Потому что и утра, и дни, и вечера, и, по возможности, ночи, проводил он со своей принцессой Грезой — рыжей ведьмочкой Леной Тихомировой. Которая, при всем своем ведьмачестве, так и не заметила подмены. Или запорошил зеленые глаза гусарский шик, с которым он ввалился в ее квартиру тогда, в первый вечер? С охапкой роз, с коллекционным шампанским «Новый Свет», прямо в дверях лихо опустившись на одно колено — поза, подсмотренная накануне у Тима.
— Сударыня, молю о прощении! Был неправ, готов искупить!.
А у самого поджилки трясутся — признает, не признает. От первых ее слов сердце в пятки ушло.
— Да что с тобой, Метельский? Прямо как подменили.
Но от вторых воспарило к небесам.
— Ладно, давай сюда веник и марш руки мыть. Считай себя прощенным, будем пиццу жрать…
И только Тихон, вещий кот, шипел со своего кресла и никак не шел на колени…
Варвара же Ардальоновна исправно несла трудовую вахту на детсадовской кухне, вечерами же раскладывала пасьянсы, беседовала с единорогом, и никто во всем свете был ей на хрен не нужен.
Тим, скрежеща зубами, безуспешно пытался засесть, наконец, за теоретическую главу диплома, но в голову настойчиво лезли мысли, далекие от науки. По первому же зову местного руководства он бросался вкручивать лампочки, прочищать засорившиеся унитазы, до седьмого пота истово колошматил грушу на чердаке. Все гнал из себя горькие воспоминания — о той, которую любил и которую, поддавшись минутной обиде, так глупо отдал другому. И то, что этот другой — лучший друг, более того, астральный близнец, второе «я», — абсолютно не грело душу…
Андрон явился только тридцать первого — легкий, свежий, пахнущий морозом.
— С наступающим, брат! — Он брякнул на стол перед съежившимся Тимом что-то продолговатое, чуть изогнутое, обернутое в прочный коленкор и перевязанное поперек. — Гони руль!
— С какой это стати? — неприязненно осведомился Тим.
— Прошу — значит, надо!
Андрон не замечал дурного настроения друга. Или не хотел замечать. Тим порылся в карманах, бросил на стол стертый металлический рублик. Андрон развязал бечевку, бережно развернул коленкор.
— Гляди, красотуля какая! Кубанская шашка-волчок! Никогда не тупится, скобу железную напрочь перерубает. Говорят, их ковали из мечей крестоносцев, а в Гражданскую беляки за одну такую двух боевых коней давали!
Интерес историка возобладал над хандрой. Тим осторожно взял шашку — рукоять легла в руку, будто специально для этой руки выточенная. Махнул раз, другой. Потускневшая вековая сталь запела — гулко, молодо.
— Правильная!.. А на лезвии должно быть клеймо — фигурка волка… Да, точно, смотри!
— Ага! Только, по-моему, это не волк. Точь-в-точь та псина, что на флюгере у нас приделана. Собака Баскервилей!
— Точнее, собака Брюса… Интересно, как она оказалась на-кубанской шашке? Ладно, попробую выяснить у специалистов…
Тим со вздохом выпустил чудо-шашку из рук, положил на расстеленную ткань.
— Забирай!
Андрон не шелохнулся. Только прищурился хитро.
— Ты не понял, Тим. Она теперь твоя.
— То есть как это — моя? Да ты с ума сошел!
Это ж такая редкость, музейная, цены безумной?.. Нет, я не могу принять…
— Студент, завязывай, а? Поезд ушел, ты уже принял.
— Как принял?
— Элементарно. Купленные вещи возврату и обмену не подлежат. — Андрон подбросил монетку и ловко поймал в оттопыренный карман. — А я так и так твой должник по жизни…
Он не стал объяснять, что шашку эту уступил ему Сява Лебедев по льготной, дружеской цене — триста рублей. Содержимое последнего из трех конвертов, под шумок умыкнутых с подарочного стала в «Застолье», в первый день свадебного разгуляева. Остальные два Андрон лихо прокутил с Тихомировой.
Тим безмолвствовал, опустив глаза в пол. Помолчал и Андрон.
— Ну ладно, еще раз с наступающим! Пойду с мамашей почеломкаюсь и — ауф видерзейн…
— Ага… Лену целуй… за двоих. Андрон вздохнул.
— Это уж в будущем году. Раньше не получится. Тестюшку любимого один большой банан на дачу пригласил Новый год встречать, со всем семейством. Фейерверки, банька, охота. До Рождества квасить будут… Ну, я, конечно, смотаюсь пораньше, потому как сессия… — Он хохотнул, рукой обозначив в воздухе округлую женскую грудь. — Но денька три пожировать придется, ничего не попишешь…
— Сочувствую.
— Ладно, хорош стебаться… Сам-то где справлять думаешь?
— А вот здесь и думаю. Тихо, по-семейному, с Вар-варойАрдальоновной, сАрнульфом. Чайку попьем, телевизор посмотрим, может, в дурачка перекинемся.
— Слушай, — в глазах Андрона сверкнула сумасшедшинка, — есть гениальная идея… Рокировочка.
— То есть?
— Ну! Если я за тебя канаю с легкостью, то уж ты-то за меня — тем более, как-никак с образованием, артист к тому же… Короче, не съездил бы ты с моими драгоценными на барскую дачку вместо меня? А что — салют посмотрел бы, разносолов покушал от пуза, в баньке с начальниками попарился. Мой Ильич, он молоток, классный мужик. Да и Анжелка, в общем, баба нормальная, хоть и дура… А я бы — сам знаешь куда…
Тим поднял голову.
— Извини, брат. Не по мозгам мне сейчас такая задача. Ты ж не хочешь, чтобы меня разоблачили как самозванца.
— Твоя правда… Ну, пора, труба зовет! — У порога он вдруг повернулся и совсем другим тоном добавил: — Я раньше думал, что таких, как она, в природе не существует. Только в мечтах…
Он ушел. А Тим, ничтоже сумняшеся, выкрал с пустой вахты ключ от кабинета заведующей и, нахально водрузив ноги на стол Александры Фран-цевны, принялся названивать Лене Тихомировой.
— Привет, любовь моя, с наступающим! Какие нпаны на вечерок?
— Вы, товарищ Метельский, все-таки исключительная свинья. Блеете что-то неубедительное насчет семейных обязанностей, в преддверии праздника бросаете честную девушку на произвол судьбы, а теперь еще планами интересуетесь. Вы случайно не садист с отягощенной наследственностью? Ваш дедушка часом у Гиммлера не служил?.. А если серьезно, то планы самые минимальные. Посидим с Маринкой, тяпнем по рюмочке…
— Отставить Маринку! Позвони ей, наври чего-нибудь. А я рвану на базар, увеличу нетрудовой доход елочных спекулянтов и, как Дед Мороз…
— Дед Склероз! Кто мне третьего дня, блеснув искусством конспирации, припер в чехле от контрабаса голубой кремлевский танненбаум?! Или у тебя это дело поставлено на поток? Смотри, Метельский, меня начинают терзать смутные подозрения…
— Каюсь, каюсь… Диплом, сессия, голова кругом…
— Полеты, полеты… Ладно, за тобой шампанское, за мной — фирменное блюдо.
— Паста по-пармезански?
— Макароны по-флотски.
Но коварная Тихомирова опять обманула его, подав вместо макарон копченого угря и филе-миньоны, вымоченные в коньяке…
Первого января, в пятом часу пополудни, она выставила его за дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87