Увы, маленький инцидент подействовал на Белова гораздо хуже, чем могла предположить Татьяна. С недоумением и досадой она заметила, что, вернувшись в дом, Георгий Андреевич вовсе перестал смотреть в её сторону, не присел, несмотря на её усиленные приглашения!
— Я и так отнял у вас слишком много времени, извините, — пробормотал, разыскивая глазами свой полушубок. И тут увидел холщовый мешочек, из которого Татьяна успела выложить ковригу хлеба, бутылку с молоком и ещё какие-то свёртки. — Я и от работы вас, кажется, отвлёк. Вы, видно, надолго собирались уехать — вон сколько харчей набрали…
— А мне теперь самая главная работа — человека хорошего угостить! Откушайте на здоровье! Вам с дальней дороги да после той страсти сам бог велел!
— Спасибо за гостеприимство и всё такое… Но нужно срочно принимать дела.
Низенький старик бормотал, подслеповато ковыряясь ключом в большом амбарном замке:
— Самый твоя управление есть, на работу никуда не ходи… Опять начальник новый, хо-хо… Директор. Огадаев встречай, потом провожай… Тураев-директор был: ругайся, кричи, управление строй — хорошо. Однако война… Человек на войне убивай, заповедник не ходи никогда. Галагозов-директор был… Сильно скучал! Тоже на войну уходи. Назад — нет. Ещё охламон приезжай… Татьяну Щапову полюбил, девять дней вино лакай, опять уезжай — больной. Все дед Огадаев-директор. Старый! Глаза плохой, ноги плохой, руки плохой…
— Все понял, — усмехнулся Георгий Андреевич. — Три директора уже было. Я четвёртый. Белов-директор. Дайте-ка ключ, Николай Батунович, я сам открою, а то мы и до завтра не войдём.
Замок мгновенно подчинился Георгию Андреевичу. Вошли. И сразу же новый директор, приготовившийся увидеть картину запустения, слегка попятился: как бы не наследить! Чисто вымыт, выскоблен пол; в шкафах сияет лабораторная посуда; два микроскопа, выгнув блестящие шеи, нацелились на невидимое. На стенах плакаты, призывающие беречь лес. На письменном столе чернильный прибор, искусно сработанный из какого-то серого, с тёмными прожилками камня. Стол настоящий, директорский. Повеселел Белов.
— Канцелярия. Здесь сиди и управляй. Пиши, — пояснил Огадаев и, шмыгая подошвами, беспредельно равнодушный, повёл Георгия Андреевича смотреть другие помещения. — Лаборатория… А здесь твоя живи, печку топи…
Белов ладонью притронулся к голландке: горячая!
— Николай Батунович, какое же вам огромное спасибо! Я, признаться, не ожидал найти такой порядок! Ах, здорово как! Хоть сейчас начинай работать!
— Огадаев спасибо не говори. Почто? Агнюха спасибо говори, вот.
— Какой Агнюха?
— Такой девка. Техникум присылай, Хабаровск. Лаборантка. Месяц июль приезжай, мой дом живи. Там порядок наводи. У-у!… Трудно. Туда не ходи, сюда не ходи, грязь нехорошо, — при последних словах на неподвижном, как маска, лице старика дрогнули, задвигались морщинки. Пожалуй, то была улыбка!
— Где же она, эта Агнюха? Почему не пришла?
— Молодой ещё. Стыдно. Совершенно дикий.
— Дикая? Я бы этого не сказал, — с удовольствием усаживаясь за директорский стол и оглядываясь по сторонам, сказал Белов. — Садитесь, Николай Батунович. Ответьте для начала: почему порубки прямо на территории? Почему охрана не организована? А впрочем, риторические вопросы. Раз мы здесь, значит, порубок больше не будет, а охрана будет. Вы согласны со мной?
— Шибко-шибко согласны.
