Не мог он понять, что сейчас ощущает. Будто день провел в кузнечном цеху, и вот сидит — вроде слышит все, что говорят, но голова пустая совершенно, слова от нее отскакивают, а эхо молота продолжает долбить. Он вдруг сообразил, что это его собственный пульс. И еще он почувствовал, что томительное ожидание — почему-то сразу представился невыносимо медленно движущийся варан — пробивается откудато в душу, сквозь алкоголь и грохот крови в ушах. Почему-то захотелось длить это ожидание, каким бы мучительным оно не оказалось. Еще Борис старался понять: хочется ему расспросить старика — из чисто академического интереса, конечно, — или нет. Проявить любопытство — сделать шаг навстречу чему-то. Но не спрашивать и остаться стоять перед неизвестностью… Сильных жизнь ведет, слабых тащит, вспомнилось ему. Но он так и остался сидеть молча, с окаменевшим лицом.
Леонард поставил локти на скатерть, сцепив костистые пальцы перед собой.
— Я понимаю, это немного шокирует… — заговорил он мягко. — Поверьте, что не случись криптокатастрофы, вы не узнали бы о нас никогда. И все шло бы у вас своим чередом. Раскрылись и обратились к вам напрямую мы по весьма парадоксальной причине. Вы сформировались почти полностью. Корректирующие воздействия с нашей стороны уже не так эффективны, как раньше. Как оперившийся и совершивший свой первый полет птенец не нуждается более в гнезде, так и вы последние два года почти не нуждались в нашей поддержке. Вы черпаете силы в себе самом и сил этих у вас много. Вы должны были заметить, что оказываете на людей хорошее влияние своей целеустремленностью и естественностью. Именно это ценят в вас те, кто собирается здесь. Вспомните вашего школьного друга, который стал хорошим археологом именно под воздействием вашей жизни, вашего пути.
Борис вздрогнул.
Леонард внимательно смотрел на него.
Солонников с ужасом ощутил, что варан поднял голову… и вдруг резво пробежал несколько шагов. Он изо всех сил сжал кулак и стал про себя считать, сколько времени удержит руку в таком положении. Словно сжимал поводья, пытаясь остановить время.
— Борис Александрович, — устало сказал Леонард, — я не читаю мысли. Последствия простых воздействий на вас, источником которых являюсь в данный момент я, я могу просчитать сам. Для анализа серьезных корректирующих воздействий уже нужен специально подобранный коллектив. Для глобальных задач нужен мощный и очень сложный программноаппаратный комплекс, создание которого будет очень скоро завершено, в разработке которой вы принимаете самое непосредственное участие…
Тут Борису словно дали поддых и окунули в раскаленный воздух. Он попытался выплыть на поверхность, сделать вдох, унять сердцебиение… но на поверхности воздуха не оказалось. Солонников оттянул ворот рубашки. Под пальцами затрещало.
Да кто ты такой, старик?!.
Но Солонников опять промолчал. Он тяжело дышал, со лба текло. Неизвестность терпеливо ждала. Ей было все равно. Как и миру, который равнодушен, хотя и не зол. Чьи основы до сих пор не потрясло ни одно событие, произошедшее в мире людей.
— …Я знаю почти наверняка, какие ассоциации проносятся у вас в голове, — продолжал Леонард, — ибо я очень хорошо знаю вас. Только и всего. Мы не читаем мысли, не гипнотизируем, не заставляем. Человек, с которым мы работаем — ну, назовите его подопечным или учеником — живет свободно, то есть может выбирать. Это — принципиально. Мы никогда не действуем своими руками. Да и сами подумайте, Борис Александрович, что сможет совершить понукаемый пусть даже самыми мудрыми и добрыми наставниками человек? Дело в том, что сам дух свободы окрыляет, удесятеряет силы. Мир так несовершенен, так погряз в условностях… Почему потенциал мозга используется на жалкие несколько процентов? Природа сделала все, что могла, она дала нам инструмент. Остальное в наших руках. Родители, школа, институт, работа, женитьба, карьера, общее окружение, вероисповедание — всегда ли окружение человека оптимально? Всегда ли он действительно может выбрать? И главное — выбирает ли вообще? Ведь все это чужое: авторитеты, стереотипы, общественное мнение, социальноисторические акценты… Исходя из какого опыта совершается личный выбор? Обществу тысячи лет. Реально ли за одну человеческую жизнь разобраться с этим сложнейшим механизмом, найти в нем свое место? И я говорю не о политике — вульгарной вершине айсберга. Я говорю о всей невероятно сложной конструкции. Ребенок, взрослый, пожилой человек — в каждом возрасте свой опыт и свои устойчивые иллюзии. Юноша уважает мудрого старца — здравый подход. Но как все относительно! А если бы человек жил не семьдесят, а пятьсот лет? Тысячу? Если его возраст был бы сопоставим с возрастом общества?.. Как отнесется проживший триста лет к мнению семидесятилетнего? Пожурит за горячность?.. Наше корректирующее воздействие позволяет человеку не рассеивать силы на повторение чужих ошибок. Возможно, вы хотите узнать как решается этическая проблема вторжения в чужую судьбу?.. Вот вы отнимаете у ребенка сигарету. Вы абсолютно уверены, что правы. И вы действительно правы!.. Посмотрите, как часто с неохотой ребенок идет в школу, делает уроки, посещает дополнительные занятия. Однако, родители его заставляют без всяких угрызений совести… Впрочем, аналогии — вещь неблагодарная. Мы говорим только о вас.
Солонников испытывал странное ощущение — так бывает во сне, когда не можешь вырваться из кошмара и остается лишь невероятным усилием замедлять время, чтобы все вокруг застыло и ничего больше не происходило. Но если замедлить время, то старик так и будет говорить без умолку… надо что-то сделать, нельзя просто так сидеть и слушать… только бы для начала преодолеть странную тяжесть, мешающую вздохнуть. Он посмотрел на до сих пор сжатый кулак. Пальцы побелели. Он разжал руку. Этим время не остановить…
— У вас нет вопросов? — удивился Леонард.
— Есть, — прохрипел Солонников. Прокашлялся. Тяжесть вязко заколыхалась, как ртуть — в груди и голове.
— Какой же?
— Угадайте.
Старик с серьезным видом кивнул, скользнул взглядом по столу:
— Борис Александрович, простите великодушно, нож не передадите?
Солонников вздрогнул и, привстав, протянул нож.
Леонард кивнул, кладя пальцы на резное серебро ручки. Придвинул к себе масло, положил нож на край тарелки, но больше ничего делать не стал. Снова сцепил пальцы перед лицом.
Солонников испуганно смотрел на старика. Все же такое спокойствие завораживает.
— Вы задали мне вопрос, — медленно проговорил старик. — И я вам отвечаю — да.
Борис не понял что произошло дальше — какая-то сила подняла его, преодолев ртутную тяжесть. Стол загремел. Что-то на нем опрокинулось с глухим звоном и забулькало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31