Тони не шелохнулся, и только изредка посматривал на нее, сидя поодаль с непроницаемым лицом.
«Будь что будет», — подумала она и сделала третий глоток.
— А ты разве не хочешь немного? — поинтересовалась она.
— Неужели ты собираешься выпить все одна? — лениво спросил Тони.
— Я пока не решила, — гордо ответила Элин. Ей показалось, что немного гордости ей сейчас не повредит. Она сидела на кровати, поджав под себя ноги в одних чулках, прическа ее растрепалась, а рядом с ней не было ни одного достойного уважения человека, кроме, разумеется, весьма достойного сэра Энтони Уилтона-Грининга. Она ему так и сказала.
— Не могу понять, что заставляет тебя ежеминутно напоминать мне о том, какой я достойный и надежный, — произнес Тони, снова начиная чувствовать себя уязвленным, — у тебя просто навязчивая идея. Почему?
Элин стало совсем тепло. Ее тонкое шелковое платье было скромное, с пуговичками, застегивающимися под самой шеей. Расстегнув две верхние, она вытянула ноги на постели и спросила:
— А разве это не так?
— Не совсем. Я позволяю себе кое-какие пустяки, правда, они касаются только меня. Делаю то, что мне приятно, — он откинулся на спинку стула и поглядывал на нее из-под чуть приспущенных век.
— Я бы тоже так хотела, — заявила Элин, сделав еще глоток восхитительного бренди, она коснулась рукой своих волос. Часть шпилек давно выскочила, так что ей показалось, что лучше уж совсем их распустить. Никто, кроме Тони, все равно не увидит, а ему наверняка это безразлично.
— Ты не против? — спросила она.
— Не против чего?
— Если я распущу волосы? — она уже собралась осуществить свое намерение, хотя задача и оказа-лась непростой, так как в одной руке она все еще держала фляжку с бренди. Бинни использовала сегодня куда больше шпилек, чем требовалось, и заставила Элин целый день терпеть головную боль. Еще одна, последняя шпилька, и волосы накрыли ей плечи шелковой волной.
— Вовсе нет, — поторопился сказать Тони, — а куда ты положила шпильки?
— В кровать.
— Этого я как раз и боялся. Боюсь, мисс Биннерстоун их заколдовала. Если ночью я забудусь и попытаюсь скомпрометировать тебя, они, возможно, оживут и вопьются в меня.
Элин хихикнула.
— Сомневаюсь, — сказала она.
— Сомневаешься в чем?
— И в том и в другом. Что ты нанесешь мне оскорбление и что шпильки вопьются в тебя. Мне с тобой так спокойно, — с умиротворением заключила она, сползая на провалившуюся постель, и по-прежнему не выпуская из руки фляжки.
Тони встал и подошел к кровати, Элин плохо видела его лицо в полутьме. Она только могла себе представить, как он смотрит на нее, — снисходительно, ласково, по-отечески.
— По-моему, тебе достаточно пить, — произнес он, отнимая у нее фляжку. — Первый раз вижу, чтобы человек так быстро напился.
Элин хихикнула.
— Очень стыдно, — согласилась она.
— Пожалуй, — пробормотал Тони, становясь на колени возле кровати, и Элин теперь разглядела его как следует. — Ты ужасная, ужасная бесстыдница.
«Все дело, наверное, в бренди», — решила она. Но Тони почему-то смотрел на нее не снисходительно, и не по-отечески. Его глаза горели каким-то странным хищным огнем, и, надо сказать, что для такого респектабельного господина, как он, вид у него был весьма необычный.
— Я хочу поспать, — сообщила, чуть запинаясь, Элин, — смотри, не разбуди меня, когда будешь ложиться.
Тони смотрел на нее сверху вниз. Смежив веки и шумно дыша чуть приоткрытым ртом, она крепко заснула. У нее были такие восхитительные, веером лежавшие на белых щеках ресницы, что глядя на них Тони подумал, что этих ресниц в отличие от ресниц Божественной Карлотты никогда не касалась краска. Она была пьяна, его милая Элин, пьяна до бесчувствия, и совсем не страшилась опасности, грозившей ей со стороны уравновешенного и почтенного человека, который стоял возле нее на коленях.
Он встал, одним глотком прикончил бренди, не жалея о том, что ему досталось так мало. Его устраивала покорная Элин. Он предпочитал ощутить ее вкус, а не вкус бренди.
Он не спешил, наслаждаясь предвкушением. Раздув посильнее огонь, чтобы комната равномер-нее нагрелась, он снял камзол и развязал шейный платок. Когда он скользнул в постель, Элин почти не шелохнулась. Он лежал на боку, чувствуя себя как голодный человек, который, попав на пир, не знает, какое кушанье сперва попробовать. Решив, что неплохо начать с шелковистых волос, он взял одну прядь и намотал ее на палец, наслаждаясь тем, какая она мягкая и восхитительная. Потом поднес локон к своему лицу и, вдыхая цветочный аромат, провел им по своей щеке. Элин, может, и не знает, какие у нее красивые волосы. Иначе она не стала бы их так туго затягивать.
