Фильм кончился, оставив грызущее ощущение: почему у Элизабет Тейлор есть все это, а у нее нет ничего? Клеопатра заплатила за свою любовь, но Лиз Тейлор ничего не платила, а просто шла от успеха к успеху. А вот она убрана в чулан и останется там, наверное, уже навсегда. В ней скрыто столько же, сколько в Лиз Тейлор – нет, больше, – но ей никогда уже не представится возможности излить это на кого-нибудь.
Поезд начал тормозить, вагон тряхнуло, и Элис, очнувшись от чувственной полудремоты, открыла глаза. Ее взгляд встретился со взглядом мужчины, который не просто смотрел на нее, как невольно смотрят на соседей в поезде, но буквально пожирал ее глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. На одно захватывающее безумное мгновение ей показалось, что ее сон становится явью.
Она почувствовала, что краснеет, словно этот новоавстралиец, поселившийся в Уголке, мог догадаться о ее мыслях, а он приподнял шляпу, и его сочные красные губы между темными усами и бородой приоткрылись в медленной улыбке. Элис надменно вздернула подбородок. Она не хотела, чтобы он задавал ей вопросы об аресте Лиз! А главное, она боялась его глаз – дерзких глаз, которые он и не подумал отвести, когда она заметила, что он ее разглядывает. Краска разлилась по шее, груди, и жаркая волна прокатилась по всему ее телу. Она с тоской подумала, что еще не скоро сможет снять бюстгальтер и пояс, которые стали невыносимо тесными.
Она чувствовала на себе его взгляд, заставляя себя смотреть в окно, где теперь фантасмагорической процессией, раззолоченной косым лучом, бьющим из-за лиловой тучи, проносились более широкие улицы и новые дома, деревья и сады. И она все еще видела его глаза, неожиданно светлые на загорелом лице, видела густые брови и выпуклый лоб, поднимающийся к зализанной на макушке пряди. Странно, что борода у мужчин остается пышной, даже когда их волосы уже редеют.
Вздрогнув, она сообразила, что смотрит прямо в чье-то лицо по ту сторону прохода. Розовое лицо без морщин под буйной седой шевелюрой. Сначала ей показалось, что проницательные голубые глаза тоже смотрят на нее, но она тут же поняла, что они обращены на человека, чей взгляд она все еще чувствовала на себе. Ее сердце учащенно забилось. Неужели его действительно влечет к ней? Но что же еще может означать горящий взгляд, эта медлительная улыбка?
«Не будь дурой! – одернула она себя. – Всем известно, что эти иностранцы заигрывают с первой встречной. Изголодались по женщинам, только и всего». Весь Уголок обсуждал элегантную рыжую женщину, которая как-то вошла в его квартиру и пробыла там часа два.
Что будут говорить, если он вздумает проводить ее до дома? – спросил один внутренний голос. Ну, а почему бы и нет? – возразил другой.
Когда поезд подошел к бэрфилдскому перрону, она оборвала этот мысленный спор. Если он захочет пойти с ней – пусть. Она встала и благодарно улыбнулась, когда он посторонился, пропуская ее. В тесноте он слегка ее толкнул.
– Прошу прощения, сударыня.
Его произношение придавало слову «сударыня» почти ласкательный оттенок. Какие у него изысканно вежливые манеры! «Даже чересчур», – раздраженно подумала она, когда его оттерла толпа людей, не столь строго соблюдающих правила хорошего тона. Она задержалась в проходе и остановилась, едва выйдя на улицу. Слава богу! Ни одного такси на стоянке. Краем глаз она увидела, что он выходит из вокзала. Она пошла через улицу. Ее дыхание стало прерывистым, в горле поднялся комок. На углу они встретятся.
Рядом с ней остановился автомобиль. Распахнулась дверца.
– Садитесь, Элис, – скомандовал Обри Рейнбоу. – Мы как раз успеем домой до грозы. Как удачно, что я вас заметил!
Элис села, машинально пробормотав слова благодарности. Ее сердце наполнила горечь… Удачно!..
Глава одиннадцатая
Элис захлопнула окно столовой. Ветер налетал свирепыми порывами, крутя лепестки, сорванные с веток цветущих деревьев. Ей всегда было больно видеть, как быстро они облетают – бессмысленно погубленные, точно ее собственная жизнь.
Она вернулась к столу, прижимая ко лбу ладонь.
– Кажется, у меня разбаливается голова. Это от погоды.
– Очень жаль, – отозвался Мартин, не отрываясь от юридического журнала.
Они уже доедали второе, когда Лиз стремительно сбежала по лестнице и влетела в столовую.
– Тысячу раз прошу прощения, но мне обязательно надо было допечатать все до конца.
Элис приподнялась, но Лиз заставила ее сесть.
