Теперь не было сомнения в присутствии около него громадного табуна диких мустангов, которыми и было решено овладеть в следующую ночь. Пока развозили это приказание, слуги дона Августина устраивали костер для приготовления ужина и освещения лагеря в течение ночи, в чем им деятельно помогали охотники за бизонами, исключая, впрочем, Энсинаса. Последнего донья Розарита пожелала кое о чем расспросить, пользуясь тем, что отец ее прогуливался в это время с сенатором, вероятно, обсуждая с ним свои планы на будущее.
Сидя на берегу озера, молодая девушка рассеянно слушала стоявшего перед ней охотника, машинально обрывая лепестки букета, собранного для нее сенатором. Вечерний ветерок рябил поверхность озера, на которую она бросала задумчивые взгляды. Белая и грациозная, подобно ундине, Розарита, слушая охотника, думала об опасностях, окружающих в пустыне одинокого путешественника. Но не о себе она беспокоилась: все ее мысли покоились на молодом человеке, так внезапно покинувшем ночью их гасиенду, о котором она вот уже две недели ничего не слыхала. По некоторым робким справкам, наведенным ею, оказалось, что ни по дороге в Гваймас, ни по дороге в Ариспу никто не встречал приемного сына Арельяно. Один вакеро видел его пустую хижину, и ничто не указывало, чтобы он возвратился туда, где протекло его детство. Он должен был направиться не иначе как к Тубаку, а там как раз начинались опасности. Энсинас прибыл из президио, и от него молодая девушка надеялась получить сведения о человеке, который завладел всем ее существом.
Сумерки начали густеть над озером, его гладь блекла, темнела. Скоро легкие пары задымились над водой, затягивая ее легкой вуалью. Это был час, когда птицы скрываются под листвой деревьев, посылая последнее «прости» умирающему дню.
Розарита, задумчивая и мечтательная, прислушивалась к гармоничному шепоту вечернего бриза и, казалось, была погружена в неопределенную грусть.
Внезапно она пронзительно вскрикнула и указала рукой на темный канал, где под сводами зелени, в которой терялись воды озера, осторожно кралась человеческая фигура. По ее странной прическе и раскрашенному красками лицу в ней сразу можно было признать индейца. Первое время сам охотник поддался чувству тревоги при виде странного гостя, однако скоро жестом успокоил дона Августина, бежавшего на крик дочери с оружием в руках.
— Пустяки, — заметил Энсинас, — это мой друг команч, хотя и страшный на вид!
Чтобы окончательно рассеять недоверчивость отца и дочери, охотник спокойно пошел навстречу индейцу. Да и последний, при виде сидевших на берегу людей, перебросил через плечо карабин, который раньше держал в руке, и направился вдоль берега навстречу охотнику. То был стройный молодой человек, выступавший легким упругим шагом. Могучая грудь его и плечи были обнажены, а вокруг узкой талии был обернут тонкий индейский плащ ярких цветов. Его ноги были облечены в алые суконные гамаши, закрепленные снизу подвязками, сплетенными из конского волоса, а обувью служили полусапожки такой же замечательной работы, как и подвязки.
Голова его, выбритая сплошь, за исключением пучка волос на макушке, завязанных в узел, привлекала внимание странностью своего убора. То был род тюрбана, составленного из двух платков, живописно повязанных крест-накрест через лоб. Блестящая кожа огромной гремучей змеи терялась в складках тюрбана, голова пресмыкающегося с острыми зубами торчала справа, а хвост с погремушками свешивался до левого плеча.
Черты его лица обращали на себя внимание правильностью и грацией, их портил лишь густой слой красок, которыми индеец был размалеван. Высокий лоб, на котором было написано мужество и честность, черные, полные огня глаза, римский нос и тонкий с гордыми очертаниями рот придавали ему величественный вид.
Спокойно и беззаботно приближался молодой воин, не обращая внимания на впечатление, производимое им, но при виде Розариты невольно остановился, бросив на молодую девушку взгляд наивного восхищения.
Бледная как полотно, Розарита с трепетом прижалась к охотнику, подобно голубю, ищущему убежища в колючках нопала от когтей коршуна.
На вопросительные взгляды Энсинаса, индеец ответил двумя вопросами, вложив в них всю пышную образность индейского языка:
— Разве сегодня выпал снег на берегах озера? Или в лесной траве распустились водяные лилии?
