Ты лучше посоветуй мне, Голда-сердце, что делать с деньгами?
– Лучше скажи мне ты, Тевье, что ты собираешься делать с такими деньгами?
– Нет, - говорю я, - ты, ты скажи, как ты считаешь, что мы можем сделать с таким капиталом?
И стали мы думать, прикидывать и так и эдак, долго ломали себе голову, перебирали все промысла на свете. И чем только мы в эту ночь не промышляли! Покупали пару лошадей и тут же их перепродавали с большой прибылью; открывали бакалейную лавочку в Бойберике, наскоро распродавали весь товар и тут же открывали мануфактурную торговлю; покупали лесной участок, с тем чтобы получить за него отступные и уехать; пытались взять в откуп коробочный сбор[3] в Анатовке; собирались давать деньги в рост...
– С ума сошел! - рассердилась жена. - Хочешь растранжирить деньги и остаться при одном кнутовище?
– А ты думаешь, торговать хлебом и потом обанкротиться лучше? Мало ли народу, - говорю, - нынче разорилось на пшенице? Поди послушай, что творится в Одессе!
– Сдалась мне твоя Одесса! - отвечает она, - Мои деды и прадеды не бывали там, и дети мои тоже не будут, покуда я жива и на ногах держусь.
– Чего же ты хочешь? - спрашиваю я.
– Чего мне хотеть? - говорит она. - Я хочу, чтобы ты не был дураком и не говорил глупостей.
– Ну, конечно! - отвечаю я. - Теперь ты умная... У кого сто рублей, тот всех умней! Богатство еще только на примете, а уж умней его и нет на свете!.. Всегда так бывает!
Словом, мы несколько раз ссорились, тут же мирились и порешили, наконец, к обещанной мне бурой корове прикупить еще одну, дойную, которая дает молоко...
Вы, конечно, спросите: почему корову, почему не лошадь? На это я могу ответить: а почему лошадь? Почему не корову? Бойберик, понимаете, - такое место, куда летом съезжаются все егупецкие богачи, а так как егупецкие богачи с детства приучены, чтобы им прямо ко рту подносили и мясо, и яйца, и кур, и лук, и перец, и всякую всячину, - почему же кому-нибудь не взяться доставлять им к столу сыр, сметану, масло и тому подобное? Покушать егупчане любят, а деньги для них - трын-трава, значит, можно и товар легко сбыть и заработать неплохо. Главное, чтоб товар был хорош. А такого товара, как у меня, вы и в Егупце не сыщете. Дай боже, мне вместе с вами столько счастья, сколько раз очень почтенные господа, даже христиане, упрашивали меня привозить им свежий товар:
"Мы, - говорят они, - слыхали, что ты, Тевье, человек честный, хоть и нехристь..." Думаете, от своих дождешься такого комплимента? Как бы не так! Доброго слова от них не услышишь. Они только и знают - совать нос, куда не следует. Увидали у Тевье корову, тележку новую и начали ломать себе голову: откуда такое? А не торгует ли этот самый Тевье фальшивыми ассигнациями? А не варит ли он втихомолку спирт? "Ха-ха-ха! Ломайте себе головы, думаю, на здоровье!" Поверите ли, вы чуть ли не первый человек, которому я рассказал подробно всю эту историю...
Однако мне кажется, я заболтался. Не взыщите! Надо о деле думать. Как в писании сказано: "Каждая ворона к своему роду", то есть каждый берись за свое дело. Вы - за свои книжки, а я - за горшки и крынки... Об одном только хочу попросить вас, пане Шолом-Алейхем, - чтобы вы про меня в книжках не писали. А если напишете, то хоть имени моего не называйте.
Будьте здоровы и всего вам хорошего!
1895
ХИМЕРА
"Много дум у человека на сердце" - так, кажется, сказано в священном писании? Объяснять вам, реб Шолом-Алейхем, что это значит, как будто, нет нужды. Но есть у нас поговорка: "И резвому коню кнут нужен, и мудрому человеку совет требуется". О ком я это говорю? О себе самом. Ведь будь я умнее да зайди к доброму приятелю, расскажи ему все как есть, так, мол, и так, - я бы, конечно, не влип так нелепо! Однако "и жизнь и смерть от языка зависят", то есть, если бог захочет наказать человека, - он его и разума лишит. Уж я сколько раз думал про себя: "Посуди сам, Тевье, осел эдакий! Ведь ты, говорят, человек не глупый, - как же это ты дал себя вокруг пальца обвести? Да еще так по-дурацки? Чего бы тебе не хватало, к примеру, сейчас, при нынешних твоих, хоть и небольших, заработках? Ведь твой молочный товар славится везде и всюду - и в Бойберике, и в Егупце, и где угодно... Как хорошо и радостно было бы, если бы твои денежки лежали себе тихонько в сундуке, на самом донышке, и чтобы ни одна душа об этом не знала? Потому что кому, скажите на милость, какое дело, есть у Тевье деньги или нет их? В самом деле! Очень, что ли, интересовались этим самым Тевье, когда он в пыли и прахе валялся, горе мыкал, когда он с женой и детьми трижды в день с голоду помирал? Ведь это только потом, когда господь бог, обратив око свое к Тевье, вдруг осчастливил его, и Тевье стал кое-как приходить в себя и приберегать целковый-другой про черный день, о нем везде и всюду заговорили, и он сделался уже "реб Тевье" - шутка ли! И друзей тут объявилось - не счесть! Как в писании сказано: "И все любимые, и все ясные", в общем: "Даст господь ложкой, так и люди - ушатом..." Каждый со своим советом лезет: один предлагает мануфактурную лавку, другой бакалейную, один предлагает дом, второй - имение, третий - лес, хлеб, торги..."
