На первый взгляд кажется, будто бой таких огромных часов должен разноситься по всему Лондону. На самом деле услышать его можно только в непосредственной близости от башни Виктории. Поэтому Марен и Чессер остановили машину у юго-западной ограды Сент-Джеймсского парка, всего в трех кварталах от парламента. Отсюда Биг-Бен было слышно отлично. На всех улицах в этом районе стоянка запрещалась, но делать было нечего. Они не заглушили мотор; ждать оставалось полчаса. Дождь бил по крыше машины – точно кто-то нервно постукивал кончиками пальцев по барабану. На ветровом стекле работали дворники. Их мерные взмахи контрапунктом вплетались в мелодию, несущуюся из радиоприемника. Концерт в Лондонской филармонии.
Марен съежилась в кресле, прижавшись щекой к боковому стеклу. Она смотрела, как ударяют в стекло капли, похожие на алмазы, как они растут, набухают и соскальзывают вниз, оставляя за собой мокрую дорожку.
Она вспоминала.
Вспоминала детство, ненастную погоду, окно, из которого открывался вид на голую равнину до самой черты и воображаемое продолжение за ней. Тогда Марен не любила запаха свежего хлеба, приправленного тихим напевом матери. Она не любила покой – этого добра у нее хватало. И даже в самые погожие дни, когда солнце отпирало двери дома, и она уходила к глубоким синим фиордам, почти замкнувшим в себе море, или следила за плавной чередой белых птиц, кажется, царапающих кончиками крыльев ясное небо, даже тогда она ощущала себя пленницей и клялась, что однажды убежит. Перед ней откроются море и небо – и она шагнет между ними.
Стекла машины запотели от дыхания. Чессер нарисовал пальцем на ветровом стекле сердечко. Марен ответила такой отрешенной улыбкой, что Чессеру захотелось прикоснуться к ней. Он дотронулся до ее руки, но она, совершенно машинально, потянулась к приемнику и стала крутить настройку в поисках музыки поживее.
В окно со стороны Чессера кто-то постучал. Чессер нажал кнопку – стекло опустилось. Он не сразу понял, что перед ним полицейский: тот был в длинном, черном, лоснящемся от дождя плаще. Чессер подавил панику и изобразил дружелюбный интерес. Полицейский взял под козырек – с запястья у него закапала вода – и спросил:
– У вас все в порядке, сэр?
– Да, спасибо.
– Стоянка здесь запрещена, сэр.
– Мы ищем улицу Олд-Парадиз, но, похоже, заблудились.
Эта улица пришла Чессеру на ум, потому что он когда-то провел ночь у молоденькой белокурой актрисы – на Олд-Парадиз. Еще до того, как встретился с Марен. Как раз перед тем.
– На улицу Олд-Парадиз прямо, – сказал полицейский. – Через Вестминстерский мост.
Он достал схему уличного движения и фонарик. Луч света скользнул по лицу Марен. Чессер подумал, что полицейский осветил ее нарочно, чтобы лучше рассмотреть. Зачем? Неужели Система подняла на ноги полицию? Вдруг уже оцепили весь район? Чессер вспомнил Мэсси. Тот был уверен, что Система никогда не обратится в полицию. Его доводы казались разумными, но даже Мэсси может ошибаться.
Чессер включил передачу и поблагодарил полицейского. Тот снова козырнул и отступил в сторону. Автомобиль отъехал от тротуара. Отягощенный виной Чессер затылком ощущал, как страж порядка провожает глазами номер его машины.
– В Лондоне самые милые полицейские, – заявила Марен.
– Любопытный ублюдок.
– Вовсе нет. Это у него такая работа.
– Он прекрасно разглядел меня, тебя, машину и все что угодно.
– Ну и что?
– Ничего. Так.
Просто он вымок и соскучился. Чессер в этом сомневался. Он свернул направо, потом еще раз направо, на Олд-Квинс-стрит. Здесь тоже запрещалась парковка. За полквартала от них стояла единственная машина. Полиция. Они проехали мимо нее с обычной скоростью, и Чессер свернул от греха подальше в первый же переулок. Ладони у него вспотели и крепко сжимали руль. Он поглядел в зеркало заднего вида и убедился, что «хвоста» за ними нет. Тем не менее он решил убраться подальше и лабиринтом узеньких улочек повел машину в сторону Темзы. Подъехав к Вестминстерскому мосту, он бросил взгляд на часы. Было без пяти двенадцать. Придется поторопиться, не то можно опоздать. Река казалась широкой, как никогда, но в конце концов они очутились на другом берегу. Свернули направо, доехали до больницы Св. Фомы и остановились у самой набережной, в разрешенном месте.
