Что тут загадочного?
— Ты исчезла перед самым ужином, не сказав никому ни слова.
— Мне не хотелось тебя беспокоить. Я знала, что ты работаешь.
— Да, я работал.
— Ну вот.
— Ты не должна была так поступать. Мне это не нравится.
— Леонард, ты как-то странно держишься.
— Я? — Он бросает на нее злобный взгляд. — Я просто хочу понять, в чем дело. Я зашел в твою комнату, а тебя нет. Я подумал, что-то случилось.
Она представляет себе, как он ищет ее по всему дому, потом в саду. Потом бежит мимо мертвого дрозда к воротам, спускается с холма. Он вызывает у нее чувство острого сострадания. Она знает: следовало бы признаться, что его тревога была не напрасна, что она действительно инсценировала что-то вроде побега, что ей на самом деле хотелось исчезнуть, пусть всего лишь на несколько часов.
— Ничего не случилось, — говорит она. — Я гуляла, дышала свежим воздухом. Хороший вечер.
— Я так испугался, — говорит он. — Сам не знаю почему.
Какое-то время они стоят в непривычном молчании, отражаясь в золотой вывеске мясной лавки.
— Нелли все приготовила. Если через пятнадцать минут нас не будет, она спалит дом от ярости.
Вирджиния колеблется. А как же Лондон? Ей по-прежнему отчаянно хочется сесть в поезд.
— Ты, наверное, проголодался? — говорит она.
— Да, немного. Надеюсь, ты тоже.
До чего все-таки хрупки мужчины, думает она вдруг, сколько в них живет всяких страхов. Она вспоминает, как Квентин бросился в ванную смывать с ладоней смерть дрозда. На какой-то миг ей кажется, что она стоит на невидимой черте. По одну сторону — суровый, тревожный Леонард, ряд закрытых магазинов, темная дорога на холм к Хогарт-хаус, где их ждет не дождется Нелли, с ликованием предвкушающая новый повод для обиды и раздражения. По другую сторону — поезд, Лондон и все, что с ним связано: свобода, поцелуи, искусство, темный блеск безумия. Миссис Дэллоуэй, думает она, — это дом на холме, где должна вот-вот начаться вечеринка; смерть — это город внизу, который миссис Дэллоуэй любит и которого боится; куда ей хочется убежать и забрести так далеко, чтобы уже никогда оттуда не выбраться.
— По-моему, — говорит Вирджиния, — нам пора перебираться в Лондон. Как ты считаешь?
— Не уверен, — отвечает Леонард.
— Я уже давно чувствую себя совершенно нормально. Не можем же мы вечно сидеть в пригороде.
— Давай обсудим это за ужином.
— Хорошо.
— Тебе правда так нужен Лондон? — спрашивает он.
— Да, — отвечает она. — Мне бы самой хотелось, чтобы было иначе и я могла бы спокойно наслаждаться тихой жизнью.
— Мне бы тоже хотелось.
— Ладно, пошли, — говорит она.
Билет лежит у нее в сумке. Она не скажет Леонарду, что планировала побег, пусть на несколько часов. С чувством, что не ей, а ему нужны забота и комфорт, ему, а не ей угрожает опасность, Вирджиния продевает свою руку в его и нежно сжимает его локоть. Они начинают подниматься на холм к Хогарт-хаус, обычная немолодая супружеская пара, возвращающаяся домой.
Миссис Дэллоуэй
— Еще кофе? — предлагает Оливер.
— Спасибо.
Салли протягивает чашку ассистенту Оливера, удивительно необаятельному молодому человеку, белобрысому, с впалыми щеками, который — хотя его представили как ассистента, — похоже, заведует исключительно разливанием кофе. Салли ожидала увидеть безупречного племенного жеребца с тяжелой челюстью и рельефной мускулатурой, а представший перед ней костлявый напряженный юноша мог бы вполне сойти за продавца парфюмерного отдела супермаркета.
— Ну, что скажете? — спрашивает Оливер.
Чтобы не смотреть на Оливера, Салли внимательно следит за струйкой льющегося кофе. Потом, когда чашку ставят на стол, переводит взгляд на Уолтера Харди, сидящего с совершенно непроницаемым видом. Это особый талант его взгляд кажется внимательным и в то же время ничего не выражает, как у ящерицы, вскарабкавшейся на нагретый солнцем камень.
— Интересно, — говорит Салли.
— Угу, — отзывается Оливер.
Салли задумчиво кивает и делает глоток кофе.
— Но насколько все это реально?
— Я думаю, абсолютно реально, — отвечает Оливер, — по-моему, люди готовы.
— Вы в самом деле так думаете?
Салли снова с надеждой смотрит на Уолтера. Да скажи же что-нибудь, кретин. Но разомлевший Уолтер только моргает и кивает. С одной стороны, он настороже и готов ко всяким неожиданностям, с другой — почти загипнотизирован аурой Оливера Сент-Ива, элегантного, небрежно одетого человека лет сорока пяти с проницательными глазами за стеклами очков в скромной золотой оправе, которого (правда, в кино) столько раз пытались убить, обмануть, очернить, лишить семьи; который с одинаково застенчивым пылом, будто сам не веря своему счастью, занимался любовью с богинями.
