Вместе со всеми я медленно и четко произносила слова клятвы, которую я заранее заучила слово в слово. Мы хотели принадлежать организации.Мы хотели иметь ясные глаза и деятельные руки. Мы хотели быть сильными и гордыми. Это был первый большой праздник в моей жизни. Я чувствовала это всем сердцем. Мне было тогда десять с половиной лет. Я знала, что отныне моя жизнь изменится».
Конечно, столь волнующие ощущения не были однородны. Была разница между коллективным эмоциональным подъемом, когда целый школьный класс добровольно вступал в СГД, и простым любопытством, когда лучшая подружка восторженно рассказывала об экскурсиях и тематических вечерах в СГД. О том, насколько порой заурядными были мотивы вступления в СГД, свидетельствует очевидица тех событий из Регенсбурга: «Мои подружки по классу носили голубые платья, которые мне тоже наравились. Они вступили в морскую организацию Гитлерюгенда. И мне хотелось носить такую же одежду. Я попросила подружек, и они повели меня в свой „союз“, здание которого находилось неподалеку. В тот день его двери были закрыты. Я очень опечалилась. Одна из моих подружек успокоила меня. Она сказала, что знает место, где обычно играют девочки в другой, но тоже в красивой форме».
Конечно, сложно обнаружить политические мотивы в этих историях. Субъективные переживания детей из начального периода их членства в СГД в основном содержат положительные эмоции. Преимущественно, очевидцы вспоминают эти годы как «прекрасное время». Тон воспоминаний меняется, как только речь заходит о конечном этапе гитлеровского рейха, когда его ужасы и преступления стали очевидны всем. Дорис Шмидт-Гевиннер из Штутгарта так сказала о трудностях, связанных с воспоминаниями молодости: «Это была уже совсем другая история».
Необходимо упомянуть о том, как дети сталкивались с растущей день ото дня несправедливостью. Еврейские девушки не имели право вступать в СГД. Немецкая еврейка Эвелин Айгерман вспоминает о своих переживаниях начала дискриминации: «Я бы охотно вступила в СГД. Я завидовала всем девочкам, которые носили белые блузки и голубые юбки. Я переживала, что не могу быть с ними. Некоторыеиз моих одноклассниц сочувствовали мне, другим было безразлично, а две девочки сказали мне:»Мы теперь в СГД, а ты — нет. Ты — жидовка. Лично против тебя мы ничего не имеем, но вы, евреи, нам за все ответите».
Тысячи школьников могли наблюдать, как из школ в процессе их унификации изгоняли неугодных учителей. Герда Цорн, родившаяся в 1920 году, вспоминает об увольнении их любимого классного руководителя Книфа: «Он выглядел больным. Мы удивились, что он начал урок, даже не присев. Вдруг открылась дверь, и в класс вошел мужчина из СА. Его сапоги грохотали. Он прорычал „Хайль Гитлер!“ Мы молчали. С иронией он произнес „Ну, господин Книф, вы попрощались с классом? Тогда, я попрошу Вас покинуть помещения. Сегодня преподавать буду я“. Мы сжали кулаки. Одно слово — и мы сорвались бы с мест. Он ушел молча, и дверь закрылась за ним».
Виновато ли незрелое детское восприятие или последующие жизненные впечатления и переживания, которые вытеснили из памяти воспоминания той поры, однако огромное большинство опрошенных не могло припомнить хотя бы один пример подобной несправедливости и беззакония. В основном преобладали позитивные оценки и положительные воспоминания, например, о майской прогулке в лес: «Белые блузки светились, глаза блестели, а лица пламенели от весеннего ветра» или «это была весна в моей жизни».
Как выглядел этот «солнечный день» в Союзе германских девушек, который так притягивал к себе детей? Какие он имел приметы и черты? По средам на всей территории Германии, будь то Аахен или Цвикау, деревушка в Пфальце или поселок в Восточной Пруссии, проходили «домашние вечера». Их организовывали в помещениях сами малолетние «фюрерши», которые были едва ли чуточку старше своих подопечных. Гертруда Хоке вспоминает: «Мы много пели и рассказывали старые саги и легенды». Тексты песен, повторенные сотни раз, так глубоко осели в детской памяти, что и сегодня многие из опрошенных могли вспомнить целые куплеты. «Это было здорово. Иногда мне хочется еще разок спеть таким образом», — вспоминает Луиза Фишер. Как проходило обольщение целого поколения молодежи? Песенные строки полные пафоса и мелодики покоряли неискушенные сердца. Писательница Гудрун Паузеванг вспоминает о своих буднях в СГД: «Переживали так, словно приняли наркотик. Особенно когда во время пения идентифицировали себя с героями песен. У меня слезы лились, когда я ощущала себя частью этой прекрасной Германии».
