Он заставил себя посмотреть ей в лицо.
– Что вы хотите мне сказать? – снова спросил он, даже сам заметив грубость своего тона.
– Вы бы лучше нашли мне мужа, который меня любил.
«Да, для него было бы лучше. И поскорее!»
– Сделаю все, что смогу.
– Я знаю. – Она улыбнулась, и он подумал: почему, когда она улыбается, у него возникает впечатление, что его ударили в солнечное сплетение? – По-моему, вы чудесная дуэнья.
Ему хотелось сорвать с нее рубашку.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Ее глаза закрылись, и рука бессильно упала. Лючия уснула. В свете лампы он разглядывал ее, понимая, что должен уйти, но не мог шевельнуться. Не было причины оставаться, но он был не в силах подняться. «Одна минута, – обещал он себе, – Я уйду через минуту».
Он взглянул на голую ногу, касавшуюся его груди. «Может быть, через две минуты».
Он наклонился и этим движением прижал ее бедро к матрацу. Его рука невольно потянулась к Лючии, и он дотронувшись до ее щеки, откинул назад пряди, упавшие на ее лицо, и заложил их ей за ухо.
– Глупая, глупая Лючия, – упрекнул он ее таким тихим голосом, что не мог бы разбудить ее. – Завтра ты будешь себя чувствовать отвратительно.
Он придвинулся к ней и провел губами по мочке ее уха. Ему казалось, он поцеловал бархат. От нее исходил аромат яблоневого цвета, бренди и теплый сладкий запах женщины, и Йен подумал, что в какой-то момент своей жизни он, должно быть, совершил что-то поистине ужасное, чем заслужил это бремя заботы о ней. Или сделал нечто прекрасное. Он, кажется, никогда не понимал, какой рукой судьба управляет им.
Лючия Валенти была угрозой для мужского рассудка, гибелью для всего небесного и земного. Но даже будучи такой, она может грешить всю свою жизнь, а когда окажется перед небесными вратами, святой Петр будет на коленях просить ее войти в рай. Она умела добиваться своей цели и была столь ранима, совершенно невыносима и так чертовски красива, что ему хотелось приблизиться к еe лицу и еще раз почувствовать вкус ее губ. На этот раз поцелуй был бы очень долгим... Стянуть бы с нее эту рубашку и провести руками по роскошным, изящным линиям ее тела, которые она неделями демонстрировала перед его лицом! Целовать ее, ласкать и владеть тем, что никогда не будет принадлежать ему! Он жаждал удовлетворить это, заставлявшее его страдать, желание, которое вспыхивало в нем всякий раз, когда она одаряла его всего лишь улыбкой. За его жизнь ему не хотелось ничего сильнее этого.
Но существовали правила для такого типа женщин и для подобных ситуаций, а Йен всегда играл по правилам.
Он глубоко вздохнул и поднялся с колен.
– Нет ничего плохого в стремлении, чтобы тебя любили, Лючия, – прошептал он. – Абсолютно ничего.
Он погасил лампу и вышел из комнаты, его тело терзали муки страсти. Иногда дьявольски трудно быть джентльменом.
Глава 13
Когда Йен украл – единственный раз в жизни, ему было пять лет. За два дня до Рождества он съел весь сливовый пудинг, приготовленный кухаркой, из-за чего у него четыре дня болел живот и месяц он провел в заточении в детской. Когда ему было двенадцать, его застали на ферме, где он целовался с Мэри Уэлтон, и он узнал, как тяжела рука его отца и как болезненны удары кнута. Еще конечно, были неприятности в Кембридже с Тесс. У Йена ушел почти год усердных занятий на то, чтобы сдать экзамены, которые он провалил, и три года – чтобы успокоить разбитое сердце.
Эти и другие подобные события послужили Йену хорошим уроком. Какую бы глупость он ни совершал, он за нее расплачивался.
Он вспомнил об этом еще раз на следующее утро, после того как они с Лючией распивали бренди. Когда он проснулся, ему прямо в глаза ударил столб света, пробившегося между задернутых занавесей, и вызвал невыносимую боль, разрывавшую его голову. Теперь он расплачивался. Сполна.
Йен застонал и повернулся на бок, с проклятиями, достойными портсмутского матроса. Голова раскалывалась, желудок словно налился свинцом, и его не покидала уверенность, что ночью кто-то засунул ему в рот кусок ваты. Решив, что провести день в постели – неплохая идея, Йен снова заснул.
Спустя какое-то время его разбудил звон чайной посуды. Осторожно приоткрыв один глаз, он увидел стоявшего у ночного столика Харпера, который наливал ему чай. Размешав сахар в чашке, слуга подошел к окну. Прежде чем затуманенный мозг Йена смог понять его намерение, Харпер совершил немыслимое. Он раздвинул шторы.
– Черт побери, да закрой ты эти чертовы шторы! – спасаясь от света, Йен спрятал голову под подушку.
– Сегодня вам немного нездоровится, сэр?
Йен чувствовал, что умирает. В ответ он что-то проворчал под подушкой.
Харпер, казалось, принял это за подтверждение.
– Мисс Лючия сказала, что, возможно, вы почувствуете себя неважно сегодня утром, но она бы хотела повидать вас, как только вы будете в силах спуститься вниз. Это очень важно, сказала она.
– Если только не началась война между Болгери и Англией, – проворчал он, – ничто не может быть настолько важным.
Он подумал о прошлом вечере, о том, как основательно он набрался. Лючия выпила намного больше, и если ему так худо, то она должна находиться в плачевном состоянии. Эта мысль несколько ободрила его.
Ей, должно быть, плохо, черт ее побери. Он с удивительной ясностью вспомнил, как она мучила его своей вызывающей улыбкой и задравшейся ночной рубашкой, как она сидела, рассказывая ему обо всех своих поцелуях, как будто он был, черт побери, ее духовником. Он вспоминал, как она выглядела, лежа на постели, полуодетая и соблазнительная, с обнажившимися ногами. Он думал о том, как он совершил благородный поступок и ушел. Это чуть не убило его. Он надеялся, что в это утро она чувствовала себя отвратительно. Так ей и надо.
Честно признаться, увидеть Лючию страдающей от последствий алкоголя было такой привлекательной идеей, что Йен решил ради этого встать с постели. Он набрал и грудь воздуха, отбросил подушку и откинул одеяла. Медленно, осторожно поднялся.
С помощью Харпера ему удалось побриться и одеться. Спустившись вниз, он нашел Лючию в столовой. Они сидела там одна и завтракала. Когда он вошел, она, в ярко желтом платье, сияющая и улыбающаяся, подняла на него глаза. Она выглядела слишком бодрой и оживленной для человека, который, по справедливости, должен был страдать не меньше, чем он.
Он сел по другую сторону стола.
– А где сегодня все?
– Изабель наверху с гувернанткой, делает уроки. Грейс в гостиной с герцогиней Тремор, а Дилан только что уехал и «Ковент-Гарден» на прослушивание певцов для его новой оперы.
Йен кивнул. Забыв о педантичном соблюдении приличий, чем отличался всю жизнь, он положил локоть на стол и потер усталые глаза. Когда он поднял голову, он увидел, что она наблюдает за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70