Чессер заглушил мотор, погасил фары и обмахнул ладонью ветровое стекло, стерев нарисованное сердечко. Видно было плохо. Он вылез из машины, Марен – за ним. Обошла вокруг и встала с ним рядом.
За рекой, облитые охряным светом прожектора, выступали из мглы и дождя здания парламента. Стрелки часов были неразличимы, Марен и Чессер видели только светящийся круг циферблата. Дождь барабанил по машине, по тротуару и по их головам. Чессер обнял Марен за плечи и привлек к себе. Он гадал, услышат ли они отсюда бой часов. Вдруг полночь уже миновала? Кажется, они стоят тут слишком долго.
Трижды прогудел речной буксир.
Чессер выругался.
И тут Биг-Бен стал отбивать полночь.
Удары слышались ясно и четко. Дождливая ночь даже усилила звук. Они считали. От одного до двенадцати. Они ждали тринадцатого удара. Его не было. Чессер предположил, что для тринадцатого удара часы нужно заново завести. Они ждали, прижавшись друг к другу, пока совсем не промокли. В четверть первого они не выдержали и забрались в машину.
В туфлях у них хлюпала вода, одежда холодным пластырем облепила тело. За шиворот стекали дождевые струйки. Марен склонилась вперед и принялась выжимать волосы.
Чессер вытер лицо руками. Он был взбешен. Зол, как никогда в жизни. Система не капитулировала перед ним даже сейчас, когда превосходство на его стороне. Система не удостоила его ответом, не уступила даже в такой мелочи. Но он им еще покажет. Они ему еще поклонятся.
– Может, они газету не получили? – предположила Марен, стуча зубами от холода.
– Да они, небось, и читать не умеют, – ожесточенно сказал Чессер.
Он завел машину и включил обогреватель. Марен тут же разделась догола. Так было гораздо теплее. Они снова проехали по Вестминстерскому мосту и остановились только дома.
Домой они забежали ненадолго. Только переодеться в сухое и глотнуть бренди. Потом Чессер вновь вел машину по лондонским улицам, совсем опустевшим в такой час и такую погоду. Они быстро добрались до места.
Хаттен-Гарден, ювелирный район.
Они покружили по улицам, вернулись к началу и опять проехали тем же путем, только опустили боковое стекло со стороны Марен. На коленях у нее лежал рюкзачок с алмазами, теми самыми, что Чессер привез из карьера. Он вел машину медленно и сказал ей, где начать.
Она сунула руку в рюкзачок и вытащила целую горсть алмазов. Со смехом швырнула на залитую дождем улицу. Чессер подначивал, она развеселилась и горсть за горстью бросала камни на тротуары и в сточные канавы знаменитого алмазного квартала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Марен съежилась в кресле, прижавшись щекой к боковому стеклу. Она смотрела, как ударяют в стекло капли, похожие на алмазы, как они растут, набухают и соскальзывают вниз, оставляя за собой мокрую дорожку.
Она вспоминала.
Вспоминала детство, ненастную погоду, окно, из которого открывался вид на голую равнину до самой черты и воображаемое продолжение за ней. Тогда Марен не любила запаха свежего хлеба, приправленного тихим напевом матери. Она не любила покой – этого добра у нее хватало. И даже в самые погожие дни, когда солнце отпирало двери дома, и она уходила к глубоким синим фиордам, почти замкнувшим в себе море, или следила за плавной чередой белых птиц, кажется, царапающих кончиками крыльев ясное небо, даже тогда она ощущала себя пленницей и клялась, что однажды убежит. Перед ней откроются море и небо – и она шагнет между ними.
Стекла машины запотели от дыхания. Чессер нарисовал пальцем на ветровом стекле сердечко. Марен ответила такой отрешенной улыбкой, что Чессеру захотелось прикоснуться к ней. Он дотронулся до ее руки, но она, совершенно машинально, потянулась к приемнику и стала крутить настройку в поисках музыки поживее.
В окно со стороны Чессера кто-то постучал. Чессер нажал кнопку – стекло опустилось. Он не сразу понял, что перед ним полицейский: тот был в длинном, черном, лоснящемся от дождя плаще. Чессер подавил панику и изобразил дружелюбный интерес. Полицейский взял под козырек – с запястья у него закапала вода – и спросил:
– У вас все в порядке, сэр?
– Да, спасибо.
– Стоянка здесь запрещена, сэр.
– Мы ищем улицу Олд-Парадиз, но, похоже, заблудились.
Эта улица пришла Чессеру на ум, потому что он когда-то провел ночь у молоденькой белокурой актрисы – на Олд-Парадиз. Еще до того, как встретился с Марен. Как раз перед тем.