Многие из тех, кто пел эти песни, лишь сегодня осознали смысл, содержавшийся в их строчках. «Будучи детьми, мы пели с верой „Наше знамя — это больше чем смерть“ или „Германия, ты должна сиять всегда, даже если мы погибнем“ и так далее». Ингеборг Зельде свидетельствует: «Мы заучивали слова, не думая об их смысле. Мы просто повторяли то, что выучили. Раз мы в это верили, значит это было правильно». Новые гимны о жертвенности полностью вытеснили безобидные народные песни из репертуара «домашних вечеров».
Особенно охотно бывшие члены СГД вспоминают о вылазках на природу в составе своих ячеек, так называемых «мэдльшар» или «мэдльшафт», которые были самыми маленькими подразделениями в иерархии СГД. Спартанские условия размещения и похлебка из полевых передвижных кухонь только усиливали романтическое восприятие этих путешествий. Гудрун Паузеванг вспоминает: «Это было настоящее приключение. Путешествия особенным образом действовали на молодых людей. Восприятие происходящего шло не на уровне понимания, а на уровне чувств. Нацистам было известно об этом, и они постарались многое перенять у скаутов, следопытов и других молодежных объединений».
Привлекательность мероприятий во многом зависела от подготовленности и душевного настроя предводительниц местных организаций СГД, которые отвечали за их проведение. Ева Штернхайм-Петерс рассказывает, что первоначально была разочарована атмосферой «девичьего клуба», которая царила во время мероприятия их отряда. Вскоре ей попалась на глаза увлекательная книга об умершей первой жене Геринга. Прочитав ее, она с энтузиазмом рассказала на одном из «домашних вечеров» захватывающие истории о «героях движения», «борьбе штурмовиков». Ее рассказы были встречены на ура. Эти наблюдения подтверждает другая бывшая активистка СГД Анна-Мария Страсоцки: «Когда на „вечерах“ приходилось заучивать фамилии партийных руководителей или по сто раз повторять биографию Гитлера, многие не являлись на мероприятия. Но если ожидался веселый „домашний вечер“ с песнями и играми, то наш дом был полон девушек».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Конечно, столь волнующие ощущения не были однородны. Была разница между коллективным эмоциональным подъемом, когда целый школьный класс добровольно вступал в СГД, и простым любопытством, когда лучшая подружка восторженно рассказывала об экскурсиях и тематических вечерах в СГД. О том, насколько порой заурядными были мотивы вступления в СГД, свидетельствует очевидица тех событий из Регенсбурга: «Мои подружки по классу носили голубые платья, которые мне тоже наравились. Они вступили в морскую организацию Гитлерюгенда. И мне хотелось носить такую же одежду. Я попросила подружек, и они повели меня в свой „союз“, здание которого находилось неподалеку. В тот день его двери были закрыты. Я очень опечалилась. Одна из моих подружек успокоила меня. Она сказала, что знает место, где обычно играют девочки в другой, но тоже в красивой форме».
Конечно, сложно обнаружить политические мотивы в этих историях. Субъективные переживания детей из начального периода их членства в СГД в основном содержат положительные эмоции. Преимущественно, очевидцы вспоминают эти годы как «прекрасное время». Тон воспоминаний меняется, как только речь заходит о конечном этапе гитлеровского рейха, когда его ужасы и преступления стали очевидны всем. Дорис Шмидт-Гевиннер из Штутгарта так сказала о трудностях, связанных с воспоминаниями молодости: «Это была уже совсем другая история».
Необходимо упомянуть о том, как дети сталкивались с растущей день ото дня несправедливостью. Еврейские девушки не имели право вступать в СГД. Немецкая еврейка Эвелин Айгерман вспоминает о своих переживаниях начала дискриминации: «Я бы охотно вступила в СГД. Я завидовала всем девочкам, которые носили белые блузки и голубые юбки. Я переживала, что не могу быть с ними. Некоторыеиз моих одноклассниц сочувствовали мне, другим было безразлично, а две девочки сказали мне:»Мы теперь в СГД, а ты — нет. Ты — жидовка. Лично против тебя мы ничего не имеем, но вы, евреи, нам за все ответите».