– Не беспокойся. Я возьму сама. Супу я не хочу.
Она обычной стремительной походкой пересекла столовую и скрылась в кухне, прежде чем Элис успела ее остановить. Вернулась она с тарелкой, которую держала через посудное полотенце, и, подпрыгивая, перекладывала из руки в руку. Тарелка со стуком опустилась на стол.
– Ой-ой! – Лиз подула на пальцы. – До чего горячая!
– Потому что она слишком долго простояла в духовке. Если бы ты пришла обедать, когда я тебя позвала, она не была бы такой горячей.
Лиз опустилась на стул, с отвращением поглядела на тарелку и отодвинула ее.
– Впрочем, неважно. Я этого все равно есть не буду.
Элис откинула голову и вздернула подбородок – это ее движение всегда ассоциировалось у Лиз со словом «взбрыкнуть».
– Почему же, скажи на милость?
– Так просто. Температура неподходящая.
– Я же объяснила тебе, почему он такой горячий.
– Я не о пироге. Я о погоде. Сейчас слишком жарко для пирога с почками.
– Ну, а что ты будешь делать летом, если уже в сентябре жалуешься на жару?
– Против самой жары я ничего не имею. Я только считаю, что пирог с почками – блюдо для жары неподходящее.
Элис положила свой нож и вилку.
– Ты, кажется, позволяешь себе учить меня, что и когда нам полезно есть?
– Ах, тетя Элис, не надо этого тона. Профессор говорит, что он вреден для моего пищеварения.
– А то, что я жду, когда ты, наконец, соизволишь спуститься к обеду, – это, по-твоему, не влияет на мое пищеварение? Мартин, ты слышал, что сказала твоя дочь?
Мартин поднял голову.
– Боюсь, что нет. Очень интересный разбор законопроекта об ограничительной практике.
– Она отказывается есть пирог с почками.
– Неужели? – Мартин поглядел на Лиз и сказал нараспев: – Доедай обед ты свой, и не будешь ты худой.
Лиз подхватила вторую половину фразы, и они оба рассмеялись.
– Не понимаю, что тут смешного, – поджав губы, сказала Элис.
– Мы смеялись не над тобой, Элис, милая, – ответил Мартин кротким голосом, который он обычно пускал в ход в таких случаях. – Мне просто пришло в голову, что я твержу ей это вот уже двадцать лет, а она все равно такая же длинная и тощая, как я сам.
– Что доказывает доминанту белфордовских генов и хромосом.
– Вовсе нет! – Тон Элис становился все выше. – Белфордовские… как ты их там назвала… представляю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Поезд начал тормозить, вагон тряхнуло, и Элис, очнувшись от чувственной полудремоты, открыла глаза. Ее взгляд встретился со взглядом мужчины, который не просто смотрел на нее, как невольно смотрят на соседей в поезде, но буквально пожирал ее глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. На одно захватывающее безумное мгновение ей показалось, что ее сон становится явью.
Она почувствовала, что краснеет, словно этот новоавстралиец, поселившийся в Уголке, мог догадаться о ее мыслях, а он приподнял шляпу, и его сочные красные губы между темными усами и бородой приоткрылись в медленной улыбке. Элис надменно вздернула подбородок. Она не хотела, чтобы он задавал ей вопросы об аресте Лиз! А главное, она боялась его глаз – дерзких глаз, которые он и не подумал отвести, когда она заметила, что он ее разглядывает. Краска разлилась по шее, груди, и жаркая волна прокатилась по всему ее телу. Она с тоской подумала, что еще не скоро сможет снять бюстгальтер и пояс, которые стали невыносимо тесными.
Она чувствовала на себе его взгляд, заставляя себя смотреть в окно, где теперь фантасмагорической процессией, раззолоченной косым лучом, бьющим из-за лиловой тучи, проносились более широкие улицы и новые дома, деревья и сады. И она все еще видела его глаза, неожиданно светлые на загорелом лице, видела густые брови и выпуклый лоб, поднимающийся к зализанной на макушке пряди. Странно, что борода у мужчин остается пышной, даже когда их волосы уже редеют.
Вздрогнув, она сообразила, что смотрит прямо в чье-то лицо по ту сторону прохода. Розовое лицо без морщин под буйной седой шевелюрой. Сначала ей показалось, что проницательные голубые глаза тоже смотрят на нее, но она тут же поняла, что они обращены на человека, чей взгляд она все еще чувствовала на себе. Ее сердце учащенно забилось. Неужели его действительно влечет к ней? Но что же еще может означать горящий взгляд, эта медлительная улыбка?
