– Может быть, ты сам начнешь? – иронически предложил Орво.
После урагана ударил такой мороз, что море замерзло почти мгновенно. Всегда торосистое, заваленное как попало обломками льдин, сейчас оно было необычно ровным и гладким.
Охотники не замедлили отправиться на промысел. Они мчались на санках, с полозьями из моржовых бивней. Оттолкнувшись палкой с острым металлическим наконечником, они катились по скользкому льду к разводьям, а под вечер возвращались с добычей. Запылали костры в чоттагинах, вкусный запах свежего мяса вытеснил из жилищ вонь прокисшего китового жира. Охотники торопились: первый же ветерок сомнет и разрушит зеркальную гладь и нагромоздит торосы.
Вскоре так и случилось, и море обрело привычный зимний вид, ощерившись торосами и ропаками. Подвижка подогнала к берегу старый лед и обломки айсбергов. Санки перешли к ребятишкам, и охотники запрягали отощавших собак, чтобы отправиться в далекий путь к полыньям.
Сильные морозы по ночам с треском раскалывали лед, но открытая вода уходила все дальше от берега, и надо было вставать почти среди ночи, чтобы застать короткий промежуток светлого времени у открытой воды.
Как-то вечером в ярангу вбежала взволнованная Пыльмау и сообщила, что Мутчин и Эленеут лежат мертвые в своей яранге.
Старики угасли несколько дней назад, и голодные собаки успели наполовину обглодать их тела. Джон не мог без содрогания смотреть на них и уклонился от участия в похоронах, сославшись на плохое самочувствие.
После похорон Орво собственноручно поджег опустевшую ярангу, и шумное чадное пламя высоко поднялось к небу.
– Каждый такой костер приближает время, когда весь наш народ уйдет за облака, – задумчиво произнес Орво, следя за пляшущим пламенем. – Ты не видел, сколько опустевших стойбищ и покинутых яранг истлевает по побережью? Иные поселения вовсе исчезли. Убывает наш народ быстро, и это пугает меня. Наши женщины рожают мало, а на детей смерть запросто охотится. Столько их у нас умирает, не успев даже к своему имени привыкнуть! А когда-то наш народ был велик и могуч!
– Не надо так мрачно смотреть на жизнь, – ответил Джон. – Человек не зря существует на земле. Не может быть такого, чтобы чукчи навсегда исчезли с лица земли…
Выпавший снег запорошил пепелище сожженной яранги, и имена умерших быстро стерлись в памяти людской. Джон думал, что несчастных потому так быстро забыли, что жители Энмына в глубине души чувствовали себя виновными в их смерти.
Он как-то сказал об этом Орво, но старик раздраженно заметил:
– В земном мире имеет право жить только тот, кто может добывать еду не только себе, но и своему потомству.
– А если несчастье случится с тобой? – Джон понимал, что задает жестокий вопрос.
С неожиданно спокойной улыбкой Орво посмотрел на Джона и твердо ответил:
– Когда я это замечу, то сразу же сам уйду за облака.
Промысел превратился в изнурительный и тяжкий труд. Мучительно было среди ночи вылезать из-под теплого одеяла на мороз.
Первой поднималась Пыльмау и готовила завтрак. Надо было накормить мужчину на весь долгий холодный день. В пологе жгли лишь один жирник. Его света и тепла было вполне достаточно, пока не наступили сильные морозы. Теперь в углах полога появились серебристые заплатки из инея.
Дети спали под оленьим одеялом, крепко прижавшись друг к другу.
Джон молча съедал завтрак и с зябким отвращением к морозу и голубому мерцанию лунного света переступал порог.
Снег громко хрустел под ногами, и этот единственный звук в морозном безмолвии разносился далеко вокруг, заполняя противным скрипом белое пространство. Он сопровождал охотника всю дорогу. А дорога была долгая, через высокие торосы, через нагромождения битого льда. В Энмыне давно не пользовались упряжками: отощавшие собаки одичали, добывая пищу самостоятельно, и не давались в руки.
Мороз сковал полыньи. Едва появлялось разводье, как его тут же затягивало молодым, прозрачным ледком.
Джон шагал от одной замерзшей полыньи к другой. Постепенно замерзали кончики пальцев на ногах, время от времени надо было постукивать одной ногой о другую, чтобы вернуть им чувствительность. Хорошо, что у Джона не было пальцев – он не знал забот с рукавицами, и своими держалками он мог зарядить и разобрать винчестер при любом морозе.
С трудом различалась граница между припаем и движущимся льдом, в котором было так мало разломов, что нерпы сами продували отдушины, чтобы глотнуть воздуха.
Джон торопился.
Медленно угасали звезды, разгорался короткий зимний день. Он продолжался часа два-три, и только в этот промежуток времени можно было увидеть темную голову нерпы на поверхности разводья. Темнело быстро, и Джон возвращался в Энмын при свете звезд и ярких сполохов полярного сияния.
Он шел мимо яранг с опущенной головой, стыдясь своей неудачи. Потом привык. Самым тяжким была встреча с голодными глазами маленького Яко. Но Пыльмау была неизменно спокойна и делала вид, что все так и должно быть. Неизвестно, из чего она ухитрялась готовить еду, и, насытясь, Джон валился на прохладные оленьи шкуры, чтобы завтра снова уйти на морской лед в поисках зверя.
Однажды он спугнул белого медведя. Зверь кинулся прочь через торосы и исчез в снежной белизне. На льду осталась его добыча – почти целая нерпичья тушка со вспоротым брюхом и ободранной головой.
Медведь подстерег нерпу, когда она высунулась в лунку. Надо обладать необыкновенным проворством, чтобы поймать и извлечь из узенького отверстия такое осторожное и ловкое животное. Джон с удивлением почувствовал, что завидует удачливости белого медведя.
Он осмотрел тушку и увидел, что она чуть повреждена и даже не успела застыть на морозе. Розовая печенка покрылась тонким слоем льда. Джон вынул охотничий нож и отрезал от нее несколько кусков. Подкрепившись, он продел в морду зверя ремень и поволок нерпу к берегу.
Поднимаясь от морского берега к ярангам, он засомневался: хорошо ли отнимать добычу у морских зверей, но, вспомнив голодные глаза Яко и заметно отощавшее тело Пыльмау, решительно зашагал к своему жилищу, стараясь как можно быстрее миновать другие яранги Энмына.
У порога уже стояла Пыльмау с ковшиком. Она молча полила голову нерпы и подала остаток воды Джону. Ковшик в ее руке слегка дрожал, и одинокая льдинка со звоном билась о жесть.
Когда нерпу вволокли в полог, Джон со смущением признался:
– Я отнял нерпу у умки. Не знаю – хорошо это или плохо…
– Я помню, Токо иногда так делал, – спокойно ответила Пыльмау. – Ты взял то, что принадлежало тебе по праву сильного. Боги будут довольны.
Сняв с себя охотничье снаряжение, Джон вполз в полог. Возле нерпичьей головы сидел Яко и жадно смотрел на полузакрытый глаз зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157