Тысячи школьников могли наблюдать, как из школ в процессе их унификации изгоняли неугодных учителей. Герда Цорн, родившаяся в 1920 году, вспоминает об увольнении их любимого классного руководителя Книфа: «Он выглядел больным. Мы удивились, что он начал урок, даже не присев. Вдруг открылась дверь, и в класс вошел мужчина из СА. Его сапоги грохотали. Он прорычал „Хайль Гитлер!“ Мы молчали. С иронией он произнес „Ну, господин Книф, вы попрощались с классом? Тогда, я попрошу Вас покинуть помещения. Сегодня преподавать буду я“. Мы сжали кулаки. Одно слово — и мы сорвались бы с мест. Он ушел молча, и дверь закрылась за ним».
Виновато ли незрелое детское восприятие или последующие жизненные впечатления и переживания, которые вытеснили из памяти воспоминания той поры, однако огромное большинство опрошенных не могло припомнить хотя бы один пример подобной несправедливости и беззакония. В основном преобладали позитивные оценки и положительные воспоминания, например, о майской прогулке в лес: «Белые блузки светились, глаза блестели, а лица пламенели от весеннего ветра» или «это была весна в моей жизни».
Как выглядел этот «солнечный день» в Союзе германских девушек, который так притягивал к себе детей? Какие он имел приметы и черты? По средам на всей территории Германии, будь то Аахен или Цвикау, деревушка в Пфальце или поселок в Восточной Пруссии, проходили «домашние вечера». Их организовывали в помещениях сами малолетние «фюрерши», которые были едва ли чуточку старше своих подопечных. Гертруда Хоке вспоминает: «Мы много пели и рассказывали старые саги и легенды». Тексты песен, повторенные сотни раз, так глубоко осели в детской памяти, что и сегодня многие из опрошенных могли вспомнить целые куплеты. «Это было здорово. Иногда мне хочется еще разок спеть таким образом», — вспоминает Луиза Фишер. Как проходило обольщение целого поколения молодежи? Песенные строки полные пафоса и мелодики покоряли неискушенные сердца. Писательница Гудрун Паузеванг вспоминает о своих буднях в СГД: «Переживали так, словно приняли наркотик. Особенно когда во время пения идентифицировали себя с героями песен. У меня слезы лились, когда я ощущала себя частью этой прекрасной Германии».
Многие из тех, кто пел эти песни, лишь сегодня осознали смысл, содержавшийся в их строчках. «Будучи детьми, мы пели с верой „Наше знамя — это больше чем смерть“ или „Германия, ты должна сиять всегда, даже если мы погибнем“ и так далее». Ингеборг Зельде свидетельствует: «Мы заучивали слова, не думая об их смысле. Мы просто повторяли то, что выучили. Раз мы в это верили, значит это было правильно». Новые гимны о жертвенности полностью вытеснили безобидные народные песни из репертуара «домашних вечеров».
Особенно охотно бывшие члены СГД вспоминают о вылазках на природу в составе своих ячеек, так называемых «мэдльшар» или «мэдльшафт», которые были самыми маленькими подразделениями в иерархии СГД. Спартанские условия размещения и похлебка из полевых передвижных кухонь только усиливали романтическое восприятие этих путешествий. Гудрун Паузеванг вспоминает: «Это было настоящее приключение. Путешествия особенным образом действовали на молодых людей. Восприятие происходящего шло не на уровне понимания, а на уровне чувств. Нацистам было известно об этом, и они постарались многое перенять у скаутов, следопытов и других молодежных объединений».
Привлекательность мероприятий во многом зависела от подготовленности и душевного настроя предводительниц местных организаций СГД, которые отвечали за их проведение. Ева Штернхайм-Петерс рассказывает, что первоначально была разочарована атмосферой «девичьего клуба», которая царила во время мероприятия их отряда. Вскоре ей попалась на глаза увлекательная книга об умершей первой жене Геринга. Прочитав ее, она с энтузиазмом рассказала на одном из «домашних вечеров» захватывающие истории о «героях движения», «борьбе штурмовиков». Ее рассказы были встречены на ура. Эти наблюдения подтверждает другая бывшая активистка СГД Анна-Мария Страсоцки: «Когда на „вечерах“ приходилось заучивать фамилии партийных руководителей или по сто раз повторять биографию Гитлера, многие не являлись на мероприятия. Но если ожидался веселый „домашний вечер“ с песнями и играми, то наш дом был полон девушек».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80