совпадало. Именно так было, когда Ким писал книгу: они вели размеренный, щадящий образ жизни. Ранний подъем, работа, приятный вечер, постель в полночь. Однако когда Ким находился в промежутке между книгами, Николь вскоре обнаружила, что его определение «нормальной жизни» становилось весьма размытым. Он мог читать двадцать часов кряду, спать шесть часов, сидеть в кафе часов восемь. Время переставало для него что-либо значить. В какие-то дни он вовсе не ложился спать, а в какие-то – не вставал. Он мог есть дома или вне дома, а мог и не есть вообще. Он никогда заранее не предупреждал, к какому именно часу вернется домой и сколько именно людей с собой приведет.
Его личные наклонности и привычки вызывали отчаяние у постоянно сменяющихся горничных. Он использовал шесть полотенец после каждой ванны и раскидывал их по всему дому: в ванной комнате, в спальне, в библиотеке, в столовой и даже на кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101