Выходя из дому, она надела поверх плаща еще и старую накидку, которую нашла для нее Пен.
– Так много одежек, – пробормотала она, позволив ему снять с себя плащ с теплой зимней подстежкой и длинный свитер. Под этим на ней был серый шерстяной джемпер с высоким воротником и такие же серые шерстяные брюки.
– Одежда делает тебя еще соблазнительней. Я провел много замечательных минут, воображая, что скрыто под ней.
Он замолчал, с интересом глядя на ее простой хлопчатобумажный лифчик и трусики, потом снял и их. Потом подождал, пока Кэрол кончит раздевать его.
В комнате было холодно, как и повсюду в доме. Кэрол начала дрожать. Издав глубокий горловой звук – то ли смех, то ли стон, – он быстро накинул на нее одеяло и лег рядом. Тонкие заплатанные простыни были холодными, одеяло не грело. И только Ник был горячим. Она прижалась к нему, как будто вся ее жизнь зависела от его тепла.
– Ты боишься или просто замерзла?
– Как я могу тебя бояться? – Она положила руки ему на грудь, пробежав пальцами по шраму. Он стал покусывать ее за мочку уха, и она вздохнула от удовольствия. – Мне холодно, но я уверена, что ты знаешь, как побыстрее меня согреть.
– Попробую.
Когда Кэрол пришла в себя и обрела способность соображать, она все еще была в его объятиях, и он все еще был одним целым с ней. Она удивилась, что комната показалась ей холодной.
– Прости, – он прижался к ней шершавой щекой, – это было слишком быстро. Я должен был бы быть осторожнее, но, Кэр, я сошел с ума. Никогда… никогда раньше…
– Все в порядке, – Она поцеловала его, чтобы остановить ненужные извинения. – Именно то, что мне нужно. Еще будет время не торопиться.
– Хотел бы я быть уверен, что оно будет.
– У нас есть эта ночь.
Никто из них не притворялся невинным. Они не обсуждали свои предыдущие романы, не говорили об общем будущем, которого, как они знали, у них нет. Вместо этого они посвятили ночь наслаждению – беря и давая друг другу как можно больше до самого рассвета. БЭС постучал в дверь предупредить Ника, что тому пора вставать и одеваться, если он хочет попасть на площадь до начала торжественной церемонии, а Кэрол вытянулась рядом со своим любовником, поцеловала его в щеку, потом поцеловала шрам на груди, потом губы и не ощутила никакой обиды или неудовольствия, когда он откатился от нее, выпрыгнул из постели и начал одеваться.
Она лежала и смотрела на него при свете оплывших свечей, чувствуя душевный покой и удовлетворение, которых никогда не испытывала раньше. Как в течение этой ночи, так и теперь, в эти короткие мгновения перед началом торжественного дня, она не думала ни о каком другом времени, другом месте, другом человеке. Только о нем.
– Поторопись-ка, – сказал он, заметив, что она натянула жесткое одеяло до самого подбородка. – Народу набежит много, и трудно будет найти на площади место, с которого что-нибудь будет видно.
Завтрак был прост: кусок грубого черного хлеба, оставшегося от вчерашнего ужина, и чашка горячей душистой воды, которую БЭС называл чаем, хотя на вкус это был не чай, к которому привыкла Кэрол, а скорее смесь сушеных трав. Но она проглотила его без какого-либо неудовольствия, чтобы согреться и запить черствый хлеб. БЭС уже начал готовить праздничное угощение с помощью Джо, и в кухне было удивительно тепло. Кэрол обнаружила, что в камин встроена печь, и очевидно, ее заранее затопили. БЭС связал ножки и крылышки курицы, которую женщины купили накануне, и положил ее в посудину для жарки. Курица была такая маленькая, что в посудине осталось еще место для овощей, составляющих основной продукт питания в холодное время года. Очищенные кусочки репы, пастернака, моркови и картошки расположились вокруг курицы. Сверху БЭС положил нарезанный лук, а Джо накрошила немного трав. Затем все закрыли крышкой и поставили в нагретую печь.
– Жариться она будет медленно, и к полудню ее можно будет есть, – сказала Джо. – Хлеб я уже испекла, а Ник выставит вино из своих таинственных погребов.
– А увенчают пиршество сладости, – добавила Пен.
– Если мы отберем у тебя сладости, интересно, ты так же радостно будешь отмечать этот праздник? – спросила Джо, смеясь.
– Вряд ли, – отозвалась Пен и подмигнула брату, а потом Кэрол.
Продолжая смеяться, они вышли из теплой кухни в сырой холод предрассветной площади.
– У вас зимой всегда так холодно? – спросила Кэрол у Ника. Они пробирались через завалы вокруг Марлоу-Хаус. Поскольку остальные шли далеко впереди, Кэрол не боялась, что кто-нибудь ее услышит.
