Сдвинув черные очки на кончик носа, он посматривал на хихикающих девиц, с которыми ждал автобус. Солонникова разморило и лень ему было тащиться два квартала по тротуару душному и раскаленному как сковорода. Девицы покатывались со смеху, косились в его сторону и, прикрывшись ладошками, обменивались мнениями. Впрочем, заигрывать всерьез на такой жаре ему тоже было лень.
В ванной он встал под прохладные тугие струи, испустив длинный вздох человека, без остатка отдавшегося этому высшему из наслаждений.
Наспех обтеревшись, прошел в кабинет и скинул с карманной машинки на большую кое-какие мысли, пришедшие в голову на пляже, где он, лежа на травке, задумчиво следил за яркими радужными перьями виндсерфенгов в заливе Москва-реки.
Спохватился он за пятнадцать минут до назначенного гостям срока. С сожалением выключил компьютер.
Откатил дверцу шкафа, обозрел. Все было выглажено, аккуратно висело на плечиках и едва заметно пахло наташкиными духами. Он глубоко втянул в себя воздух. Да нет, просто чистое белье. Он выбрал кремовую пару тонкого хлопка, вызывавшую неясные колониальные ассоциации. К этому костюму хорошо бы пошел белый пробковый шлем. Трубка. Винчестер. Сафари. Отпуск… Поколебавшись, он все же одел рубашку и галстук. Распад личности начинается с нечищенных зубов и неопрятного вида. Но рубашку выбрал по-тоньше, а галстук — по-уже.
Первыми пришли Борбылев Николай Николаевич и Шумаков Валерий Павлович.
Высокий плотный Борбылев, в безукоризненном костюме с белоснежным платочком в кармане, в алом галстуке, сиял как запотевшая кинозвезда в свете софитов. Он обеими руками прижимал к груди набитый до бочкообразности, расползающийся по шву пластиковый пакет и агрессивновесело жевал жвачку.
— Ну, встречайте! — объявил он.
Солонников встретил его как мог, в результате чего пакет окончательно лопнул и несколько секунд Солонников ловил и подхватывал упорно выпадавшие баночки и свертки. Сложив выпавшее горкой на груди прогнувшегося назад Борбылева, Борис сказал:
— Идите-ка вы на кухню.
Борбылев, устремился мимо Солонникова, жизнерадостно напевая сквозь жевание.
Шумаков, стоявший за Борбылевым с мрачным безучастным видом провинившегося адьютанта, в джинсах и черной расстегнутой до пояса рубашке с закатанными рукавами, шагнул через порог. Руки ему оттягивали две огромные сумки.
— Валерий Палыч, здравствуй! — распростер руки Солонников. — Что пасмурен?
— Напьюсь я у тебя сегодня, — вздохнул Шумаков, — это факт. Держи сумку, ручка рвется.
— Давай. Ух!.. Тут что, стратегические запасы на случай осады?
— Угу, — Шумаков пяткой захлопнул за собой дверь. — У Николаича НЗ, а у меня — бутылки с зажигательной смесью.
Одна из сумок характерно позвякивала.
— Ну что ж, — сказал Борис, — вы первые, а потому мы сейчас с вами займемся гастро-сизифическим творчеством. Не отвертеться, гастросизифики!
— Эх, жизнь! — гремел на кухне Борбылев. Он был уже без пиджака, сверкал золотыми запонками в накрахмаленных манжетах, со звоном и лязгом выставлял из шкафов посуду, включал духовку и заглядывал в кастрюли.
— Чем помочь? — спросил Солонников, в две руки выкладывая снедь на стол.
— Сидите! — сказал Борбылев. — А я буду творить. А вы будете наносить отдельные штрихи и поддерживать мои благодарственные речи.
— Кому? — не понял Солонников. — Сыну?
— Жизни, Боря, жизни! — Борбылев, словно положил на лопатки, шлепнул на стол здоровенную ощипанную утку.
— Давайте я картошку, что ли, почищу, — бесцветным голосом предложил Шумаков. Не дожидаясь ответа, он отволок табурет к раковине, отворил дверку и сгорбился над мусорным ведром.
У Солонникова согнулась бровь:
— Валера, что случилось? На тебе лица нет.
— Фу, черт… — с отвращением сказал Шумаков и залез по локоть в помойное ведро. — Нож уронил. Да ничего, Солоныч, ничего… Все нормально.
— Значит мужик придет, примета такая, — сказал Солонников. Посмотрел на сгорбленную спину Шумакова. — Может, коньячку, а? Мужики! Апперитив, так сказать.
Шумаков не прореагировал. Картофельная шелуха аккуратной спиралью медленно спускалась из-под его ножа.
— Смотри сам, хозяин, — сказал Борбылев, прицеливаясь ножом к обреченной тушке. — Сегодня коньяку будет трудная задача продержаться. Счет пойдет на капли. Я думаю, надо заначить пару емкостей, чтобы не бежать до палатки.
Он подмигнул Солонникову.
— Теперь это будет называться «сходить в библиотеку», — усмехнулся Солонников.
Борбылев творил стоя, засучив рукава рубашки. Быстро и ловко расправившись с уткой, он закрыл духовку.
— Сейчас делаем салаты. Так… — Борбылев, с видом главнокомандующего посмотрел на часы. — Утка будет готова через два часа. До тех пор селедка-картошечка. После, соответственно, чай-варенье. Ну, а в промежутках — по-мелочи.
Он толкнул ногой дружно звякнувший пакет.
Борбылев вдруг замолчал и заулыбался, и принялся резать помидоры. Солонников смотрел на снующий в красной мякоти гладкий нож, на ловкие пальцы Борбылева. Тот свалил нарезанное в салатницу, постучал тупой стороной ножа по разделочной доске и подмигнул Солонникову.
Борис уселся напротив Борбылева, выбрал себе яблочко, ритуально обтер его ладонью и откусил. Как все же приятно общаться с человеком, у которого все хорошо и которому, главное, ничего больше не надо.
— По-моему, Николай Николаевич, грех спрашивать, что вам еще нужно для полного счастья, — сказал Борис.
— Грех, это точно, — согласился Борбылев, вываливая в салатницу майонез из банки. — Лучку порежь.
С яблоком в зубах Солонников порезал лук.
— Эх! — сказал Борбылев. — Ждем еще одного — и покатимся.
Он вскрыл банку селедки и закатил глаза от пряного аромата. Солонников, тряся головой и промаргиваясь после лука, порезал селедку, разложил ломтики в узкой селедочнице, полил маслом.
— А хлеб есть? — спросил Борбылев, озираясь.
— Сейчас, — Солонников вскочил.
— Валера, как у тебя дела? — спросил Борбылев. Он художественно обкладывал селедку зеленью. — И маслину в пасть…
— Я всю почистил, — Шумаков повернулся к нему. — Что еще?
— Еще? Ставь на огонь! — приказал Борбылев. — И следи. Так, — он крепко размял ладони, оглядывая кулинарный фронт.
— Можно я закурю? — спросил Шумаков.
— Кури, конечно! Почему ты спрашиваешь? — удивился Солонников. — Вот пепельница.
— Так у тебя вроде нельзя… Пардон, — Шумаков обогнул Солонникова и поставил кастрюлю на плиту. — Прошлый раз весь вечер промаялся. Все раскрыли рты, как пионеры, на колдуна уставились. Прикладываются исправно, но…
Он надорвал пачку, прислонился к холодильнику и замер, глядя в окно.
Солонников, вытирая стол, пожал плечами:
— Меня это тоже удивило. Я, например, просто не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31