– На улицу Олд-Парадиз прямо, – сказал полицейский. – Через Вестминстерский мост.
Он достал схему уличного движения и фонарик. Луч света скользнул по лицу Марен. Чессер подумал, что полицейский осветил ее нарочно, чтобы лучше рассмотреть. Зачем? Неужели Система подняла на ноги полицию? Вдруг уже оцепили весь район? Чессер вспомнил Мэсси. Тот был уверен, что Система никогда не обратится в полицию. Его доводы казались разумными, но даже Мэсси может ошибаться.
Чессер включил передачу и поблагодарил полицейского. Тот снова козырнул и отступил в сторону. Автомобиль отъехал от тротуара. Отягощенный виной Чессер затылком ощущал, как страж порядка провожает глазами номер его машины.
– В Лондоне самые милые полицейские, – заявила Марен.
– Любопытный ублюдок.
– Вовсе нет. Это у него такая работа.
– Он прекрасно разглядел меня, тебя, машину и все что угодно.
– Ну и что?
– Ничего. Так.
Просто он вымок и соскучился. Чессер в этом сомневался. Он свернул направо, потом еще раз направо, на Олд-Квинс-стрит. Здесь тоже запрещалась парковка. За полквартала от них стояла единственная машина. Полиция. Они проехали мимо нее с обычной скоростью, и Чессер свернул от греха подальше в первый же переулок. Ладони у него вспотели и крепко сжимали руль. Он поглядел в зеркало заднего вида и убедился, что «хвоста» за ними нет. Тем не менее он решил убраться подальше и лабиринтом узеньких улочек повел машину в сторону Темзы. Подъехав к Вестминстерскому мосту, он бросил взгляд на часы. Было без пяти двенадцать. Придется поторопиться, не то можно опоздать. Река казалась широкой, как никогда, но в конце концов они очутились на другом берегу. Свернули направо, доехали до больницы Св. Фомы и остановились у самой набережной, в разрешенном месте.
Чессер заглушил мотор, погасил фары и обмахнул ладонью ветровое стекло, стерев нарисованное сердечко. Видно было плохо. Он вылез из машины, Марен – за ним. Обошла вокруг и встала с ним рядом.
За рекой, облитые охряным светом прожектора, выступали из мглы и дождя здания парламента. Стрелки часов были неразличимы, Марен и Чессер видели только светящийся круг циферблата. Дождь барабанил по машине, по тротуару и по их головам. Чессер обнял Марен за плечи и привлек к себе. Он гадал, услышат ли они отсюда бой часов. Вдруг полночь уже миновала? Кажется, они стоят тут слишком долго.
Трижды прогудел речной буксир.
Чессер выругался.
И тут Биг-Бен стал отбивать полночь.
Удары слышались ясно и четко. Дождливая ночь даже усилила звук. Они считали. От одного до двенадцати. Они ждали тринадцатого удара. Его не было. Чессер предположил, что для тринадцатого удара часы нужно заново завести. Они ждали, прижавшись друг к другу, пока совсем не промокли. В четверть первого они не выдержали и забрались в машину.
В туфлях у них хлюпала вода, одежда холодным пластырем облепила тело. За шиворот стекали дождевые струйки. Марен склонилась вперед и принялась выжимать волосы.
Чессер вытер лицо руками. Он был взбешен. Зол, как никогда в жизни. Система не капитулировала перед ним даже сейчас, когда превосходство на его стороне. Система не удостоила его ответом, не уступила даже в такой мелочи. Но он им еще покажет. Они ему еще поклонятся.
– Может, они газету не получили? – предположила Марен, стуча зубами от холода.
– Да они, небось, и читать не умеют, – ожесточенно сказал Чессер.
Он завел машину и включил обогреватель. Марен тут же разделась догола. Так было гораздо теплее. Они снова проехали по Вестминстерскому мосту и остановились только дома.
Домой они забежали ненадолго. Только переодеться в сухое и глотнуть бренди. Потом Чессер вновь вел машину по лондонским улицам, совсем опустевшим в такой час и такую погоду. Они быстро добрались до места.
Хаттен-Гарден, ювелирный район.
Они покружили по улицам, вернулись к началу и опять проехали тем же путем, только опустили боковое стекло со стороны Марен. На коленях у нее лежал рюкзачок с алмазами, теми самыми, что Чессер привез из карьера. Он вел машину медленно и сказал ей, где начать.
Она сунула руку в рюкзачок и вытащила целую горсть алмазов. Со смехом швырнула на залитую дождем улицу. Чессер подначивал, она развеселилась и горсть за горстью бросала камни на тротуары и в сточные канавы знаменитого алмазного квартала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86