Все четверо принялись было возражать, но звонкий голос Лаймонда перекрыл все остальные:
— Хоть раз в жизни вспомните о единстве английской нации, иначе нам грозит погибель. Подумайте хорошенько: не тот это случай, чтобы предавать великие принципы. Кто вы? Великий христианский народ, живущий в корпоративном государстве: один мозг, одно сердце, тысячи жизней, не отделимых друг от друга. Нация благонравных агнцев под присмотром добродетельного пастушка, выводок цыплят, весело бегущих за благоразумной наседкой прямо в пушечное жерло. Общность, взаимопомощь, братство. Боже мой, братство!
Лорд Грей со стуком захлопнул лежащий перед ним гроссбух:
— По крайней мере это нация, которая может гордиться своей религией, правительством, статусом в мире, политикой. А не какой-то Ноев ковчег, где цыплята, там ягнята, а кое-где и парочка волков притаилась. Я полагаю, вы гордитесь вашей французской королевой, которая играет вами, как пешками, дабы упрочить положение своих родимых французов? А этот дурень Арран, падающий ниц перед всяким, у кого мошна потуже? А ваши Дугласы и ваши…
— Ленноксы? — с готовностью подсказал Лаймонд, стремясь выиграть время. — Они вам послужили исправно, не так ли? Леннокс, которым руководят из Лондона, а не из Парижа, безусловно, большая находка. Только он тоже предпочитает есть из рук тех, кто побогаче. Верность, преданность и Дугласы — понятия несовместимые.
— Я считаю, — завопил граф Леннокс, побелевший от гнева, — что я и моя жена достаточно наслушались оскорблений. Можно обойтись и без доклада о наших национальных свойствах. Врежьте ему! Вздерните его!
Лаймонд резко обернулся:
— Наших? Чьих? Кто вы? Воспитанный во франции, вскормленный в Шотландии, едва ли не жених Марии де Гиз, чуть не ставший королем, умелый заговорщик, исполненный тяги к земным соблазнам, готовый кормить подачками всех прихлебателей и прихвостней, ползущих за вами по пятам… Так кто же вы? Гражданин Европы или просто трусливая мразь; вор, предатель, лжец — как вы еще обзывали меня? Меня могут назвать как угодно, но только не рогоносцем, как вас, лорд Леннокс!
Граф Леннокс медленно поднялся. Когда Лаймонд выкрикнул последние слова, Леннокс завопил пронзительным фальцетом:
— На этот раз вы не остановите меня, Уортон! Ну уж нет! Все с дороги!
Но добраться до Лаймонда ему не удалось.
— Какого черта! — истерично завизжал Леннокс. — Прочь с дороги!
Генри, сын лорда Уортона, вошел, закрыл за собой дверь и с недоумением уставился на перекошенное от ярости лицо лорда Леннокса. Он бросил удивленный взгляд на своего отца, затем перевел глаза на Лаймонда, узнал его и вскрикнул:
— Это он!
Не обращая больше внимания на лорда Леннокса, Генри Уортон отбросил лук, колчан, шлем, сумку и воздел руки к небу:
— Лаймонд! Вы схватили его!
Лаймонд сам ему ответил в наставительном тоне:
— Не люблю, когда обо мне говорят в третьем лице в моем присутствии. И никто меня не «схватил» — я ведь не болячка какая-нибудь!
— А ты-то сам откуда явился такой взъерошенный — то ли из преисподней, то ли от брадобрея?
Перед ошеломленным лордом Греем снова начала разворачиваться сцена, превратившаяся в навязчивый кошмар. Теперь пришлось сдерживать молодого человека, рвущегося к Лаймонду. Лорд Грей пихнул юного Генри в сторону отца и отрывисто произнес:
— Вы отвечаете за него. Что его так воспламенило?
Уортон ответил коротко:
— В феврале в Дьюрисдире выставил себя полным идиотом. Попался как кур в ощип.
— То есть?
Лаймонда было не остановить.
— Видите ли, у него была чудная, просто прелестная бородка. В ней сквозило что-то патриархальное, что-то от христианских пророков. Вопрос только в том, уместна ли такая бородка на лице столь незрелого юноши? Персиковая кожа должна предстать в первозданной чистоте не только на лице, но, пожалуй, и на черепе тоже…
— И что, — неторопливо воскликнул лорд Грей, — он сделал с Генри?
— Выбрил и подстриг наголо его же собственным кинжалом, — коротко пояснил лорд Уортон, и хмурые лица собравшихся вокруг стола невольно расплылись в улыбках — один лишь Генри готов был лопнуть от злости.
— Однако, — усмехнулся Лаймонд, — вы неприлично ведете себя в храме Божьем. Кроме того, лорд Леннокс хочет что-то сказать.
Он вел себя смело, хотя и опрометчиво. Том Эрскин, вцепившись в гобелен, спрашивал себя, заметил ли Лаймонд, что злополучный гонец, лежащий на мраморном надгробии, чуть шелохнулся.
Эрскин принял решение. Осторожно ступая, он пробрался по узкому карнизу винтовой лестницы, скользнул вниз и занял место на широком каменном балконе, нависавшем над южным приделом как раз там, где стоял Лаймонд. Согнувшись в три погибели, Эрскин подполз к краю, улегся под каменной балюстрадой, осторожно приподнял голову и стал разглядывать происходящее.
Из своего укрытия он легко разглядел златоволосую голову внизу. Он немного приподнялся. В этот момент Лаймонд отступил на два шага от лорда Леннокса, который продолжал браниться, и таким образом оказался между балконом и гробницей, где лежал Ачесон.
Очевидно, он не выпускал гонца из виду. Через мгновение, повернувшись к графине Леннокс, Лаймонд как бы невзначай бросил рассеянный взгляд на стрельчатые арки, розетки и галерею над своей головой. Эрскин мог поспорить, что Лаймонд заметил его.
Кто-то воскликнул в бешенстве:
— Это ложь!
Лаймонд ответил невозмутимо:
— Да не будьте же столь наивны! Вы не знаете, что Маргарет провела дни своего заточения у меня?
Женщина удивленно подняла брови.
— Может быть, хватит? Когда меня взяли в плен, то отвезли в Ланарк. Мэтью знает об этом. Предложение об обмене пленными пришло из Ланарка, не от тебя.
— Я действительно разработал для моего связного хорошую легенду, но боюсь, что прибыл он вовсе не из Ланарка. Нехорошо, Маргарет, обманывать супруга. Помню, я написал предложение об обмене пленными на обратной стороне письма лорда Леннокса жене, которое само по себе было восхитительным. Вот, например…
Лорд Леннокс побледнел и внимательно взглянул на супругу.
— Довольно нести вздор!
— Как же, как же: я помню много забавных вещей — впрочем, не волнуйтесь: я не стану угрожать трону. Разве вы не знали, что она использовала войну как мутную водичку, в которой ловила одну только рыбку — меня? И я бы попался, ей-богу, если бы, как бобер, не прибегнул к неназываемым мерам. Вы находите это предосудительным? Достойным сожаления? Может быть, даже смешным? Интерес ее милости к моей персоне был столь исключительного свойства, что подвигнул ее даже на убийство!
Маргарет вскочила. Ее очи пылали. Леннокс побледнел; все сидящие за столом почувствовали себя не в своей тарелке, но как завороженные следили за этой невыносимой сценой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96