«Не будь дурой! – одернула она себя. – Всем известно, что эти иностранцы заигрывают с первой встречной. Изголодались по женщинам, только и всего». Весь Уголок обсуждал элегантную рыжую женщину, которая как-то вошла в его квартиру и пробыла там часа два.
Что будут говорить, если он вздумает проводить ее до дома? – спросил один внутренний голос. Ну, а почему бы и нет? – возразил другой.
Когда поезд подошел к бэрфилдскому перрону, она оборвала этот мысленный спор. Если он захочет пойти с ней – пусть. Она встала и благодарно улыбнулась, когда он посторонился, пропуская ее. В тесноте он слегка ее толкнул.
– Прошу прощения, сударыня.
Его произношение придавало слову «сударыня» почти ласкательный оттенок. Какие у него изысканно вежливые манеры! «Даже чересчур», – раздраженно подумала она, когда его оттерла толпа людей, не столь строго соблюдающих правила хорошего тона. Она задержалась в проходе и остановилась, едва выйдя на улицу. Слава богу! Ни одного такси на стоянке. Краем глаз она увидела, что он выходит из вокзала. Она пошла через улицу. Ее дыхание стало прерывистым, в горле поднялся комок. На углу они встретятся.
Рядом с ней остановился автомобиль. Распахнулась дверца.
– Садитесь, Элис, – скомандовал Обри Рейнбоу. – Мы как раз успеем домой до грозы. Как удачно, что я вас заметил!
Элис села, машинально пробормотав слова благодарности. Ее сердце наполнила горечь… Удачно!..
Глава одиннадцатая
Элис захлопнула окно столовой. Ветер налетал свирепыми порывами, крутя лепестки, сорванные с веток цветущих деревьев. Ей всегда было больно видеть, как быстро они облетают – бессмысленно погубленные, точно ее собственная жизнь.
Она вернулась к столу, прижимая ко лбу ладонь.
– Кажется, у меня разбаливается голова. Это от погоды.
– Очень жаль, – отозвался Мартин, не отрываясь от юридического журнала.
Они уже доедали второе, когда Лиз стремительно сбежала по лестнице и влетела в столовую.
– Тысячу раз прошу прощения, но мне обязательно надо было допечатать все до конца.
Элис приподнялась, но Лиз заставила ее сесть.
– Не беспокойся. Я возьму сама. Супу я не хочу.
Она обычной стремительной походкой пересекла столовую и скрылась в кухне, прежде чем Элис успела ее остановить. Вернулась она с тарелкой, которую держала через посудное полотенце, и, подпрыгивая, перекладывала из руки в руку. Тарелка со стуком опустилась на стол.
– Ой-ой! – Лиз подула на пальцы. – До чего горячая!
– Потому что она слишком долго простояла в духовке. Если бы ты пришла обедать, когда я тебя позвала, она не была бы такой горячей.
Лиз опустилась на стул, с отвращением поглядела на тарелку и отодвинула ее.
– Впрочем, неважно. Я этого все равно есть не буду.
Элис откинула голову и вздернула подбородок – это ее движение всегда ассоциировалось у Лиз со словом «взбрыкнуть».
– Почему же, скажи на милость?
– Так просто. Температура неподходящая.
– Я же объяснила тебе, почему он такой горячий.
– Я не о пироге. Я о погоде. Сейчас слишком жарко для пирога с почками.
– Ну, а что ты будешь делать летом, если уже в сентябре жалуешься на жару?
– Против самой жары я ничего не имею. Я только считаю, что пирог с почками – блюдо для жары неподходящее.
Элис положила свой нож и вилку.
– Ты, кажется, позволяешь себе учить меня, что и когда нам полезно есть?
– Ах, тетя Элис, не надо этого тона. Профессор говорит, что он вреден для моего пищеварения.
– А то, что я жду, когда ты, наконец, соизволишь спуститься к обеду, – это, по-твоему, не влияет на мое пищеварение? Мартин, ты слышал, что сказала твоя дочь?
Мартин поднял голову.
– Боюсь, что нет. Очень интересный разбор законопроекта об ограничительной практике.
– Она отказывается есть пирог с почками.
– Неужели? – Мартин поглядел на Лиз и сказал нараспев: – Доедай обед ты свой, и не будешь ты худой.
Лиз подхватила вторую половину фразы, и они оба рассмеялись.
– Не понимаю, что тут смешного, – поджав губы, сказала Элис.
– Мы смеялись не над тобой, Элис, милая, – ответил Мартин кротким голосом, который он обычно пускал в ход в таких случаях. – Мне просто пришло в голову, что я твержу ей это вот уже двадцать лет, а она все равно такая же длинная и тощая, как я сам.
– Что доказывает доминанту белфордовских генов и хромосом.
– Вовсе нет! – Тон Элис становился все выше. – Белфордовские… как ты их там назвала… представляю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86