Трудно сказать, развеял ли страх молодой девушки этот тонкий комплимент. Во всяком случае, она уже не жалась к охотнику. Беспокойство последнего, однако, не уменьшилось, и на цветистые вопросы индейца он предпочел ответить тоже двумя вопросами:
— Разве команч принес мне дурное известие? Разве он считает себя в неприятельской области, идя с карабином наготове, точно выслеживает какого-нибудь апача?
Сверкающий Луч презрительно улыбнулся.
— Апачей, — сказал он, — воин команчей преследует лишь с плетью в руке. Нет, команч видел недалеко отсюда бизонов и надеялся перехватить их у водопоя!
Энсинас не забыл, что индеец обещал ему идти по следам двух пиратов прерий. Знал он также, что этот воин был не такой человек, чтобы отказаться от своего намерения.
— Ничего иного зоркие глаза команча не увидели?
— Сверкающий Луч видел среди следов белых следы Кровавой Руки и Эль-Метисо и пришел предупредить друзей, чтобы они были настороже!
— Как! Эти негодяи все еще здесь? — с беспокойством воскликнул охотник.
— Что он говорит? — спросил гасиендеро.
— Ничего особенного, сеньор Пена! — ответил Энсинас. И снова обратился к индейцу: — Воину известна цель, ради которой эти разбойники прибыли в здешние края?
Команч некоторое время молча разглядывал окружавших его лиц, потом выразительно посмотрел на донью Розариту, опиравшуюся на руку отца, и отвечал:
— Лилия Озера бела, как первый снег. Если бы перед глазами Сверкающего Луча не стоял образ избранной им подруги, его ослепила бы молния, исходящая от женщины, живущей в небесном вигваме. Это жилище достойно ее. Эль-Метисо прибыл похитить Лилию Озера!
При этом поэтическом намеке на ее красоту Розарита молча потупила глаза перед огненным взором команча.
— Сверкающий Луч одинок теперь, — продолжал индеец, — но он поклялся отомстить за смерть тех, которые положились на его слово. Он, как и мой брат, будет охранять Лилию Озера. Теперь Сверкающий Луч доволен. Он предупредил друзей и возвращается обратно к покинутым им следам.
— С тобой были еще два воина.
— Они возвратились в свои вигвамы. Сверкающий Луч идет один.
С этими словами, сказанными с благородной простотой, команч протянул охотнику руку и, кинув еще раз на Розариту восхищенный взгляд, удалился так же молча, как и пришел, как будто, идя в одиночку по следам двух опасных бандитов прерий, он делал самое обыкновенное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
Сидя на берегу озера, молодая девушка рассеянно слушала стоявшего перед ней охотника, машинально обрывая лепестки букета, собранного для нее сенатором. Вечерний ветерок рябил поверхность озера, на которую она бросала задумчивые взгляды. Белая и грациозная, подобно ундине, Розарита, слушая охотника, думала об опасностях, окружающих в пустыне одинокого путешественника. Но не о себе она беспокоилась: все ее мысли покоились на молодом человеке, так внезапно покинувшем ночью их гасиенду, о котором она вот уже две недели ничего не слыхала. По некоторым робким справкам, наведенным ею, оказалось, что ни по дороге в Гваймас, ни по дороге в Ариспу никто не встречал приемного сына Арельяно. Один вакеро видел его пустую хижину, и ничто не указывало, чтобы он возвратился туда, где протекло его детство. Он должен был направиться не иначе как к Тубаку, а там как раз начинались опасности. Энсинас прибыл из президио, и от него молодая девушка надеялась получить сведения о человеке, который завладел всем ее существом.
Сумерки начали густеть над озером, его гладь блекла, темнела. Скоро легкие пары задымились над водой, затягивая ее легкой вуалью. Это был час, когда птицы скрываются под листвой деревьев, посылая последнее «прости» умирающему дню.
Розарита, задумчивая и мечтательная, прислушивалась к гармоничному шепоту вечернего бриза и, казалось, была погружена в неопределенную грусть.
Внезапно она пронзительно вскрикнула и указала рукой на темный канал, где под сводами зелени, в которой терялись воды озера, осторожно кралась человеческая фигура. По ее странной прическе и раскрашенному красками лицу в ней сразу можно было признать индейца. Первое время сам охотник поддался чувству тревоги при виде странного гостя, однако скоро жестом успокоил дона Августина, бежавшего на крик дочери с оружием в руках.
— Пустяки, — заметил Энсинас, — это мой друг команч, хотя и страшный на вид!