– Бывает и холоднее, – ответил Ник. От его дыхания образовалось морозное облачко.
– В мое время в этом городе декабрь гораздо мягче. – Кэрол помолчала, взбираясь на кучу битых кирпичей и спускаясь с другой стороны. – Какие бомбы применяли в этой войне? Могли ли взрывы поднять столько пыли в верхние слои атмосферы, что это вызвало похолодание климата?
– Не знаю. Может быть. – Голос Ника стал жестче. – Очень многого нам не говорят. Думаю, что вскоре все изменится, и любая информация будет нам доступна. Кэр, я должен предупредить тебя: следи за своими словами, когда ты вне дома. На площади много народных гвардейцев. Некоторые из них в штатском.
– Понятно. Я больше не буду касаться запретных тем. А о церемонии можно задавать вопросы?
– Если ты будешь осторожно их формулировать и задавать их шепотом. – Они выбрались из завалов на ровное вымощенное место. Ник взял Кэрол за руку. – Стой рядом со мной.
Уличных фонарей не было. Дорогу к центру площади освещало только слабо мерцающее небо. Народные гвардейцы в касках и коричневых шинелях окружали небольшую территорию вокруг Древа, не давая никому подойти к металлическому артефакту. Никто не толкался и не лез вперед, и в основном толпа была спокойной. Только иногда детский плач прорывался сквозь тихое бормотание людей и шарканье множества подошв. Небо светлело бесконечно медленно, и атмосфера ожидания нависла над толпой.
– Идут, – прошептала Пен. Они с Элом стояли рядом с Ником и Кэрол, но в полутьме Кэрол не смогла определить, есть ли рядом с ними еще кто-нибудь из своих. Очевидно, БЭС, Джо, Люк и остальные растворились в толпе.
Гвардейский офицер кивнул, и толпа раздалась, открыв проход от угла площади к центру. По этому проходу двинулась процессия высших чиновников. Впереди шел человек в развевающихся золотых одеждах. Его лицо под золотым головным убором было торжественно, как у жреца, и Кэрол тут же решила, что он и есть жрец. За ним шли две женщины в небесно-голубых одеяниях. От холода они не дрожали, и Кэрол стало интересно – не было ли на них белья с подогревом. Ее руки и ноги приближались к стадии полной окоченелости, и она не понимала, как можно так легко двигаться в тонких и свободных одеждах, если под ними не спрятан какой-нибудь источник тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Так много одежек, – пробормотала она, позволив ему снять с себя плащ с теплой зимней подстежкой и длинный свитер. Под этим на ней был серый шерстяной джемпер с высоким воротником и такие же серые шерстяные брюки.
– Одежда делает тебя еще соблазнительней. Я провел много замечательных минут, воображая, что скрыто под ней.
Он замолчал, с интересом глядя на ее простой хлопчатобумажный лифчик и трусики, потом снял и их. Потом подождал, пока Кэрол кончит раздевать его.
В комнате было холодно, как и повсюду в доме. Кэрол начала дрожать. Издав глубокий горловой звук – то ли смех, то ли стон, – он быстро накинул на нее одеяло и лег рядом. Тонкие заплатанные простыни были холодными, одеяло не грело. И только Ник был горячим. Она прижалась к нему, как будто вся ее жизнь зависела от его тепла.
– Ты боишься или просто замерзла?
– Как я могу тебя бояться? – Она положила руки ему на грудь, пробежав пальцами по шраму. Он стал покусывать ее за мочку уха, и она вздохнула от удовольствия. – Мне холодно, но я уверена, что ты знаешь, как побыстрее меня согреть.
– Попробую.
Когда Кэрол пришла в себя и обрела способность соображать, она все еще была в его объятиях, и он все еще был одним целым с ней. Она удивилась, что комната показалась ей холодной.
– Прости, – он прижался к ней шершавой щекой, – это было слишком быстро. Я должен был бы быть осторожнее, но, Кэр, я сошел с ума. Никогда… никогда раньше…
– Все в порядке, – Она поцеловала его, чтобы остановить ненужные извинения. – Именно то, что мне нужно. Еще будет время не торопиться.
– Хотел бы я быть уверен, что оно будет.
– У нас есть эта ночь.
Никто из них не притворялся невинным. Они не обсуждали свои предыдущие романы, не говорили об общем будущем, которого, как они знали, у них нет. Вместо этого они посвятили ночь наслаждению – беря и давая друг другу как можно больше до самого рассвета. БЭС постучал в дверь предупредить Ника, что тому пора вставать и одеваться, если он хочет попасть на площадь до начала торжественной церемонии, а Кэрол вытянулась рядом со своим любовником, поцеловала его в щеку, потом поцеловала шрам на груди, потом губы и не ощутила никакой обиды или неудовольствия, когда он откатился от нее, выпрыгнул из постели и начал одеваться.