Старик Огадаев действительно преувеличил стеснительность Агнии. Ничуть не тушуясь, идёт девушка через посёлок, направляется к управлению заповедника. Двум старухам, ещё не оставившим свою удобную позицию у окна, помахала рукой, крикнув: «Эй, Матвевна и Трофимовна, хватит зазря языки трудить! Слыхали, директор-то из Москвы пожаловал!» Старухи, поджав губы, кивнули. Они, конечно, уже узнали, кто тот приезжий. Не знают только, что теперь будет, и поэтому осторожны в проявлении своих чувств.
Много ещё в Агнии девчоночьего: и походка летящая, и речь без здравой обдуманности, и резковатые жесты. Пожалуй, и в одежде девушка ещё не знает толка: расшитые красными нитками самоделки-кожанцы да полушубочек — в этаком наряде разве что в тайге красоваться. Но много в девушке и неотразимой прелести. Фигурка точёная, упругая. Лицо милое, чистое, с глазами не очень крупными, чуточку по-монгольски раскосыми, но такими живыми, искристыми — каждому встречному привет!
На крыльцо управления Агния взлетела, не коснувшись ступеней. Дверь, впрочем, открыла осторожно, без скрипа и, войдя, приостановилась в коридоре, замерла. Из канцелярии — голоса Белова и Огадаева.
— …Насчёт лошадей уважили, Николай Батунович. Четыре — хорошо!
— Ещё два жеребёнка гуляй, расти, летом запрягай.
— Два! Славно! А сена, сена заготовили?
— Сена — два года корми, не кончай. Огадаев любит запас.
— Мне послышалось, кто-то вошёл. Эй, кто там?
Несколько неслышных, лёгких шагов, и Агния перед директором.
— Здравствуйте, товарищ Белов! — звонко этак сказала и затем, помедлив, добавила нечто непонятное: — Геа.
— Здравствуйте. Геа? Что такое Геа? Я, извините, в местных языках пока не силён.
— Ге и А — это же ваши инициалы. Имени-отчества я ещё не знаю, а инициалы давно знаю.
— Георгий Андреевич меня зовут. Но интересно, откуда же вы инициалы-то мои узнали? Да ещё и давно!
— А очень просто. Я статьи ваши читала в «Зоологическом вестнике» за сорок первый год. Про кабана, про тигра и про волка. Очень замечательно написано! Но только я никак не ожидала, что вы не старый. Я думала, у вас борода белая.
— Борода, ха-ха. Но всё же… Вот так, незаметно, и подкрадывается к человеку слава! — откинувшись на спинку стула, улыбнулся Белов. — Да, статьи… Я и сам-то успел про них позабыть.
— Разве так бывает?
— Бывает, товарищ Сотникова. И что же вы из моих опусов сумели извлечь полезного?
— А цитаты. Много! Я диплом писала, мне как раз по теме вышло: «Влияние на ландшафт диких и домашних животных».
— Занятно. И какую же оценку, если не секрет, вы получили за свою работу?
— «Отлично». У меня весь диплом с отличием.
— Что ж, очень рад слышать. Поздравляю.
— Спасибо.
— Но как же вы решились поехать в эту глушь? Вам здесь не страшно?
— Так ведь я, Георгий Андреевич, здешняя. В Ваулове родилась и выросла. У меня родные там. Только их теперь мало осталось. Маманя давно померла, я ещё маленькая была. Папаня и брат на войне погибли. Снайперы были.
— Федя Сотников погибай, да… — печально сказал Огадаев. — Зачем на войну ходи? Немолодой. Разве молодой не хватает? Промышленник пропадай, хороший человек… Зверюшку зря не стреляй, заповедник береги, уважай…
— Дружили они с папаней, — пояснила Агния. — Наверное, чуть ли не с детства. Жалко деду, скучает.
Все трое помолчали. Неожиданно в тишине, отчётливо слышные, из тайги донеслись три торопливых выстрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42