– Пошевеливайся, падаль!
Трубоукладчиков открыл глаза,
Он привык хитрить и торговаться в кабинетах следователей, судебных залах и собственном офисе, но опыта ведения переговоров на природе, в уединенных местах, где бесполезно апеллировать к гуманности оппонирующей стороны, отродясь не имел. Когда возникала надобность в подобных вариантах, Вениамин Яковлевич с чистой совестью обращался за помощью к Дракуле или другим авторитетам из числа своих постоянных клиентов. Ни сон, ни аппетит не пропадали даже в те минуты, когда адвокат доподлинно знал, что именно сейчас кому-то из его должников или, скажем, несговорчивых свидетелей, ломают кости, режут пальцы или отбивают детородные органы. Вениамин Яковлевич считал ниже своего достоинства вникать в тонкости черной работы, предпочитая иметь дело с лишь с конечным результатом труда «подрядчиков».
– Артур? – Изумление было искренним. – Ты?..
На какую-то секунду Трубоукладчиков почувствовал облегчение. Конечно же, Заваров, его недавний клиент, не может испытывать злобы и уж тем более пытаться причинить вред. Сомнений нет: напали на адвоката какие-то другие, подлые и гадкие люди, а Заваров вмешался, чтобы его освободить.
Новый пинок в брюхо, которым бывший десантник наградил Вениамина Яковлевича, расставил точки над "i". Артур догадался, что его всего лишь использовали, никто и пальцем о палец не ударил, чтобы парню реально помочь. Тем не менее, решил адвокат, блеф может удаться. Лишь бы перейти от фазы мордобоя к переговорам; в словесных баталиях, если над головой не нависает кулак, а в спину не упирается ствол пистолета, Трубоукладчиков мог дать фору любому отставному разведчику.
– Артур, что ты себе позволяешь? – Боль, прозвучавшая в голосе, не казалась наигранной. – И это – твоя плата за мою… за мои…
– Если бы я пришел заплатить, то давно свернул бы тебе шею без разговоров.
Лежать на боку было совсем унизительно. Опасаясь новых ударов, Вениамин Яковлевич уселся, прислонившись спиной к бамперу своего «мерседеса». Машинально хотел поправить галстук – и вовремя отдернул руку, осознав полную неуместность подобного жеста в такой обстановке. Да и Заваров мог истолковать движение как-то иначе, не оценить адвокатского стремления к аккуратности и нанести превентивный удар, посчитав, что крючкотворец намеревается достать оружие.
– Приблуды никакой под пиджаком нету? – спросил Заваров с усмешкой. – Хотя зачем она тебе? Все равно воспользоваться не сумеешь.
Друзья как-то предлагали Трубоукладчикову протолкнуть через милицейский главк официальное разрешение на пистолет. Вениамин Яковлевич отказался, о чем сейчас впервые пожалел. Впрочем, прав недавний зек, проку от стреляющей железяки было бы немного.
– Я сделал все для твоего освобождения, – сказал Трубоукладчиков, тщательно подбирая слова; ему вдруг показалось, что Артур действует не по какому-то своему, ведущему к определенной цели плану, а просто бесится по причине «съехавшей» от пребывания за решеткой «крыши». Как себя вести с людьми, оказавшимися в таком кризисном состоянии, Вениамин Яковлевич не знал, из всех рекомендаций помнил только, что их нельзя злить, надо со всем соглашаться и терпеливо, исподволь, гнуть свою линию. – Я, как и обещал, сделал все. Ты – на свободе. Твое дело скоро будет закрыто, прокуратура снимет все обвинения. Я, конечно, отдаю себе отчет, что мог бы несколько… э-э-э, поторопить, ускорить, что называется, процесс, придать большее значение отдельным деталям…
– Заткнись, падла. – Ухмыльнувшись, За-варов снова врезал ногой, вполсилы, но более чем ощутимо для не отличающегося стойкостью и бойцовскими качествами адвоката. – И прекрати заикаться!
Что правда, то правда, Вениамин Яковлевич любил, на манер известного телеведущего многозначительно «экать» в процессе беседы, и чем меньше здравого смысла бывало в его словах, чем тяжелее он «грузил» своего клиента, тем глубже и выразительнее становилось его бесконечное «э-э-э». Особенно ярко это проявлялось в судах, когда Трубоукладчиков защищал наиболее отъявленных головорезов, припертых к стенке полным набором улик, и оставалось только цепляться за технические огрехи следователя да словоблудить, апеллируя к тезисам о недопустимости возврата к 37-му году и необратимости победы демократии.
– В том, что меня отпустили, твоей заслуги нет, так что по ушам мне можешь не ездить.
– Уверяю, что я приложил все усилия! Можно посмотреть документы. Если возникли какие-то спорные вопросы, то зачем же вот так-то?.. Надо было приехать в мой офис, мы бы посидели, поговорили спокойно, определили бы стратегию дальнейших действий…
– Не тренди, а то опять сделаю больно. Ты знаешь, где живет Шустрый?
Трубоукладчиков удивился. В его положении вроде бы не следовало удивляться ничему, а он вздрогнул, наморщил лоб и поднял на Артура взгляд, исполненный недоумения:
– Простите, кто?
– Сейчас ударю.
Тянуть время дальше адвокат посчитал опасным и поспешил кивнуть:
– У него есть загородный дом.
– Меня не волнует, что у него есть. Я спросил, где он живет.
– Я знаю адрес.
– Сейчас мы сядем в машину и поедем туда.
Вячеслав Гольман, экс-чемпион области по греко-римской борьбе, долгое время считался одним из столпов группировки Дракулы. Обладая, помимо спортивных навыков, светлой головой и честно заработанным дипломом экономиста, курировал работу с подшефными предприятиями и вообще все, что относилось к легальной стороне деятельности ОПГ. Прозвище Шустрый прилипло очень давно, еще в эпоху первых «стрелок» и разборок, когда ценилось умение вырубить противника одним ударом или отточенным броском. Счастливо пережив то неспокойное время, последние годы Гольман старался держаться подальше от дел, имеющих однозначную трактовку Уголовного кодекса. Дракулу это в целом устраивало, и они прекрасно ладили до самого последнего времени, пока не случилось ужасное:
Гольман дал следователю показания, изобличающие как руководителя группировки, так и многих ее видных членов. Задержали Шустрого вместе со всем костяком «дракуловской» ОПГ, который РУБОП захватил во время сборища в сауне. Некоторых, наиболее безобидных, выпустили уже на следующий день. Гольман отсидел десять суток, ушел на подписку о невыезде и, считалось, отделался благодаря собственной изворотливости и мастерству адвокатов. Про то, что он «заговорил», не знали буквально до вчерашнего дня. Обнародованные следователем протоколы допросов произвели эффект разорвавшейся бомбы. Что заставило Гольмана так поступить? Заподозрить Шустрого в глупости было нельзя. Или его грамотно «прихватили на крючок» и заставили говорить, или, что казалось более вероятным, он преследовал свои какие-то меркантильные цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54