Она лежала и смотрела на него при свете оплывших свечей, чувствуя душевный покой и удовлетворение, которых никогда не испытывала раньше. Как в течение этой ночи, так и теперь, в эти короткие мгновения перед началом торжественного дня, она не думала ни о каком другом времени, другом месте, другом человеке. Только о нем.
– Поторопись-ка, – сказал он, заметив, что она натянула жесткое одеяло до самого подбородка. – Народу набежит много, и трудно будет найти на площади место, с которого что-нибудь будет видно.
Завтрак был прост: кусок грубого черного хлеба, оставшегося от вчерашнего ужина, и чашка горячей душистой воды, которую БЭС называл чаем, хотя на вкус это был не чай, к которому привыкла Кэрол, а скорее смесь сушеных трав. Но она проглотила его без какого-либо неудовольствия, чтобы согреться и запить черствый хлеб. БЭС уже начал готовить праздничное угощение с помощью Джо, и в кухне было удивительно тепло. Кэрол обнаружила, что в камин встроена печь, и очевидно, ее заранее затопили. БЭС связал ножки и крылышки курицы, которую женщины купили накануне, и положил ее в посудину для жарки. Курица была такая маленькая, что в посудине осталось еще место для овощей, составляющих основной продукт питания в холодное время года. Очищенные кусочки репы, пастернака, моркови и картошки расположились вокруг курицы. Сверху БЭС положил нарезанный лук, а Джо накрошила немного трав. Затем все закрыли крышкой и поставили в нагретую печь.
– Жариться она будет медленно, и к полудню ее можно будет есть, – сказала Джо. – Хлеб я уже испекла, а Ник выставит вино из своих таинственных погребов.
– А увенчают пиршество сладости, – добавила Пен.
– Если мы отберем у тебя сладости, интересно, ты так же радостно будешь отмечать этот праздник? – спросила Джо, смеясь.
– Вряд ли, – отозвалась Пен и подмигнула брату, а потом Кэрол.
Продолжая смеяться, они вышли из теплой кухни в сырой холод предрассветной площади.
– У вас зимой всегда так холодно? – спросила Кэрол у Ника. Они пробирались через завалы вокруг Марлоу-Хаус. Поскольку остальные шли далеко впереди, Кэрол не боялась, что кто-нибудь ее услышит.
– Бывает и холоднее, – ответил Ник. От его дыхания образовалось морозное облачко.
– В мое время в этом городе декабрь гораздо мягче. – Кэрол помолчала, взбираясь на кучу битых кирпичей и спускаясь с другой стороны. – Какие бомбы применяли в этой войне? Могли ли взрывы поднять столько пыли в верхние слои атмосферы, что это вызвало похолодание климата?
– Не знаю. Может быть. – Голос Ника стал жестче. – Очень многого нам не говорят. Думаю, что вскоре все изменится, и любая информация будет нам доступна. Кэр, я должен предупредить тебя: следи за своими словами, когда ты вне дома. На площади много народных гвардейцев. Некоторые из них в штатском.
– Понятно. Я больше не буду касаться запретных тем. А о церемонии можно задавать вопросы?
– Если ты будешь осторожно их формулировать и задавать их шепотом. – Они выбрались из завалов на ровное вымощенное место. Ник взял Кэрол за руку. – Стой рядом со мной.
Уличных фонарей не было. Дорогу к центру площади освещало только слабо мерцающее небо. Народные гвардейцы в касках и коричневых шинелях окружали небольшую территорию вокруг Древа, не давая никому подойти к металлическому артефакту. Никто не толкался и не лез вперед, и в основном толпа была спокойной. Только иногда детский плач прорывался сквозь тихое бормотание людей и шарканье множества подошв. Небо светлело бесконечно медленно, и атмосфера ожидания нависла над толпой.
– Идут, – прошептала Пен. Они с Элом стояли рядом с Ником и Кэрол, но в полутьме Кэрол не смогла определить, есть ли рядом с ними еще кто-нибудь из своих. Очевидно, БЭС, Джо, Люк и остальные растворились в толпе.
Гвардейский офицер кивнул, и толпа раздалась, открыв проход от угла площади к центру. По этому проходу двинулась процессия высших чиновников. Впереди шел человек в развевающихся золотых одеждах. Его лицо под золотым головным убором было торжественно, как у жреца, и Кэрол тут же решила, что он и есть жрец. За ним шли две женщины в небесно-голубых одеяниях. От холода они не дрожали, и Кэрол стало интересно – не было ли на них белья с подогревом. Ее руки и ноги приближались к стадии полной окоченелости, и она не понимала, как можно так легко двигаться в тонких и свободных одеждах, если под ними не спрятан какой-нибудь источник тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80