Отпустив локон, он провел пальцем по ее чуть приоткрытым губам. Они показались ему удивительно мягкими. Ему хотелось упиваться ее дыханием, ее сладостью. Хотелось заключить ее в объятия, прижать к своему сердцу, хотелось слиться с ней во всех смыслах, которые имеет это слово.
Он коснулся ее губ своими, и она, легко и свободно вздохнув, прижалась к нему плотнее. Тогда он поцеловал ее, и когда он отпустил ее на этот раз, она сонно запротестовала.
Тони на мгновение замер. У мужчины должны быть правила, кодекс чести, которого он обязан придерживаться на протяжении всей жизни. Кажется, сейчас кодекс его чести подвергается серьезному испытанию.
«Вероятно, сказывается влияние Блэкторна, — решил он. — Николас скорее всего упражнялся с подружкой Элин на этой самой постели, над ней до сих пор витает дух порока».
И все же он знал, что его нарастающее вожделение никак не связано с Николасом Блэкторном, а имеет отношение только к его внезапно усилившемуся и не поддающемуся рациональному объяснению влечению к лежащей рядом с ним женщине. Почему-то она вдруг стала значить для него больше, чем весь мир. И если это и объяснялось тем, что желание, которое он испытывал, буквально съедало его изнутри, то только отчасти.
Он бы сумел раздеть Элин и овладеть ею, не дав ей осознать, что надежный старина Тони ее скомпрометировал. Это бы решило множество проблем, но и повлекло бы за собой новые осложнения.
Еще один поцелуй, просто чтобы быть уверенным, что это возможно. Одно прикосновение, чтобы убедиться, что он может выжить. Он снова приник к ее губам, заставив их разомкнуться, и рука его легла ей на грудь.
На этот раз застонал он. Ее грудь под его рукой была такой упругой и округлой, сосок напрягся под его ищущими пальцами. Рот ее приоткрылся шире, и он поцеловал ее так, как еще ни разу не целовал ни одной женщины из общества, так как вообще ни разу не целовал ни одной женщины.
Прервав поцелуй, он задохнулся, тело его содрогалось от вынужденного воздержания. Глаза Элин вдруг приоткрылись, она взглянула на него с сонным удивлением, а потом улыбнулась зазывной, чуть пьяной улыбкой, и потянувшись, коснулась его губ, все еще влажных от поцелуя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
«Будь что будет», — подумала она и сделала третий глоток.
— А ты разве не хочешь немного? — поинтересовалась она.
— Неужели ты собираешься выпить все одна? — лениво спросил Тони.
— Я пока не решила, — гордо ответила Элин. Ей показалось, что немного гордости ей сейчас не повредит. Она сидела на кровати, поджав под себя ноги в одних чулках, прическа ее растрепалась, а рядом с ней не было ни одного достойного уважения человека, кроме, разумеется, весьма достойного сэра Энтони Уилтона-Грининга. Она ему так и сказала.
— Не могу понять, что заставляет тебя ежеминутно напоминать мне о том, какой я достойный и надежный, — произнес Тони, снова начиная чувствовать себя уязвленным, — у тебя просто навязчивая идея. Почему?
Элин стало совсем тепло. Ее тонкое шелковое платье было скромное, с пуговичками, застегивающимися под самой шеей. Расстегнув две верхние, она вытянула ноги на постели и спросила:
— А разве это не так?
— Не совсем. Я позволяю себе кое-какие пустяки, правда, они касаются только меня. Делаю то, что мне приятно, — он откинулся на спинку стула и поглядывал на нее из-под чуть приспущенных век.
— Я бы тоже так хотела, — заявила Элин, сделав еще глоток восхитительного бренди, она коснулась рукой своих волос. Часть шпилек давно выскочила, так что ей показалось, что лучше уж совсем их распустить. Никто, кроме Тони, все равно не увидит, а ему наверняка это безразлично.
— Ты не против? — спросила она.
— Не против чего?
— Если я распущу волосы? — она уже собралась осуществить свое намерение, хотя задача и оказа-лась непростой, так как в одной руке она все еще держала фляжку с бренди. Бинни использовала сегодня куда больше шпилек, чем требовалось, и заставила Элин целый день терпеть головную боль. Еще одна, последняя шпилька, и волосы накрыли ей плечи шелковой волной.
— Вовсе нет, — поторопился сказать Тони, — а куда ты положила шпильки?
— В кровать.
— Этого я как раз и боялся. Боюсь, мисс Биннерстоун их заколдовала. Если ночью я забудусь и попытаюсь скомпрометировать тебя, они, возможно, оживут и вопьются в меня.
Элин хихикнула.
— Сомневаюсь, — сказала она.
— Сомневаешься в чем?