— Да, — говорит Оливер с нарастающим нетерпением в голосе.
— Да, это, как бы сказать, ээ… действительно интересно, — говорит Салли и сама невольно смеется.
— Мне кажется, Уолтер бы справился, — говорит Оливер. — Уолтер мог бы сдвинуть это с мертвой точки. Я уверен.
При упоминании своего имени Уолтер вздрагивает, начинает мигать еще чаще прежнего, подается вперед, разве что не меняет цвет.
— Я бы хотел попробовать, — говорит он.
Оливер улыбается своей знаменитой улыбкой. Салли до сих пор удивляется иногда, насколько Оливер в жизни похож на себя экранного. Разве кинозвездам не положено быть низенькими, некрасивыми, с дурным характером? Разве не в этом их долг перед нами? А Оливер Сент-Ив, наверное, и в детстве выглядел как кинозвезда. Он ослепителен а-ля Поль Баньян[14]. В нем около метра девяноста пяти росту, у него крупные черты лица, идеальной лепки руки, покрытые светлыми волосками, а ладони такие, что в них легко уместятся головы большинства мужчин. И пусть живьем он не так хорош, как на экране, нечто загадочное и особенное несомненно остается при нем, некая уникальность, причем не только души, но и тела, приводящая к тому, что все остальные крепкие, цветущие, решительные американцы мужского пола смотрятся его копиями, удачными или не очень.
— Попробуйте, — говорит Оливер Уолтеру. — Я верю в ваши силы. Да и как мне не верить, когда одной маленькой историей вы разрушили мою карьеру.
Уолтер пытается изобразить понимающую улыбку, но выходит подобострастно-злобная гримаса. Салли вдруг ясно представляет себе, каким он был лет в десять. Толстый, отчаянно дружелюбный мальчик, безошибочно вычисляющий уровень популярности своих сверстников, готовый в случае чего на любое предательство.
— Я здесь ни при чем, — осклабясь, отзывается Уолтер. — Наоборот, я всячески пытался отговорить вас от этого. Вспомните, сколько раз я звонил!
— О, не беспокойтесь, дорогуша, — говорит Оливер. — Я просто шучу. На самом деле я ни о чем не жалею, абсолютно. Так вы напишете сценарий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Ты исчезла перед самым ужином, не сказав никому ни слова.
— Мне не хотелось тебя беспокоить. Я знала, что ты работаешь.
— Да, я работал.
— Ну вот.
— Ты не должна была так поступать. Мне это не нравится.
— Леонард, ты как-то странно держишься.
— Я? — Он бросает на нее злобный взгляд. — Я просто хочу понять, в чем дело. Я зашел в твою комнату, а тебя нет. Я подумал, что-то случилось.
Она представляет себе, как он ищет ее по всему дому, потом в саду. Потом бежит мимо мертвого дрозда к воротам, спускается с холма. Он вызывает у нее чувство острого сострадания. Она знает: следовало бы признаться, что его тревога была не напрасна, что она действительно инсценировала что-то вроде побега, что ей на самом деле хотелось исчезнуть, пусть всего лишь на несколько часов.
— Ничего не случилось, — говорит она. — Я гуляла, дышала свежим воздухом. Хороший вечер.
— Я так испугался, — говорит он. — Сам не знаю почему.
Какое-то время они стоят в непривычном молчании, отражаясь в золотой вывеске мясной лавки.
— Нелли все приготовила. Если через пятнадцать минут нас не будет, она спалит дом от ярости.
Вирджиния колеблется. А как же Лондон? Ей по-прежнему отчаянно хочется сесть в поезд.
— Ты, наверное, проголодался? — говорит она.
— Да, немного. Надеюсь, ты тоже.
До чего все-таки хрупки мужчины, думает она вдруг, сколько в них живет всяких страхов. Она вспоминает, как Квентин бросился в ванную смывать с ладоней смерть дрозда. На какой-то миг ей кажется, что она стоит на невидимой черте. По одну сторону — суровый, тревожный Леонард, ряд закрытых магазинов, темная дорога на холм к Хогарт-хаус, где их ждет не дождется Нелли, с ликованием предвкушающая новый повод для обиды и раздражения. По другую сторону — поезд, Лондон и все, что с ним связано: свобода, поцелуи, искусство, темный блеск безумия. Миссис Дэллоуэй, думает она, — это дом на холме, где должна вот-вот начаться вечеринка; смерть — это город внизу, который миссис Дэллоуэй любит и которого боится; куда ей хочется убежать и забрести так далеко, чтобы уже никогда оттуда не выбраться.
— По-моему, — говорит Вирджиния, — нам пора перебираться в Лондон. Как ты считаешь?
— Не уверен, — отвечает Леонард.
