Вольф подошел к ней.
— Что ты об этом думаешь?
Он попытался придумать что-нибудь вежливое.
— Это впечатляюще, — вымолвил он наконец. Почему-то в его мозгу вертелось слово «гротеск».
— Да. Бегает на мусоре, знаешь об этом? Ну прямо как я.
— На мусоре?
— Ага, здесь близко метановый завод. Да ты погляди на меня! В восемь утра уже проснулась и на ногах! Ты видал когда такое? Пришлось, правда, закинуть пару колес.
Он не понял, о чем идет речь.
— Ты хочешь сказать, что всегда встаешь поздно?
— Что? Ну, парень, да ты... Ладно, проехали. Нет... — Она секунду помедлила. — Послушай, Вольф. Есть такие таблетки, «колеса», они могут поднять тебя утром, поддержать тебя, заставить тебя двигаться. Понимаешь?
— Ты имеешь в виду амфетамины? — Вольф, кажется, начал понимать.
— Ну да. И эти штуки, они, значит, не совсем законные, сечешь? Так что не надо об этом особо трепать. Я тебе, конечно, верю, но уж лучше лишний раз предупредить, чтобы ты знал и не чесал зря языком.
— Хорошо. Я буду молчать, но ты же знаешь, что амфетамины...
— Оставь это, лох. Лучше познакомься с героем, которого я встретила вчера вечером. Эй, Дэйв! Хиляй сюда, красавчик.
Заспанный молодой человек плелся к ним вдоль вагонов. Он был одет в белые шорты, которые показались Вольфу несколько вызывающими, и в просторную блузу, застегнутую до самого верха. Слегка обняв Мэгги за талию, он лениво кивнул Вольфу.
— У Дэйви тоже четыре соска, как и у меня. Что ты об этом думаешь? Это, должно быть, довольно редкая мутация, а?
Слегка покраснев, Дэйв опустил голову.
— О, Дженис, — пробормотал он.
Вольф ожидал, что Мэгги поправит мальчишку, но вместо этого она потянула их осматривать поезд, болтая без умолку, тыкая пальцем и указывая на все подряд.
Наконец Вольф извинился и вернулся к себе в гостиницу, предоставив Мэгги носиться по поезду, волоча за собой своего любимчика. Пообедав и уложив багаж, он прибыл к поезду раньше основной компании.
Поезд дернулся и поехал. Мэгги была в постоянном движении, болтала, смеялась, показывала, куда класть багаж. Она носилась из вагона в вагон, не останавливаясь ни на минуту. Вольф нашел свободное место, сел и стал смотреть в окно. За поездом бежали покрытые лохмотьями дети и, протягивая руки, просили милостыню. Кое-кто из группы кидал им деньги, но большинство, смеясь, бросалось в них каким-нибудь мусором.
Наконец дети отстали. Поезд шел медленно, оставляя за собой бесконечные мили развалин. К Вольфу подсел Хок.
— Мы будем ехать медленно, — сказал он. — Придется объезжать некоторые места. Через них лучше не ездить. — Он мрачно смотрел на выбитые окна пустых коробок, которые были раньше складами и заводами. — Смотри, странник, это моя страна, — промолвил он с отвращением. — Или, по крайней мере, ее труп.
— Хок, ты друг Мэгги?
— А вот в самом центре континента... — Голос Хока сделался глухим и отрешенным. — Там есть пещера, куда сложили радиоактивные отходы. Их сплавили в бруски и покрыли толстым слоем золота — все остальное слишком быстро разрушается. Я прикинул, что человек в защитном костюме сможет войти в эту пещеру и настрогать себе состояние. Там тонны золота. — Он вздохнул. — Когда-нибудь я собираюсь порыться в архивах и отправиться на поиски.
— Хок, ты должен меня выслушать.
Хок жестом остановил его:
— Ты о наркотиках, да? Только что узнал и хочешь, чтобы я поговорил с ней?
— Разговорами ничего не сделаешь. Кто-то должен ее остановить.
— Н-да... Пойми, Мэгги провела в Хопкинсе три месяца. Они делали ей радикальные операции. Раньше она выглядела совсем не так. Она могла петь, но из-за ее голоса не стоило сходить с ума. Не говоря уже об имплантантах в ее мозгу. Представь, какую боль ей пришлось вынести, а теперь спроси себя, что лучше всего убивает боль?
— Морфий и героин. Но у меня на родине, когда больному прописывают наркотики, врачи перед выпиской его от них отучают.
— Дело не в этом. Подумай: Мэгги могла бы убрать вторую грудь. В Хопкинсе это могут, но она не хотела испытывать боль.
— Она, кажется, своей грудью гордится.
— По крайней мере, она много о ней говорит.
Поезд трясло и качало. Трое музыкантов достали гитары и играли теперь «мертвую» музыку. Вольф помолчал немного, а затем спросил:
— Так что же ты хочешь сказать?
— А то, что Мэгги согласилась испытать гораздо большую боль, чтобы превратиться в Дженис. Поэтому когда я говорю, что она использует наркотики, чтобы избавиться от боли, ты должен понимать, что это необязательно боль физическая. — Хок встал и ушел.
В вагон влетела Мэгги.
— Раскрутились! — Она кричала так, что впору было опасаться за барабанные перепонки. — Девочки и мальчики, вы понимаете, что мы раскрутились, у нас будут большие концерты? Это дело надо отметить!
Следующие десять дней превратились в сплошную пьянку, прерывавшуюся только концертами. Уилмингтон принял их великолепно. Тысячи пришли посмотреть на шоу, многим даже не хватило билетов. Мэгги очень переживала перед первым концертом, страшно опасаясь провала, но ей удалось зажечь зал. Ее снова и снова вызывали на бис. Наконец, измученная и опустошенная, с мокрыми от пота волосами, она вышла на сцену в последний раз и, задыхаясь, проговорила:
— Это все, мальчики и девочки. Я люблю вас, мне хотелось бы петь еще, но я больше не могу. Не могу.
Аплодисменты не умолкали.
Гастроли в Филадельфии начались вяло, но закончились грандиозным успехом. На первом концерте были свободные места, на второй уже не всем хватило билетов. Два последних скорее походили на бурю. Группа отправилась в Ньюарк, сутки отдохнула, в День Труда выдала концерт, перед которым померкли все предыдущие, а затем позволила себе отдохнуть еще сутки.
В этот свободный день Вольф изучал достопримечательности города. В Филадельфии он нанял местного проводника и осмотрел развалины нефтеперерабатывающего завода. Ржавые металлические строения поднимались высоко в небо, было в них какое-то трагическое величие. Трудно было представить себе, что когда-то в мире было достаточно нефти, чтобы наполнить эти гигантские резервуары.
В Уилмингтоне один из, местных жителей привел его в итальянский квартал, где проходила какая-то религиозная церемония. Это было шествие, возглавляемое священником, за которым шли восемь девушек в белом с курильницами и факелами. За ними следовали двенадцать крепких мужчин, торжественно неся украшенный цветастой тканью корпус древнего «Кадиллака». Шествие замыкала толпа верующих в комбинезонах и паранджах.
Вольф дошел вместе с шествием до реки, где машину опустили в яму, окропили святой водой и подожгли. Он спросил у своего проводника, в чем заключается смысл ритуала. Мальчишка только пожал плечами: «Это древний, очень древний ритуал».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10