Чтобы окончательно рассеять недоверчивость отца и дочери, охотник спокойно пошел навстречу индейцу. Да и последний, при виде сидевших на берегу людей, перебросил через плечо карабин, который раньше держал в руке, и направился вдоль берега навстречу охотнику. То был стройный молодой человек, выступавший легким упругим шагом. Могучая грудь его и плечи были обнажены, а вокруг узкой талии был обернут тонкий индейский плащ ярких цветов. Его ноги были облечены в алые суконные гамаши, закрепленные снизу подвязками, сплетенными из конского волоса, а обувью служили полусапожки такой же замечательной работы, как и подвязки.
Голова его, выбритая сплошь, за исключением пучка волос на макушке, завязанных в узел, привлекала внимание странностью своего убора. То был род тюрбана, составленного из двух платков, живописно повязанных крест-накрест через лоб. Блестящая кожа огромной гремучей змеи терялась в складках тюрбана, голова пресмыкающегося с острыми зубами торчала справа, а хвост с погремушками свешивался до левого плеча.
Черты его лица обращали на себя внимание правильностью и грацией, их портил лишь густой слой красок, которыми индеец был размалеван. Высокий лоб, на котором было написано мужество и честность, черные, полные огня глаза, римский нос и тонкий с гордыми очертаниями рот придавали ему величественный вид.
Спокойно и беззаботно приближался молодой воин, не обращая внимания на впечатление, производимое им, но при виде Розариты невольно остановился, бросив на молодую девушку взгляд наивного восхищения.
Бледная как полотно, Розарита с трепетом прижалась к охотнику, подобно голубю, ищущему убежища в колючках нопала от когтей коршуна.
На вопросительные взгляды Энсинаса, индеец ответил двумя вопросами, вложив в них всю пышную образность индейского языка:
— Разве сегодня выпал снег на берегах озера? Или в лесной траве распустились водяные лилии?
Трудно сказать, развеял ли страх молодой девушки этот тонкий комплимент. Во всяком случае, она уже не жалась к охотнику. Беспокойство последнего, однако, не уменьшилось, и на цветистые вопросы индейца он предпочел ответить тоже двумя вопросами:
— Разве команч принес мне дурное известие? Разве он считает себя в неприятельской области, идя с карабином наготове, точно выслеживает какого-нибудь апача?
Сверкающий Луч презрительно улыбнулся.
— Апачей, — сказал он, — воин команчей преследует лишь с плетью в руке. Нет, команч видел недалеко отсюда бизонов и надеялся перехватить их у водопоя!
Энсинас не забыл, что индеец обещал ему идти по следам двух пиратов прерий. Знал он также, что этот воин был не такой человек, чтобы отказаться от своего намерения.
— Ничего иного зоркие глаза команча не увидели?
— Сверкающий Луч видел среди следов белых следы Кровавой Руки и Эль-Метисо и пришел предупредить друзей, чтобы они были настороже!
— Как! Эти негодяи все еще здесь? — с беспокойством воскликнул охотник.
— Что он говорит? — спросил гасиендеро.
— Ничего особенного, сеньор Пена! — ответил Энсинас. И снова обратился к индейцу: — Воину известна цель, ради которой эти разбойники прибыли в здешние края?
Команч некоторое время молча разглядывал окружавших его лиц, потом выразительно посмотрел на донью Розариту, опиравшуюся на руку отца, и отвечал:
— Лилия Озера бела, как первый снег. Если бы перед глазами Сверкающего Луча не стоял образ избранной им подруги, его ослепила бы молния, исходящая от женщины, живущей в небесном вигваме. Это жилище достойно ее. Эль-Метисо прибыл похитить Лилию Озера!
При этом поэтическом намеке на ее красоту Розарита молча потупила глаза перед огненным взором команча.
— Сверкающий Луч одинок теперь, — продолжал индеец, — но он поклялся отомстить за смерть тех, которые положились на его слово. Он, как и мой брат, будет охранять Лилию Озера. Теперь Сверкающий Луч доволен. Он предупредил друзей и возвращается обратно к покинутым им следам.
— С тобой были еще два воина.
— Они возвратились в свои вигвамы. Сверкающий Луч идет один.
С этими словами, сказанными с благородной простотой, команч протянул охотнику руку и, кинув еще раз на Розариту восхищенный взгляд, удалился так же молча, как и пришел, как будто, идя в одиночку по следам двух опасных бандитов прерий, он делал самое обыкновенное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198