– Братцы! - взмолился я. - Отстаньте вы от меня! Вы жестоко ошибаетесь! Вы, поди, подумали, что я - Бродский? Иметь бы всем нам столько, сколько мне не хватает до трехсот, и даже до двухсот, и даже до полутораста рублей! На чужое добро, - говорю, - глаза разгораются. Каждому кажется, что у другого золото блестит, а подойдешь поближе - медная пуговица!
Короче говоря, сглазили-таки, - чтоб им ни дна ни покрышки! Послал мне господь родственничка... Да и то сказать: родственник - нашему забору двоюродный плетень. Менахем-Мендл звать его, - ветрогон, фантазер, путаник, шут его знает! Взялся он за меня и заморочил голову химерами, небылицами, мыльными пузырями. Вы, пожалуй, спросите, - как же так? Как я, Тевье, попал к Менахем-Мендлу? На это я вам отвечу; так, видно, суждено. Вот послушайте.
Приехал я как-то в начале зимы в Егупец, привез немного товара - фунтов двадцать с лишним свежего масла, - да какого масла! - пару изрядных мешочков творога, - золото, а не товар! дай нам бог обоим такую жизнь! Ну, сами понимаете, товар у меня тут же расхватали, ни крошки не оставили. Я даже не успел побывать у всех моих летних покупателей, бойберикских дачников, ожидающих меня, как мессию... Да и что удивительного? Разве могут егупецкие торговцы, - хоть лопни они! - давать такой товар, как Тевье дает? Вам-то мне нечего рассказывать. Как у пророка сказано: "Да будешь чужими хвалим", хороший товар сам себя хвалит...
Словом, расторговался я вчистую, подбросил лошаденке сенца и пошел бродить по городу. "Человек из праха создан", - все мы люди, все мы человеки, хочется на мир божий поглазеть, воздухом подышать, полюбоваться на чудеса, что выставляет Егупец напоказ в окнах магазинов, будто говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Лучше скажи мне ты, Тевье, что ты собираешься делать с такими деньгами?
– Нет, - говорю я, - ты, ты скажи, как ты считаешь, что мы можем сделать с таким капиталом?
И стали мы думать, прикидывать и так и эдак, долго ломали себе голову, перебирали все промысла на свете. И чем только мы в эту ночь не промышляли! Покупали пару лошадей и тут же их перепродавали с большой прибылью; открывали бакалейную лавочку в Бойберике, наскоро распродавали весь товар и тут же открывали мануфактурную торговлю; покупали лесной участок, с тем чтобы получить за него отступные и уехать; пытались взять в откуп коробочный сбор[3] в Анатовке; собирались давать деньги в рост...
– С ума сошел! - рассердилась жена. - Хочешь растранжирить деньги и остаться при одном кнутовище?
– А ты думаешь, торговать хлебом и потом обанкротиться лучше? Мало ли народу, - говорю, - нынче разорилось на пшенице? Поди послушай, что творится в Одессе!
– Сдалась мне твоя Одесса! - отвечает она, - Мои деды и прадеды не бывали там, и дети мои тоже не будут, покуда я жива и на ногах держусь.
– Чего же ты хочешь? - спрашиваю я.
– Чего мне хотеть? - говорит она. - Я хочу, чтобы ты не был дураком и не говорил глупостей.
– Ну, конечно! - отвечаю я. - Теперь ты умная... У кого сто рублей, тот всех умней! Богатство еще только на примете, а уж умней его и нет на свете!.. Всегда так бывает!
Словом, мы несколько раз ссорились, тут же мирились и порешили, наконец, к обещанной мне бурой корове прикупить еще одну, дойную, которая дает молоко...
Вы, конечно, спросите: почему корову, почему не лошадь? На это я могу ответить: а почему лошадь? Почему не корову? Бойберик, понимаете, - такое место, куда летом съезжаются все егупецкие богачи, а так как егупецкие богачи с детства приучены, чтобы им прямо ко рту подносили и мясо, и яйца, и кур, и лук, и перец, и всякую всячину, - почему же кому-нибудь не взяться доставлять им к столу сыр, сметану, масло и тому подобное? Покушать егупчане любят, а деньги для них - трын-трава, значит, можно и товар легко сбыть и заработать неплохо. Главное, чтоб товар был хорош. А такого товара, как у меня, вы и в Егупце не сыщете. Дай боже, мне вместе с вами столько счастья, сколько раз очень почтенные господа, даже христиане, упрашивали меня привозить им свежий товар:
"Мы, - говорят они, - слыхали, что ты, Тевье, человек честный, хоть и нехристь..." Думаете, от своих дождешься такого комплимента? Как бы не так! Доброго слова от них не услышишь. Они только и знают - совать нос, куда не следует. Увидали у Тевье корову, тележку новую и начали ломать себе голову: откуда такое? А не торгует ли этот самый Тевье фальшивыми ассигнациями? А не варит ли он втихомолку спирт? "Ха-ха-ха! Ломайте себе головы, думаю, на здоровье!" Поверите ли, вы чуть ли не первый человек, которому я рассказал подробно всю эту историю...