— И в том и в другом. Что ты нанесешь мне оскорбление и что шпильки вопьются в тебя. Мне с тобой так спокойно, — с умиротворением заключила она, сползая на провалившуюся постель, и по-прежнему не выпуская из руки фляжки.
Тони встал и подошел к кровати, Элин плохо видела его лицо в полутьме. Она только могла себе представить, как он смотрит на нее, — снисходительно, ласково, по-отечески.
— По-моему, тебе достаточно пить, — произнес он, отнимая у нее фляжку. — Первый раз вижу, чтобы человек так быстро напился.
Элин хихикнула.
— Очень стыдно, — согласилась она.
— Пожалуй, — пробормотал Тони, становясь на колени возле кровати, и Элин теперь разглядела его как следует. — Ты ужасная, ужасная бесстыдница.
«Все дело, наверное, в бренди», — решила она. Но Тони почему-то смотрел на нее не снисходительно, и не по-отечески. Его глаза горели каким-то странным хищным огнем, и, надо сказать, что для такого респектабельного господина, как он, вид у него был весьма необычный.
— Я хочу поспать, — сообщила, чуть запинаясь, Элин, — смотри, не разбуди меня, когда будешь ложиться.
Тони смотрел на нее сверху вниз. Смежив веки и шумно дыша чуть приоткрытым ртом, она крепко заснула. У нее были такие восхитительные, веером лежавшие на белых щеках ресницы, что глядя на них Тони подумал, что этих ресниц в отличие от ресниц Божественной Карлотты никогда не касалась краска. Она была пьяна, его милая Элин, пьяна до бесчувствия, и совсем не страшилась опасности, грозившей ей со стороны уравновешенного и почтенного человека, который стоял возле нее на коленях.
Он встал, одним глотком прикончил бренди, не жалея о том, что ему досталось так мало. Его устраивала покорная Элин. Он предпочитал ощутить ее вкус, а не вкус бренди.
Он не спешил, наслаждаясь предвкушением. Раздув посильнее огонь, чтобы комната равномер-нее нагрелась, он снял камзол и развязал шейный платок. Когда он скользнул в постель, Элин почти не шелохнулась. Он лежал на боку, чувствуя себя как голодный человек, который, попав на пир, не знает, какое кушанье сперва попробовать. Решив, что неплохо начать с шелковистых волос, он взял одну прядь и намотал ее на палец, наслаждаясь тем, какая она мягкая и восхитительная. Потом поднес локон к своему лицу и, вдыхая цветочный аромат, провел им по своей щеке. Элин, может, и не знает, какие у нее красивые волосы. Иначе она не стала бы их так туго затягивать.
Отпустив локон, он провел пальцем по ее чуть приоткрытым губам. Они показались ему удивительно мягкими. Ему хотелось упиваться ее дыханием, ее сладостью. Хотелось заключить ее в объятия, прижать к своему сердцу, хотелось слиться с ней во всех смыслах, которые имеет это слово.
Он коснулся ее губ своими, и она, легко и свободно вздохнув, прижалась к нему плотнее. Тогда он поцеловал ее, и когда он отпустил ее на этот раз, она сонно запротестовала.
Тони на мгновение замер. У мужчины должны быть правила, кодекс чести, которого он обязан придерживаться на протяжении всей жизни. Кажется, сейчас кодекс его чести подвергается серьезному испытанию.
«Вероятно, сказывается влияние Блэкторна, — решил он. — Николас скорее всего упражнялся с подружкой Элин на этой самой постели, над ней до сих пор витает дух порока».
И все же он знал, что его нарастающее вожделение никак не связано с Николасом Блэкторном, а имеет отношение только к его внезапно усилившемуся и не поддающемуся рациональному объяснению влечению к лежащей рядом с ним женщине. Почему-то она вдруг стала значить для него больше, чем весь мир. И если это и объяснялось тем, что желание, которое он испытывал, буквально съедало его изнутри, то только отчасти.
Он бы сумел раздеть Элин и овладеть ею, не дав ей осознать, что надежный старина Тони ее скомпрометировал. Это бы решило множество проблем, но и повлекло бы за собой новые осложнения.
Еще один поцелуй, просто чтобы быть уверенным, что это возможно. Одно прикосновение, чтобы убедиться, что он может выжить. Он снова приник к ее губам, заставив их разомкнуться, и рука его легла ей на грудь.
На этот раз застонал он. Ее грудь под его рукой была такой упругой и округлой, сосок напрягся под его ищущими пальцами. Рот ее приоткрылся шире, и он поцеловал ее так, как еще ни разу не целовал ни одной женщины из общества, так как вообще ни разу не целовал ни одной женщины.
Прервав поцелуй, он задохнулся, тело его содрогалось от вынужденного воздержания. Глаза Элин вдруг приоткрылись, она взглянула на него с сонным удивлением, а потом улыбнулась зазывной, чуть пьяной улыбкой, и потянувшись, коснулась его губ, все еще влажных от поцелуя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83