Тем временем лекарь промыл рану прокипяченным вином, проткнул ее концы чистыми щипцами, чтобы рана не раскрывалась, и наложил повязку.
– Он… будет жить? – прошептал Тал.
– Понятия не имею! – отрезал Полор. – Может, мне зарезать курицу и погадать на ее внутренностях?
Теперь юноша лежал спокойно. Илиарх послал одного раба к Алкмене, а другого – в Герусию, чтобы известить обоих родителей. Наконец-то у него появилась свободная минутка, и он вывел илиота Тала на улицу, чтобы допросить.
– Ты знаешь, кто его ранил? – начал допрос Орхомен. – Если, конечно, ты не сделал этого сам, надеясь получить награду за то, что спас жизнь чуть не убитому тобой человеку.
Тал слабо улыбнулся.
– Я не думаю, что ты так плохо разбираешься в людях, илиарх, – сказал он. – Ты же знаешь, что я его и пальцем не тронул.
– Да, я это знаю, илот, – кивнул Орхомен. – Твоя тайна сокрыта глубже. Может, ты его любовник?
– Такой грязный пес, как я? – усмехнулся Тал.
– Бывают вещи и подиковинней. Ты вполне хорош собой, рыжебородый, хотя и носишь собачью шапку. А о вкусах не спорят… Иначе на свете не было бы мутонов, не правда ли?
Тал закусил губу. Оскорбление было нанесено намеренно и рассчитано точно. Мутонами звали детей, которых спартанцы приживали с беззащитными женщинами-илот-ками, не смевшими отказать господам.
– Да, – бесстрастно ответил Тал. – Думаю, не было бы.
– Так все же, – продолжал Орхомен, – ты его любовник?
– Нет, – сказал Тал.
– И между вами нет никакой связи?
– Никакой.
– Ты просто наткнулся на раненого юношу?
– Нет. Я нарочно следовал за ним. Я был в гимнасии, когда он…
– Ты был в гимнасии?! – взревел Орхомен. – Что ты там делал, во имя…
– Это был ежегодный урок, посвященный вреду пьянства, добрый илиарх. Но они сделали плохой выбор. У меня очень крепкая голова и желудок. Я имею в виду выпивку.
– Хорошо. Значит, ты был в гимнасии и валялся на полу, как боров, нализавшись, подобно афинянину, или притворяясь пьяным, и…
– Он подрался с юношей, оскорбившим его мать. И хотя чуть не убил негодяя – который вполне этого заслуживал, добрый илиарх! – был так расстроен, что в любой момент мог сделать что-нибудь безрассудное. Поэтому я пошел за ним. Я хотел предотвратить беду.
– Почему? – спросил начальник стражи.
– Потому что я питаю уважение и восхищаюсь его матерью, знатной госпожой. Она была ко мне однажды очень добра. Очень.
Рука илиарха метнулась к рукоятке кинжала. На лбу выступили поблескивавшие капли пота. На виске набухла и билась толстая жила.
– Если бы я думал… – прохрипел он. Тал посмотрел ему прямо в глаза.
– Но ты же этого не думаешь, мой господин? – сказал он. – Подобные мысли оскорбляют божественную Артемиду, равно как и госпожу Алкмену. Так что не надо им предаваться, хорошо? Я надеюсь, у тебя есть ко мне более мудрые и благородные вопросы.
– О да, – пробормотал Орхомен. – Например, КТО его ранил?
– Не знаю. Я не мог найти след мальчика всю ночь. Видишь ли, на скалистых кручах Парнона не остается следов… А когда я его обнаружил, было поздно. Он полз по тропинке, и в спине у него торчал нож…
Илиарх еще раз взглянул на Тала.