Однако мне кажется, я заболтался. Не взыщите! Надо о деле думать. Как в писании сказано: "Каждая ворона к своему роду", то есть каждый берись за свое дело. Вы - за свои книжки, а я - за горшки и крынки... Об одном только хочу попросить вас, пане Шолом-Алейхем, - чтобы вы про меня в книжках не писали. А если напишете, то хоть имени моего не называйте.
Будьте здоровы и всего вам хорошего!
1895
ХИМЕРА
"Много дум у человека на сердце" - так, кажется, сказано в священном писании? Объяснять вам, реб Шолом-Алейхем, что это значит, как будто, нет нужды. Но есть у нас поговорка: "И резвому коню кнут нужен, и мудрому человеку совет требуется". О ком я это говорю? О себе самом. Ведь будь я умнее да зайди к доброму приятелю, расскажи ему все как есть, так, мол, и так, - я бы, конечно, не влип так нелепо! Однако "и жизнь и смерть от языка зависят", то есть, если бог захочет наказать человека, - он его и разума лишит. Уж я сколько раз думал про себя: "Посуди сам, Тевье, осел эдакий! Ведь ты, говорят, человек не глупый, - как же это ты дал себя вокруг пальца обвести? Да еще так по-дурацки? Чего бы тебе не хватало, к примеру, сейчас, при нынешних твоих, хоть и небольших, заработках? Ведь твой молочный товар славится везде и всюду - и в Бойберике, и в Егупце, и где угодно... Как хорошо и радостно было бы, если бы твои денежки лежали себе тихонько в сундуке, на самом донышке, и чтобы ни одна душа об этом не знала? Потому что кому, скажите на милость, какое дело, есть у Тевье деньги или нет их? В самом деле! Очень, что ли, интересовались этим самым Тевье, когда он в пыли и прахе валялся, горе мыкал, когда он с женой и детьми трижды в день с голоду помирал? Ведь это только потом, когда господь бог, обратив око свое к Тевье, вдруг осчастливил его, и Тевье стал кое-как приходить в себя и приберегать целковый-другой про черный день, о нем везде и всюду заговорили, и он сделался уже "реб Тевье" - шутка ли! И друзей тут объявилось - не счесть! Как в писании сказано: "И все любимые, и все ясные", в общем: "Даст господь ложкой, так и люди - ушатом..." Каждый со своим советом лезет: один предлагает мануфактурную лавку, другой бакалейную, один предлагает дом, второй - имение, третий - лес, хлеб, торги..."
– Братцы! - взмолился я. - Отстаньте вы от меня! Вы жестоко ошибаетесь! Вы, поди, подумали, что я - Бродский? Иметь бы всем нам столько, сколько мне не хватает до трехсот, и даже до двухсот, и даже до полутораста рублей! На чужое добро, - говорю, - глаза разгораются. Каждому кажется, что у другого золото блестит, а подойдешь поближе - медная пуговица!
Короче говоря, сглазили-таки, - чтоб им ни дна ни покрышки! Послал мне господь родственничка... Да и то сказать: родственник - нашему забору двоюродный плетень. Менахем-Мендл звать его, - ветрогон, фантазер, путаник, шут его знает! Взялся он за меня и заморочил голову химерами, небылицами, мыльными пузырями. Вы, пожалуй, спросите, - как же так? Как я, Тевье, попал к Менахем-Мендлу? На это я вам отвечу; так, видно, суждено. Вот послушайте.
Приехал я как-то в начале зимы в Егупец, привез немного товара - фунтов двадцать с лишним свежего масла, - да какого масла! - пару изрядных мешочков творога, - золото, а не товар! дай нам бог обоим такую жизнь! Ну, сами понимаете, товар у меня тут же расхватали, ни крошки не оставили. Я даже не успел побывать у всех моих летних покупателей, бойберикских дачников, ожидающих меня, как мессию... Да и что удивительного? Разве могут егупецкие торговцы, - хоть лопни они! - давать такой товар, как Тевье дает? Вам-то мне нечего рассказывать. Как у пророка сказано: "Да будешь чужими хвалим", хороший товар сам себя хвалит...
Словом, расторговался я вчистую, подбросил лошаденке сенца и пошел бродить по городу. "Человек из праха создан", - все мы люди, все мы человеки, хочется на мир божий поглазеть, воздухом подышать, полюбоваться на чудеса, что выставляет Егупец напоказ в окнах магазинов, будто говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40