Неожиданно я теряю сознание. Это малышка хлороформирует меня на свой манер, то есть влепляет мне один из тех поцелуев, который способен выдержать только водолаз после многомесячных тренировок.
Не знаю, красавчик ли Фред давал ей частные уроки, но могу вас заверить, что она знает научную сторону вопроса. Когда смотришь на женский рот, с трудом представляешь, что он способен на подобную работу
Мой продолговатый мозг начинает искриться, а спинной – Плавиться. Ничего лучшего не придумаешь, чтобы разбудить дремлющего мужчину. Это слишком и этого мало! Я уже говорил вам, что передние сиденья моего автомобиля опрокидываются автоматически? Это потрясающе удобно для ночевки в Булонском лесу. Вы нажимаете на рычаг, и спинка подает вам пример, занимая горизонтальное положение
Эстелла не имеет ничего против. Она доказывает мне, что я менее всего ей антипатичен. В туманной осенней ночи, колеблемый ветерком, слабо позванивает колокольчик виллы Вопакюи, говоря на своем языке, как мне кажется. «Первый заход!»
Четверть часа спустя Эстелла опускает то, что я поднял, и поднимает то, что из ее одеяния спустил я. Она запечатлевает на моих устах последний поцелуй и открывает стонущие ворота. Я смотрю, как она растворяется в ночи
Славное приключение. Я наконец успокоился. Она из страны ледников, но общего у нее с ними – лишь прозрачность ее взгляда. С академической точки зрения, холмистость ее тела более нежная и мягкая, чем Пюи де Дом.
Я включаю свою тарахтелку. В момент отправления я замечаю, что свет, который сиял в доме, когда я приехал за малышкой, погашен. Может быть, просто перегорела лампочка. Даже батарейки марки «Мондер» выходят из строя, когда ими пользуются.
Стоит ли вам говорить о том, что я с громадным удовольствием возвращаюсь домой? Моей милой Фелиции, должно быть, плохо спитс, как и всякий раз, когда ее сынишка не ночует дома, гоняясь за негодяями или бегая в поисках приключений... Я уже представляю себя меж двух простыней с запахом альпийской лаванды. Фелиция кладет ее в маленьких пакетиках в ящики комода, и белье у нас всегда пахнет одинаково. Для других – это запах Альп, для меня же он стал запахом Фелиции.
Остановившись перед дверью гаража, я замечаю, что в доме включен свет. Это лишь вызывает у меня беспокойство, потому что было бы естественно, если бы освещенной была только мамина комната, но дело в том, что сияет весь первый этаж.
Не хватало еще, чтобы заболела моя матушка! Я всегда, возвращаясь домой, более или менее побаиваюсь найти ее в плохом состоянии. Я хорошо знаю, что в тот день, когда она отправится в универсам Господа Бога за своим ореолом, для меня все изменится. С этого момента я останусь совершенно один в обширном мироздании, отягощенный моим бренным телом.
Я пересекаю наш садик, вопреки всему думая, что пришла пора сажать луковицы тюльпанов, которые моя милая старушка заказала в Голландии. Придется предусмотреть на завтра сеанс копки. Это моя дань сельской жизни. О женщины! Если бы вы видели меня, когда я занимаюсь копкой – в старых джинсах, с торсом, который рельефно проступает сквозь плотно облегающий пуловер с закрытым воротом, с ногами, обутыми в бретонские сабо! Да если бы вы меня видели, вы бы убежали из ваших салонов Людовика Какого-то, чтобы рядом со мной выпалывать сорную траву...
Я влетаю в зал, являющийся одновременно столовой, словно порыв ветра. И кого же я вижу, поникшими в креслах, сонных и молчаливых? Конечно, маму, со скрещенными на животе руками, со сбившейся набок прической, а затем окруживших ее с двух боков, подобно разбойникам, повешенным рядом с Господом нашим, Берюрье и Парикмахера.
Толстяк похож на глыбу плавящегося топленого свиного сала; его отросшая борода придает ему вид подпольщика.
Парикмахер, напротив, одет с изысканностью, стремление к которой, кстати, не увенчалось успехом. На нем костюм «принц Уэльский» в слишком крупную клетку, голубая рубашка, галстук супербордового цвета, замшевые туфли с золочеными застежками...
Мое появление заставляет их подскочить.
– Ну ладно, ладно! – вскрикиваю я. – Достаточно разыгрывать Рюи-Блаза.
Толстяк начинает рыдать, Парикмахер – шмыгать носом...
– Толстуха загнулась или в чем дело? – взрываюсь я.
– Нет!.. – жалобно мычит Берю. – Но она снова пропала, Сан-А.
Ну вот, они опять начинают свой цирк. И это в три часа утра! Доставайте носовые платки! Можно подумать, что присутствуешь при скорбных похоронах
– Что это снова за история? Закройщик висков бормочет
– Речь идет – увы! – о печальной действительности, комиссар. Наша дорогая Берта испарилась!
Смелый образ, надо признать. Вы можете себе представить испаряющейся эту китиху, принадлежащую Берю? Даже на мысе Канаверал не смогли бы добиться ее исчезновения.
– Она навострила лыжи.
– Хочешь выпить чего-нибудь горячего? – обрывает меня Фелиция.
Я отвечаю ей, что только что принял кое-что очень горячее, а в сторону шепчу нежное имя Эстеллы. Однако добавляю, что охотно согласился бы на что-нибудь прохладное. Во рту у меня будто в хлеву, и глоток шампанского в такое время никогда не вредил ни одному полицейскому.
Слова «Лансон брют» мгновенно иссушают печаль Толстяка. Его зрачок становится золотистым, как пробка от шампанского.
– Рассказывай, – вздыхаю я, готовый ко всему.
– Ну вот...
Он расшнуровывает свой правый башмак и сбрасывает его, помогая левой ногой. Через дырявый носок высовывается ряд пальцев, подтверждающих, что Толстяк принадлежит к семейству копытных, и даже копытных в трауре.
– Ты позволишь? – мурлычет он. – Меня мучают мозоли.
– Однако это не лучший пример, который ты им подаешь, чтобы побудить их к...
– Оставь свои шутки, Тонио... Я полностью выпотрошен всей этой историей...
Он умолкает, приятно взволнованный появлением слегка запотевшей бутылки, которую приносит Фелиция.
– Ты можешь начать свое объяснение, когда захочешь, если не предпочтешь изложить его в письменной форме.
– Когда мы с тобой расстались сразу после полудня, не знаю, заметил ли ты, но Берта была в гневе!
– Да, это было так же заметно, как твой красный нос на том, что тебе служит лицом
– Поскольку у нее не был приготовлен обед и так как она не хотела заниматься стряпней в это время, мы пошли в ресторан, – знаешь, этот, «Ля жуа», на соседней с нашей улице... Там фирменное блюдо-петух в вине...
Его лицо озаряется желудочными воспоминаниями, и он вздыхает
– Его готовят с маленькими луковицами, кусочками сала и гренками, натертыми чесноком Чеснок – это самое главное в этом блюде Большинство поваров его не кладут – вроде бы он убивает вкус лука...
Мне просто смешно... (И в самом деде, он издает такой звук, который бы вы расслышали, находясь у себя дома, если бы поднапрягли свой слух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33