– Да, ты у нас великий помощник! – усмехнулся он. – Однако я, пожалуй, запишу твои слова. Эфоры наверняка захотят с ними ознакомиться. Надеюсь, тебя не нужно предупреждать о том, чтобы ты не лгал? Ты достаточно умен и не захочешь подвергнуться пыткам…
– Ты прав, мой господин, – согласился Тал. Орхомен вынул из-за пояса деревянную табличку, намазанную воском, и стило. С большим трудом, высунув язык, он принялся писать. Нацарапал число, указал место, где он повстречал илота, несшего на руках Аристона, записал еще некоторые подробности. Тал еле сдерживал улыбку. Он сидел за спиной илиарха и видел, что накарябано на табличке. С орфографией и грамматикой у Орхомена было из рук вон плохо. Этим грешили все спартанцы, даже мнившие себя очень образованными.
– Твое имя, илот! – потребовал илиарх.
– Меня зовут Тал, – сказал илот. Орхомен оторвался от таблички.
– Сомневаюсь, – сухо произнес он. – Ты ведь изменил свое настоящее имя, да?
Тал поглядел на булыжники мостовой. Потом поднял глаза.
– Да, – просто ответил он.
– Раньше тебя звали Флегий, не так ли? Из-за волос…
– Флогий, мой господин, это почти одно и то же. А затем я переименовал себя в Тала. Это больше подходит к моему положению. Ты со мной согласен, добрый илиарх?
– Соглашаться с илотом для солдата равносильно измене, – возразил Орхомен. – Ты же знаешь закон, собака!
– Да, – кивнул Тал. – Но еще я знаю людей.
– То есть? – не понял Орхомен.
– Ты добрый илиарх, не такой… твердокаменный, каким хочешь казаться. Этот закон… Что он на самом деле означает? Мы рабы и не в силах что-то переменить. Однако каждый год эфоры официально объявляют нам войну, словно мы вражеский полис…
– Вы относитесь к нам крайне враждебно, – сказал Орхомен.
– Но довели-то нас до этого вы! – спокойно возразил Тал. – Ибо не хотите понять, что человека нельзя держать в повиновении при помощи кнута.
– А как можно? – спросил Орхомен.
– Я думаю, любовью, – сказал Тал. – Но точно не знаю. Пока что ни в одном полисе люди не поумнели настолько, чтобы попробовать.
– Тал-философ! – насмешливо фыркнул Орхомен. Но издевка была притворной. Тал видел, что, невзирая на свой тон, илиарх заинтригован.
– В каком-то смысле – да, – сказал Тал. – Возьми хотя бы этот закон, илиарх. Разве он не служит невольным подтверждением вашей неправоты?
– Собака! – взревел Орхомен. – Да я тебя… Но голубые глаза Тала требовательно впились в лицо илиарха.
– Почему ты не хочешь выслушать, господин? – сказал он. – Ты же знаешь, что тебе представилась бесценная возможность. Поговорить свободно, начистоту всегда очень важно. Это больно, потому что, когда человека заставляют думать, ему больнее всего. Но я научился сносить сию боль. И теперь, даже в моем грязном рубище и в собачьей шапке, я остаюсь человеком.
– А я, значит, осел в доспехах? – спросил Орхомен. Слишком быстро родилась у него эта мысль. Тал понял, что он не раз думал о таких вещах, сидя в одиночестве.
– Если бы мне так казалось, – мягко ответил он, – то я не тратил бы на тебя слова, илиарх. Я вижу в твоем лице ум, а в глазах – гуманность. Вот почему – прости за откровенность – мне тебя жалко, мой господин.
– Тебе меня жалко? – только и смог прошептать Орхо-мен. – Тебе, илот, жалко МЕНЯ?
– Да, – кивнул Тал, – ведь, обладая двумя этими качествами, умом и гуманностью, ты вынужден оставаться спартанцем.
Орхомен выронил табличку и выхватил из ножен кинжал, который сверкнул на солнце. Тал не пошевелился. Он спокойно сидел и улыбался спартанцу. И даже не взглянул на высоко занесенное блестящее лезвие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135