На другом берегу, петляла меж холмами дорога, по которой я прибыл в этот город. Из-под склонов били десятки родников, что разбивали пойму на множество лоскутков. Вода в источниках была холодная и чистая – я купался в них после полетов и у меня сводило зубы от свежего утреннего ветра. Несколько родников било из-под холмов, на которых располагалось кладбище. В первую свою вылазку я заблудился в камышах и по склону поднялся к дальнему краю погоста. Могилы здесь были совсем старые – побитые непогодой и временем, запутанные рогозой и акацией. Я пошел по изрядно заросшей аллее. Это кладбище, как и все остальные чем-то напоминало плохую пародию на плохой город. Склепы-дома разной архитектуры и времени то лезли друг на друга, то будто бы фамильные особняки, укрывались в зарослях жасмина. Аллеи-улицы разделяли кладбище на неровные кварталы. Я брел по аллеям сверяясь по датам как по указателям. Могилы, будто верстовые столбы мерили время: здесь покоится человек, что умер от холеры ровно за полторы сотни лет до моего рождения. А вот каменная дева же лицом скорбит над кем-то, кто был важным старцем, когда мой дед собирался на свою первую войну. Разве у каменной скульптуры может быть другое лицо, кроме каменного? Глупые люди – разве камень может скорбеть по человеку? Может, они поручают скорбь камню, потому что нет скорби в их каменных сердцах? На углу двух аллей за оградой лежали двое под одной почти квадратной плитой песчаника. Я остановился, пытаясь рассмотреть, что там написано. Но дождь вышелушил краску и я так ничего и не узнал, кто под ней покоится: брат и сестра, жена и муж… Люди умирают – а как иначе? Я не верил и не верю в жизнь после жизни. Предназначение, Высший Смысл – это нечто непонятное и размытое. С адом все ясно – я в нем живу, а вот с Высшим смыслом столкнуться не довелось. Печально другое – мало кого смерть оповещает о своем приходе заранее. И вот люди живут, строят планы, мечтают наконец. И умирают. Умирают, гибнут, их убивают – да мало ли… Но что случается с мечтой? Неужели она тоже гибнет? Или ее хоронят заживо на глубине двух саженей?.. Весь следующий квартал был обнесен единой оградой. Могилы были совсем не новые, но поправленные и ухоженные. Ближе к дальнему углу были видны свободные места, хотя рядом хоронили довольно плотно. Я перешагнул через ограду и прочитал надпись на надгробии. Под ним лежала молоденькая девушка, почти девочка – в день смерти ей еще не исполнилось шестнадцати. Я посмотрел на могилу рядом. Мне показалось, что здесь какая-то глупая ошибка, что мне померещилось. Я шагнул к другой плите, потом к следующей и еще и еще… Но ошибки не было – мне ничего не привиделось. Здесь были только покойницы и их объединял не только примерно одинаковый возраст, но дата смерти. Везде стояла одна и та же дата. Когда, год назад, вражеская конница прорвала фронт и ворвалась в наш лагерь я вышел из палатки с саблей в руках и добыл себе в том бою коня и первую рану. Испугался я уже потом, в лазарете, когда врач вырывал у меня из рук оружие. Сабля была при мне, но мне стало страшно. Я хотел кричать, но сдержал себя, боясь, что мой крик скроет что-то иное. И я побежал, спасаясь от страха, будто от него можно было сбежать. Кажется, я никогда так не бегал ни до, ни после этого. Я бежал, пока хватало сил и дыхания…
Следующее, что я помню – как я споткнулся на крыльце своей квартиры. Я зацепился носком за порог и чуть не растянулся на полу. Хозяйка была в зале, она сидела за обеденным столом и перебирала крупу. От грохота она вздрогнула и оторвавшись от работы, спросила:
– Вас что-то испугало? Хорошее дело – имперский офицер испугался покойников…
– Да нет, все нормально, бежал, запыхался. У вас ничего попить нет?
– Квас, кисель овсяной…
– А покрепче? Старушка покачала головой:
– И все-таки вас что-то испугало. Я пожал плечами – спорить с ней не было смысла, тем более, что она была права. Присев за стол, я сказал:
– Кваса, если можно… Старушка сходила в ледник и вернулась с кувшином ледяного кваса и куском сыра:
– Поешьте немного, – она села напротив и сложив руки на столешнице, пристально смотрела мне в лицо. У меня нет никаких табу относительно приемов пищи в присутствии других лиц – в казарме такие заблуждения отбивают раз и навсегда. Но от ее взгляда мне стало не по себе – я пытался сосредоточится на еде, но ничего не получалось.
– Бедный мальчик, – проговорила она наконец.
– Простите?
– Сколько вам лет?
– Семнадцать. А что?
– И давно в солдатах?
– Я не солдат, я – офицер… Полтора года в частях, до этого – четыре года училища. Она сочувственно покачала головой:
– Армия сломала вашу жизнь.
– Ну почему же? Довольствие за государственный кошт, хорошее жалование, карьера, ранняя пенсия, наконец…
– И похороны за кошт казны. У вас есть еще что-то, кроме этой войны? Семья, дети, любимая. Та, к которой можно вернуться?
– Нет, – ответил я.
– И что вас гонит по миру?
– Я давал присягу…. Я встал из-за стола и одним глотком допил квас. От ледяной жидкости защемили зубы, но я был не в силах продолжать этот разговор.
– Спасибо…
– Будете отдыхать?
– Сегодня пятница? Старушка утвердительно кивнула.
– Тогда мне надо съездить в город… Я вышел из дому и пошел на конюшню. Седлая коня, я на секунду остановился и посмотрел на правую руку – на месте ли родинка. Она была все там же – на первой фаланге указательного пальца – а куда ей деваться?..
Той весной я приехал домой на каникулы, чтобы подготовиться к экзаменам. Но за книги я почти не брался – я упивался свободой, от которой уже почти отвык в училище. Я ложился спать глубоко за полночь, чтобы проснуться почти в полдень. Почти каждый день я седлал коня и выбирался в леса или мчался по полям. Однажды, вернувшись с прогулки я застал в конюшне Халека. Он валялся на сене, пытаясь настроить лютню. Расседлать коня он мне не помог – вообще среди слуг он занимал особое положение и брался только за те дела, которые его интересовали. Он был неплохим музыкантом, сильным бойцом. Говорили, будто он маг и бывший кондотьер, за голову которого вроде где-то была объявлена награда. Щипая струны он проговорил:
– Кстати, Дже, ваш отец просил, чтобы вы привели себя в надлежащий вид. Сегодня будут гости…
– Какие гости? Халек промолчал, терзая инструмент. Когда я решил, что мой вопрос проигнорирован, он издал особенно мерзкий звук и бросил:
– Генерал Гра … Забыл дальше… С дочерью. Затем повернулся к стене, всем своим видом, показывая, что я ему неинтересен. Генерал прибыл в полдень. Из окна своей комнаты, я видел как из остановившийся кареты вышел высокий, чем-то похожий на волка военный. В левой руке он держал огромную папку, в каких обычно перевозили карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56