— Я уже давно чувствую себя совершенно нормально. Не можем же мы вечно сидеть в пригороде.
— Давай обсудим это за ужином.
— Хорошо.
— Тебе правда так нужен Лондон? — спрашивает он.
— Да, — отвечает она. — Мне бы самой хотелось, чтобы было иначе и я могла бы спокойно наслаждаться тихой жизнью.
— Мне бы тоже хотелось.
— Ладно, пошли, — говорит она.
Билет лежит у нее в сумке. Она не скажет Леонарду, что планировала побег, пусть на несколько часов. С чувством, что не ей, а ему нужны забота и комфорт, ему, а не ей угрожает опасность, Вирджиния продевает свою руку в его и нежно сжимает его локоть. Они начинают подниматься на холм к Хогарт-хаус, обычная немолодая супружеская пара, возвращающаяся домой.
Миссис Дэллоуэй
— Еще кофе? — предлагает Оливер.
— Спасибо.
Салли протягивает чашку ассистенту Оливера, удивительно необаятельному молодому человеку, белобрысому, с впалыми щеками, который — хотя его представили как ассистента, — похоже, заведует исключительно разливанием кофе. Салли ожидала увидеть безупречного племенного жеребца с тяжелой челюстью и рельефной мускулатурой, а представший перед ней костлявый напряженный юноша мог бы вполне сойти за продавца парфюмерного отдела супермаркета.
— Ну, что скажете? — спрашивает Оливер.
Чтобы не смотреть на Оливера, Салли внимательно следит за струйкой льющегося кофе. Потом, когда чашку ставят на стол, переводит взгляд на Уолтера Харди, сидящего с совершенно непроницаемым видом. Это особый талант его взгляд кажется внимательным и в то же время ничего не выражает, как у ящерицы, вскарабкавшейся на нагретый солнцем камень.
— Интересно, — говорит Салли.
— Угу, — отзывается Оливер.
Салли задумчиво кивает и делает глоток кофе.
— Но насколько все это реально?
— Я думаю, абсолютно реально, — отвечает Оливер, — по-моему, люди готовы.
— Вы в самом деле так думаете?
Салли снова с надеждой смотрит на Уолтера. Да скажи же что-нибудь, кретин. Но разомлевший Уолтер только моргает и кивает. С одной стороны, он настороже и готов ко всяким неожиданностям, с другой — почти загипнотизирован аурой Оливера Сент-Ива, элегантного, небрежно одетого человека лет сорока пяти с проницательными глазами за стеклами очков в скромной золотой оправе, которого (правда, в кино) столько раз пытались убить, обмануть, очернить, лишить семьи; который с одинаково застенчивым пылом, будто сам не веря своему счастью, занимался любовью с богинями.
— Да, — говорит Оливер с нарастающим нетерпением в голосе.
— Да, это, как бы сказать, ээ… действительно интересно, — говорит Салли и сама невольно смеется.
— Мне кажется, Уолтер бы справился, — говорит Оливер. — Уолтер мог бы сдвинуть это с мертвой точки. Я уверен.
При упоминании своего имени Уолтер вздрагивает, начинает мигать еще чаще прежнего, подается вперед, разве что не меняет цвет.
— Я бы хотел попробовать, — говорит он.
Оливер улыбается своей знаменитой улыбкой. Салли до сих пор удивляется иногда, насколько Оливер в жизни похож на себя экранного. Разве кинозвездам не положено быть низенькими, некрасивыми, с дурным характером? Разве не в этом их долг перед нами? А Оливер Сент-Ив, наверное, и в детстве выглядел как кинозвезда. Он ослепителен а-ля Поль Баньян[14]. В нем около метра девяноста пяти росту, у него крупные черты лица, идеальной лепки руки, покрытые светлыми волосками, а ладони такие, что в них легко уместятся головы большинства мужчин. И пусть живьем он не так хорош, как на экране, нечто загадочное и особенное несомненно остается при нем, некая уникальность, причем не только души, но и тела, приводящая к тому, что все остальные крепкие, цветущие, решительные американцы мужского пола смотрятся его копиями, удачными или не очень.
— Попробуйте, — говорит Оливер Уолтеру. — Я верю в ваши силы. Да и как мне не верить, когда одной маленькой историей вы разрушили мою карьеру.
Уолтер пытается изобразить понимающую улыбку, но выходит подобострастно-злобная гримаса. Салли вдруг ясно представляет себе, каким он был лет в десять. Толстый, отчаянно дружелюбный мальчик, безошибочно вычисляющий уровень популярности своих сверстников, готовый в случае чего на любое предательство.
— Я здесь ни при чем, — осклабясь, отзывается Уолтер. — Наоборот, я всячески пытался отговорить вас от этого. Вспомните, сколько раз я звонил!
— О, не беспокойтесь, дорогуша, — говорит Оливер. — Я просто шучу. На самом деле я ни о чем не жалею, абсолютно. Так вы напишете сценарий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47