— Я никогда не занимался триллерами, — говорит Уолтер.
— Ну, это легче легкого. Возьмите в прокате пяток кассовых фильмов, и вам все станет ясно.
— Но ведь этот фильм должен быть не совсем обычным, — замечает Салли.
— Отнюдь, — отвечает Оливер капризно-смиренным тоном. — Он должен быть точно таким же, как все остальные. Его главный герой — голубой, вот и вся разница. Причем его никто не будет за это преследовать. Он не будет болеть СПИДом. Просто делать свою работу. Спасать мир тем или иным способом.
— Мм, — говорит Уолтер. — Наверное, я смог бы что-нибудь придумать. Мне было бы интересно попробовать.
— Хорошо. Отлично.
Салли потягивает кофе. Ей хочется уйти и хочется остаться; хочется заслужить восхищение Оливера Сент-Ива и хочется, чтобы ей этого не хотелось. В мире нет ничего могущественнее славы, думает она. Чтобы восстановить душевное равновесие, она обводит взглядом комнату, фотография которой украшала обложку «Аркитекчерэл дайджест» за год до того, как Оливер обнародовал свои сексуальные пристрастия. По-видимому, больше эта фотография никогда там не появится, учитывая то, что сексуальная ориентация должна говорить о вкусах хозяина. Парадокс в том, думает Салли, что чудовищность этой квартиры — вычурная чудовищность типичного дома мачо; стеклянные кофейные столики, коричневые лакированные стены, ниши с азиатскими и африканскими реликвиями (специальным образом подсвеченными; Оливер наверняка считает, что подсветка делает их особенно эффектными), гораздо больше похожими — несмотря на все проявленное к ним почтение — не на экспонаты из коллекции ценителя древностей, а на награбленное добро, Салли, которая здесь уже в третий раз, так и хочется экспроприировать сокровища и вернуть их законным владельцам. Имитируя интерес к тому, что говорит Оливер, она воображает, как под радостные приветственные клики входит в далекую горную деревушку, держа в руках потемневшую от времени маску антилопы или слегка фосфоресцирующую нежно-зеленую фарфоровую вазу, в которой вот уже десять веков подряд гоняются друг за другом два нарисованных карпа.
— Я чувствую, Сал, вы сомневаетесь, — говорит Оливер.
— Мм?
— Похоже, я вас не убедил.
— Убедили — не убедили, дело не в этом. Просто это чужое поле. Я ничего не знаю о Голливуде.
— Вы гораздо осведомленнее большинства «голливудских». Вы одна из немногих, так или иначе связанных с этим бизнесом, кого я действительно уважаю.
— Я совсем не «связана с этим бизнесом». Вы же знаете, чем я занимаюсь.
— В общем, вы сомневаетесь.
— Ну, если угодно, да, сомневаюсь, — говорит она. — Но какое это имеет значение?
Оливер со вздохом поправляет очки на переносице — жест, который Салли прекрасно помнит по одной из его картин, где он изображал скромного адвоката (бухгалтера? телепродюсера?), который по ходу фильма, спасая похищенную дочь, превращается в брутального супермена и в одиночку уничтожает небольшую армию наркодельцов.
— Конечно, здесь нужно действовать предельно аккуратно, — медленно говорит Оливер. — Я не утверждаю, что успех гарантирован.
— А любовник у него будет?
— Скорее напарник Друг. Как Робин у Бэтмена.
— Они будут заниматься любовью?
— В триллерах никогда не занимаются любовью. Во-первых, это слишком замедляет действие, во-вторых, вы теряете детскую аудиторию. Самое большее — поцелуй в финале.
— Значит, в финале они будут целоваться?
— Ну это уж как Уолтер решит.
— Уолтер? Уолтер моргает.
— Подождите, подождите, — говорит он, — я только три минуты назад согласился попробовать. Не требуйте от меня слишком многого.
— Наполеоновских планов лучше не строить, — говорит Оливер. — Сколько раз на моей памяти люди принимались за верный хит, а заканчивалось все полным провалом. Можно сглазить.
— А вы уверены, — спрашивает Салли, — что публике это будет интересно? Я имею в виду — широкой публике?
Оливер снова вздыхает, но этот вздох по тону уже совсем не похож на предыдущий. Это выпроваживающий, финальный вздох, восходящий к носовому регистру, знаменательный именно отсутствием в нем всякого драматизма. Он как первый равнодушный вздох одного из любовников в телефонном разговоре, сигнализирующий начало конца. Использовал ли Оливер этот вздох в каком-нибудь из своих фильмов? Или давным-давно кто-то вздыхал так, беседуя с Салли?
— Ну что ж, — говорит Оливер, опуская ладони на скатерть. — Уолтер, вы все обдумайте, и давайте созвонимся через пару дней.
— Хорошо, — говорит Уолтер. — Обязательно.
Салли допивает кофе. Все правильно. Это мужские игры, мужские иллюзии. На самом деле она им не нужна. Побывав на ее шоу, Оливер по непонятной причине решил (а Оливер, будем смотреть правде в глаза, не Эйнштейн), что Салли его муза и наставница, этакая Сафо, изрекающая проникновенные мудрости со своего острова. Лучше прекратить все прямо сейчас.
Но как это ни дико, ей все равно хочется нравиться Оливеру Сент-Иву. Все равно страшно остаться за бортом.
— Спасибо, что зашли, — говорит Оливер, и Салли едва сдерживается, чтобы не залепетать, перегнувшись через стол с неубранными остатками обеда: «Я еще раз подумала и поняла, что триллер с голубым главным героем действительно может сработать».
До свидания. Пора по домам.
Салли с Уолтером стоят на углу Мэдисон и Семидесятой. Они не говорят об Оливере. Им обоим ясно, что Уолтер преуспел, а Салли проиграла, хотя — если взглянуть на это дело с другой стороны — проиграл как раз Уолтер, а Салли, наоборот, вышла победительницей. Они находят новую тему для беседы.
— Значит, вечером увидимся, — говорит Уолтер.
— Мм, — отвечает Салли. Кто же его позвал?
— Как Ричард? — спрашивает Уолтер и почтительно наклоняет голову, неуклюже тыча козырьком кепки в сторону сигаретных окурков, серых клякс жвачки и скомканной обертки от «Квотер Паундер»[15]. Между прочим, думает Салли, я никогда не пробовала «Квотер Паундер».
Загорается зеленый свет. Они переходят.
— Нормально, — отвечает Салли. — Да. Он очень плох.
— Ну и времена, — говорит Уолтер. — Бог ты мой, ну и времена.
Волна дикого раздражения, поднявшись откуда-то из-под живота, жарким туманом заволакивает Салли зрение. Все-таки Уолтер невыносимый пошляк. Чувствуется, что, даже говоря вполне разумные и правильные слова и — весьма вероятно — не кривя при этом душой, он в то же время думает о себе, о том, как славно быть полуизвестным романистом Уолтером Харди, приятелем поэтов и кинозвезд, здоровым и мускулистым в свои сорок с лишним. Не будь он таким влиятельным, он, возможно, был бы просто смешон.
— Ну вот, — говорит Салли, когда они доходят до угла, но, прежде чем она успевает попрощаться, Уолтер устремляется к витрине и замирает в нескольких сантиметрах от стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47