На всех фотографиях, в разных сочетаниях и в разных позах запечатлен был примерно десяток мужчин, явно американцев по одежде, выражению лиц и роду занятий — они самозабвенно играли в гольф на роскошной зеленой лужайке.
— Этот, — сказала Воронцова, указав на две фотографии. — Профессор Собаччи, психолог из Мичиганского университета. Он у нас зимой лекции читал.
— А в свободное время ухлестывал за симпатичной аспиранточкой по фамилии, кажется, Тихомирова, — хохотнул генерал.
— Но своего не добился, — улыбнулась в ответ капитан Воронцова. — Совсем не в моем вкусе. Кстати, об этом контакте я представила исчерпывающий отчет на имя полковника Жаркова.
— Да, меня ознакомили… А больше никого не узнаете? Этого лысого, например?
— Нет, товарищ генерал.
— Контр-адмирал Джон Пойндекстер, начальник разведки ВМС США. Бакли из сенатского подкомитета по обороне, Фергюссон, комитет начальников штабов. Остальных не знаем… Интересные друзья у простого провинциального профессора! Или непростого?
— Выходит, непростого, товарищ генерал. — Вот это вам и предстоит выяснить, товарищ капитан. Надежные источники сообщают, что через три недели наш профессор кислых щей прилетает в Ленинград с одной-единственной целью — предложить руку и сердце неуступчивой аспирантке Тихомировой. Есть мнение, что аспирантка это предложение примет.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
— И славненько!
Генерал потер руки, вновь поднялся из-за стола. Встала и Воронцова. Генерал приблизился, заключил ее в отеческие объятия.
— Знаю, дочка, чужбина — не сахар, но знаю еще одно — ты выдержишь, не посрамишь славной чекистской фамилии Воронцовых-Тихомировых. Так надо!.. Мы, конечно, с оформлением ПМЖ потянем, сколько можем, погуляй напоследок по родине-то, березкам русским поклонись, могилкам родным, как знать, доведется ли еще… Если есть просьбы какие — давай, не стесняйся.
Воронцова отступила на шаг и, опалив генерала изумрудным пламенем глаз, четко проговорила:
— Просьба одна, товарищ генерал. Прошу разрешения вплоть до отъезда вести объект «Волчата».
Братья (1980)
Андрон спал. Прямо в пальто, на стуле, привалившись к стенке и широко раскрыв рот. Его красивое волевое лицо во сне было детским и беззащитным. В ногах валялись две пустые банки из-под пива, но «Белая лошадь» была едва почата, граммов на пятьдесят, не более. Яства, заморские и отечественные, так и остались нераспечатанным, — видно, трехдневный банкет на барской даче на время отбил аппетит.
Тиму не хотелось будить его, но стоило ему лишь приблизиться, Андрон открыл ясные, насмешливые глаза.
— Свалили гостюшки?
Сонный или бодрствующий, он все равно не мог слышать ничего из того, что творилось внизу, — стены и перекрытия в доме были что надо, для такого хозяина, как фельдмаршал Брюс, строили на совесть…
— Отнюдь. Праздник продолжается. Наш заграничный друг и меценат пребывает в полнейшем отрубе в комнате Варвары Ардальоновны, зато мадам… — Тим тряхнул боксерским халатом, в который облачился по пути сюда. — Переодевайся. Неудобно заставлять даму ждать.
Он протер дырочку в заиндевевшем окошке, посмотрел на зимний ночной пейзаж, промурлыкал, подражая Нани Брегвадзе:
— Снегопад, снегопад, если женщина про-осит…
— А ты уверен?.. — спросил Андрон.
— На все сто пездесят… Иди, дружок, оттрахай ее во все дырки. За себя и за того парня. Не посрами звание русского мужика. Махания шашкой на сей раз не будет, гарантирую.
Ох, не шибко понравились Андрону эти интонации, но на тот момент, когда он это понял, он уже стоял в одних трусах. Обратного хода не было. Опять же, инстинкт…
Набросив на плечи халат Тима, Андрон устремился по винтовой лесенке вниз, а Тим, хватив из горла «Белой лошади», приложил к голой груди брошенный Андроном свитер.
Потом до поздней январской зари мотался по заснеженным улицам.

Эпилог
— Укол! — прохрипел профессор Собаччи. Вид его был ужасен — лоб и щеки испещрены багровыми, узловатыми шрамами, похожими на насосавшихся крови пиявок, нос напоминал сырой рубленый бифштекс. Тощее тело, беспомощно извивающееся на запятнанных шелковых простынях, покрывали иссиня-черные, сочащиеся сукровицей пятна. Руки и ноги были накрепко привязаны к кроватным спинкам.
— Сорок минут, — хладнокровно отозвалась миссис Собаччи, продолжая красить губы. — Как по-твоему, этот оттенок смотрится не очень вульгарно?
— Уко-ол!
Миссис Собаччи страдальчески поморщилась и вздохнула.
— Ты меня достал…
Тело на кровати отчаянно изогнулось.
— Развяжи меня!
Миссис Собаччи отвернулась, раскрыла ящик резного трюмо.
— Ты, сука, слышишь, развяжи!
Заложив руки за спину, миссис Собаччи не спеша приблизилась к изголовью. На ее прекрасном лице застыла полуулыбка.
— Как ты меня назвал, милый?
— Сука, сука, жестокая бессердечная сука!
Миссис Собаччи нависла над супругом.
— Повтори, будь добр, я не расслышала.
Профессор Собаччи судорожно распялил рот. Но не успел издать ни звука — молниеносным движением жена втолкнула в образовавшуюся дыру кружевной батистовый платочек. Вторым движением она прижала к чудовищно распухшим губам оранжевую ленточку скотча. Собаччи задергался и замычал.
— Отдохни, лапушка…
Не обращая более никакого внимания на истерзанного мужа, она закончила макияж, разгладила воображаемые складочки на элегантном сиреневом жакете, глянула напоследок в зеркало, довольно поцокала язычком и направилась к дверям. Профессор проводил ее мученическим стоном.
— Лобби, — бросила она лифтеру в красной ливрее.
Паренек, поразительно похожий на молодого Андрея Миронова, улыбчиво подмигнул ей, и убранная красным бархатом стальная махина бесшумно стронулась вниз.
Лифтер с веселым восхищением глазел на нее. Сложив губки бантиком, она замурлыкала по-русски:
— А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…
— You and I will bum this town… — не растерялся бойкий лифтер.
Но назначить ей свиданку в угловом «Макдоналдсе» так и не успел — лифт растворил ажурные литые створки, и, сделав мальчику ручкой, миссис Собаччи выплыла в необъятный беломраморный холл.
В этот час в чайном салоне было малолюдно — большинство гостей потребляло ланч в расположенном по соседству ресторане. Миссис Собаччи улыбнулась мгновенно подошедшей с ее столику симпатичной мулатке и ласково пропела:
— Эспрессо, пожалуйста… И рюмочку коньяку.
— Какого именно, мэм? «Мартель», «Отар», «Хеннесси»?..
— «Луи-Трез», конечно.
— О-о, — уважительно пропела мулатка, даже здесь, в «Плазе», далеко не каждый клиент позволяет себе выложить семьдесят пять баксов за полторы унции жидкого французского солнышка.
Неторопливо отхлебнув принесенное, миссис Собаччи щелкнула серебряной «Зиппо», с кайфом затянулась длинной черной «шерманкой» и откинулась на бархатном пуфике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87