– Да, полагаю, это так.
– Парки тоже очень английские, – продолжала она, оглядываясь по сторонам. – Дома, в Италии, как и во Франции, есть только сады с клумбами и растениями в кадках. Ваши английские сады совсем другие. Более естественные. А эти лужайки! И цветы, и травы, и кустарник – все растет вместе. Здесь не так уж много фонтанов, но больше озер и прудов, и... – она указала на глубокую канаву, около которой они стояли, – ручейки, как этот.
– Ха-ха, – произнес он.
Она с недоумением нахмурилась.
– Разве я сказала что-то смешное?
И тут он рассмеялся.
– Нет-нет. Эти канавы называются ха-ха. Их делают, чтобы олени и скот не заходили в сады.
– У нас есть олени и скот?
– Конечно. Пламфилд занимает четыре тысячи акров. Фруктовые сады, фермы арендаторов, парк и лес тоже. – Он показал вдаль. – Имение Дилана, Найтингейл-Гейт, в десяти милях от нас к югу. У моря.
– Так близко? Чудесно. Мы можем часто видеться ними, не правда ли?
– В любое время, когда захочешь. Это самое больше час езды.
Казалось, она была этим довольна. Она улыбнулась ему, и он подумал, что же было в ее улыбке, от которого мир переворачивался в его глазах, и он уже не знал, стоит на ногах или на голове. Едва у него мелькнула эта мысль, как вдруг слезы потекли по лицу Лючии, хотя она продолжала улыбаться, подтверждая, что, имея в качестве жены Лючию, ему предстоит с этих пор жить в мире, где все перевернуто с ног на голову, все вверх тормашками, вывернуто наизнанку, и в первую очередь он сам.
– Ради Бога, почему ты плачешь? – спросил он. – Что случилось?
– Ничего. – Лючия провела рукою по щекам. – Йен, я все время плачу, – шмыгнув носом, напомнила она. – Тебе уже пора это знать.
Да, вероятно.
– Но мне не хочется, чтобы ты плакала, – сказал он и достал из кармана носовой платок. – Мне не нравится, когда ты становишься такой плаксой.
– Я знаю. – Она взяла платок и вытерла лицо. – Но я не могу не плакать. Я смотрю по сторонам, и я вижу наш дом и наши сады, и я счастлива. Вот почему я плачу.
Он с сомнением взглянул на нее.
– Ты плачешь, потому что счастлива?
– Si.
– Так это кирпич или самшит вызвали такую радость?
Она покачала головой и рукой обвела окрестности.
– Как мне это объяснить? Всю жизнь меня перевозили с места на место. Школы, монастыри, дома родственников, дворец Чезаре, дом моей мамы, дом твоего брата, Тремор-Холл. – Она скомкала в кулаке платок и прижала руку к сердцу. – А здесь я смотрю на все, окружающее меня, и знаю, что я дома.
У него сжалось сердце, и он перевел взгляд на долину, видневшуюся за фруктовыми садами, с ощущением какой-то неловкости и в то же время неожиданной радости.
– Я рад, что тебе здесь нравится.
– Здесь красиво. Как это может не нравиться? – Она в последний раз шмыгнула носом, сложила носовой платок и спрятала в карман.
Затем обвила руками его шею, встала на цыпочки и поцеловала в губы.
– Я дома, – сказала она и поцеловала его в подбородок.
Затем в щеку, – Спасибо тебе, муж. Спасибо.
– Лючия. – Он с беспокойством бросил взгляд за плечо на садовников, работавших неподалеку. – Нас могут увидеть.
Но она снова поцеловала его.
– Тебя это смущает?
– Нет. – Он взял ее за запястья, но ему больше нравилось чувствовать ее руки на своей шее, чем обращать, внимание на то, что за ними наблюдают, и он не стал думать о том, чтобы убрать ее руки.
Она еще раз поцеловала его.
– Или ты просто стеснительный?
Ему нравились ее поцелуи. Он нежно погладил ее запястья.
– Нет, я не стеснительный, – поправил он. – Я скрытный. Я... – Он помолчал. – Я никогда не выставлял напоказ свои чувства.
– Если ты поцелуешь меня всего один раз, – проронила она, почти касаясь его губ, – я от тебя отстану.
Ее слова вызвали у него улыбку.
– Так вот ты что задумала, – тихо сказал он, чувствуя, как огонь пробегает по его жилам. – Раздразнить мужчину, а потом остановиться. Почему-то меня это не удивляет.
Она стала серьезной. И ему даже не пришло в голову сопротивляться, когда она запустила пальцы в его волосы.
– В самом деле? – спросила она.
Он задумался над вопросом, стараясь найти ответ, но в данный момент ему было трудно о чем-то думать.
– Что в самом деле?
Она всем телом прижалась к нему, и все старания думать о чем-то кончились ничем.
– Я очень сильно раздразнила тебя, Йен? – шепотом спросила она.
– Боже мой, очень. – Вожделение, как будто что-то густое и тяжелое, быстро овладевало им. – И, по-моему, ты тоже это знаешь.
Он крепче ухватился за ее руки и, отступив, потащил ее за высокую живую изгородь лабиринта. Скрывшись от любопытных глаз, он отпустил ее руки, взял в ладони ее лицо и поцеловал. Это был долгий опьяняющий поцелуй, напомнивший ему ту ночь в карете. В эту минуту он не думал, во что обошлось ему обладание этой женщиной и какую роль она, вероятно, сыграла в гибели его карьеры. Он наслаждался поцелуями. Накануне, полагая, что поступает как джентльмен, он оставил ее одну отдыхать после долгого путешествия. Это было вопиющей глупостью.
Он с нежностью прикоснулся к ее шее. Лючия оторвалась от него и выскользнула из объятий, прежде чем он пришел в себя и успел удержать ее. Когда он попытался схватить ее, она со смехом отскочила и, обойдя изгородь, остановилась там, где их могли видеть.
– Я обещала не приставать к тебе, – напомнила она и, повернувшись, стала спускаться с холма. – Я всегда держу свое слово.
– Ты сводишь меня с ума, – посетовал он, беря корзину и следуя за ней.
Она остановилась и, обернувшись, одарила его божественной улыбкой.
– Я очень на это надеюсь, англичанин. Очень. – Она со смехом подобрала юбки и побежала вниз по склону.
Эта картина заставила его остановиться. Он вспомнил, как, впервые встретив ее, он в своем воображении увидел ее именно такой: она, смеясь, бежала по высокой траве, и волосы развевались за ее спиной. Он никогда не страдал избытком фантазии, но даже тогда, в первую же минуту, почувствовал, что их судьбы переплелись. До сих пор он думал, что его связывает с ней просто очень сильное физическое влечение, но сейчас, в эту минуту, понял, что это и кое-что другое, более глубокое чувство. Оно заставляло его снова и снова смотреть на нее, когда разум и здравый смысл не переставали твердить ему, что он должен отвернуться.
– Йен, что ты там все еще делаешь?
Он очнулся, услышав, как она, смеясь и чуть запыхавшись, звала его.
– А? Что?
– Что ты делаешь? Стоишь, как будто примерз к этому месту.
Он не примерз. Его сердце уже не было холодным. С тех пор как он встретил ее. Он смотрел на женщину, которая в этот ясный осенний день улыбалась ему, и в лучах солнца блестел серебряный гребень в ее волосах.
Лючия. По-итальянски значит «свет». И она была светом. Этот свет всегда притягивал его, заставлял поворачиваться к ней, как растение на окне настойчиво тянется к солнцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70