Чессер задумался, много ли еще прегрешений Система занесла ему в кондуит. Правда, о его вчерашней неявке Мичем не обмолвился ни словом.
Они остановились на площадке третьего этажа. Вслед за Мичемом Чессер вошел в помещение, которое предназначалось исключительно для просмотров. Это была просторная комната с высоким потолком. В одном конце – уголок ожидания, образованный двумя черными кожаными диванами. Стены украшены броскими панно. На полу – настоящий персидский ковер с растительным узором в приглушенных тонах. В другом конце комнаты – длинный, массивный стол, затянутый сверху черным велюром.
Его установили под большим окном, сквозь которое в помещение проникал свет обычного северного дня. Эталон освещения для алмазной промышленности. Во всем мире для оценки алмазов пользуются электрическими лампами, точно имитирующими этот северный свет, а в особо важных случаях копируют даже размеры и расположение окна.
За столом стоял человек, которого Мичем назвал по фамилии – Уотс. На предыдущих просмотрах Чессер тоже встречал Уотса. Он стоял так, словно был не человеком, а табуреткой.
На черном велюре лежал только один предмет. Пакет Чессера.
При слове «пакет» воображение рисует тщательно перевязанный сверток. Клейкую ленту, особую упаковку – ничего похожего на правду: на столе лежал простой конверт из крафт-бумаги.
– Хотите взглянуть? – спросил Мичем.
Чессер хотел отказаться, но решил, что, пожалуй, будет выгоднее согласиться, проявить интерес. Он сел за стол. Мичем стал напротив него, рядом с Уотсом. Отсюда он мог наблюдать за лицом Чессера.
Тот достал из дипломата лупу, десятикратную, какими обычно пользуются ювелиры. Положил ее на стол и взял конверт. Открыл и довольно церемонно вынул содержимое: четыре квадратика аккуратно сложенной ткани. Развернул один; там было пять неограненных камней от двух до четырех карат каждый.
Чессер взял самый крупный большим и указательным пальцами, поднес к правому глазу лупу и стал рассматривать камень, поворачивая его под разными углами. Он увидел, что алмаз превосходного качества, хорошей окраски, единственный недостаток – углеродное пятнышко сбоку, и то довольно близко к поверхности. Огранится он прекрасно.
– Красавец, – признал Чессер.
Он развернул остальные камни и просмотрел несколько наугад. Потом еще несколько – покрупнее и помельче. Все это время выражение его лица не менялось. Он молчал. Наконец Чессер снова завернул камни в ткань и убрал в конверт.
С изнанки на крафт-бумаге он заметил цифры: «17000». Чессер не дрогнул. Он поднял глаза и поймал на себе красноречивый взгляд Мичема. В нем были превосходство и открытый вызов.
Пакет Чессера прежде никогда не оценивался ниже двадцати пяти тысяч долларов. Сейчас камней ему предложили не меньше обычного. Но почти все они были посредственного качества. Он видел в них трещины, включения, пузырьки, муть, «перья». Система наказывала его. Но он знал, что стоит пожаловаться, и больше его не пригласят.
С невозмутимым видом он небрежно уронил лупу в недра дипломата. Потом взял конверт, сложил вдвое и опустил следом.
– Ну как, вы довольны? – спросил Мичем.
Чессер кивнул и попытался улыбнуться. Он казался себе прозрачным, так что Мичем мог видеть его насквозь и перечесть все несовершенства.
– Уотс оформит сделку, – сказал Мичем и вышел из комнаты. Когда дверь закрылась, Чессер вздохнул с облегчением. У него появилась надежда выбраться отсюда, прежде чем он сорвется. Он выписал банковский чек на семнадцать тысяч долларов. Взял у Уотса расписку. Не исключено, что именно Уотс подбирал камни для его пакета. Он отвечал за сортировку алмазов по весу, окраске и прозрачности. Но Чессер не винил его. Уотс был рядовым сотрудником, а не должностным лицом Системы. Он просто выполнял приказ.
Уотс подтвердил это, когда передавал Чессеру расписку. Из осторожности понизив голос, он совершенно искренне сказал: «Мне очень жаль, сэр».
Несколько минут спустя, Мичем, сидя в своем кабинете на пятом этаже, снял трубку личного телефона, набрал номер и, ожидая ответа, подошел к окну. Отсюда открывался самый привычный для него лондонский вид. Невидящим взглядом он остановился на громаде собора Святого Павла. Потом перевел глаза вниз и увидел, как Чессер садится в автомобиль.
Мичем не сомневался, что Чессер сейчас проклинает его персонально. В другой раз надо бы выписать ему пакет еще подешевле – это послужит наукой. И все же Мичем не мог не восхититься самообладанием Чессера. Кто бы мог подумать! Черный «даймлер» набрал скорость, и только тогда Мичем заметил, что по-прежнему сжимает в руке телефонную трубку. Номер не отвечал.
Наверное, вышла куда-нибудь, решил он. Или, скорее, занята. Он нажал на рычаг и снова набрал номер. Видимо, в первый раз он попал не туда, потому что теперь она сняла трубку после второго гудка.
После обмена приветствиями она сказала:
– Я так и думала, что это ты.
Мичем был рад. Значит, вспоминает о нем.
– Уже больше недели прошло, – пожаловалась она.
– Я был занят, – не очень убедительно отозвался Мичем.
– И, конечно, вел себя из рук вон плохо?
– Да.
– Какой ты бука!
– Ужасный.
– За это тебе что-то полагается. Правда, милый? – Он нарочито покорно согласился. – У меня есть то, что нужно. – Пообещала она.
Мичем едва не уступил, но вспомнил об Уайтмене и удержался от соблазна. Он быстро все изложил, обрисовал детали и добавил, что позаботится о ее гонораре.
Потом попрощался нежно и впервые за время разговора назвал ее по имени: «Шерри».
Повесив трубку, Мичем подумал, что напрасно не договорился с ней о свидании, но тут же решил повременить. Вначале сауна. В любом случае он останется в Лондоне на ночь, а в Хэмпшир поедет утром. Половина субботы и целое воскресенье с женой в деревне – более чем достаточно.
ГЛАВА 3
Чессер приехал в аэропорт Хитроу на полчаса раньше срока: вдруг самолет Марен прилетит пораньше. Но на табло значилось, что рейс 36-й из Парижа прибудет точно по расписанию. Чессер, еле сдерживая нетерпение, поднялся на верхний этаж.
Он мог провести эти полчаса в уютном баре, но предпочел остаться возле одного из больших окон, глядя на тускло-серебристые самолеты и все новых и новых пассажиров. Непрерывный вой турбин придавал объятиям, которые наблюдал Чессер, что-то драматическое: первые «здравствуй» и последние «прости».
Чессер не виделся с Марен всего четыре дня – а, кажется, целую вечность. Теперь, ожидая, он и минуты не мог выдержать, чтобы не посмотреть на часы. Наконец, на посадку зашел самолет с черно-бело-красной эмблемой БЕА. Тот, которого он ждал. Это он. Это она.
Его глаза искали цвет мускатного ореха. Оттенок ее волос. Варяжских волос, как он говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86