ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Вечером посмотрели «Волшебную флейту», а в воскресенье утром…
– Что вы делали в постели?
– Спали.
– Ты с ним трахалась, когда я вошел в ваш номер.
– Он – мой муж.
– Ты получила удовольствие?
– Не следовало тебе приходить.
– Ты получила удовольствие?
– Он – мой муж.
– Благодаря мне ты ловишь с ним лишний кайф? Если мы займемся этим сейчас, будет это более возбуждающим?
– Я ухожу.
– И как тебе с ним… сейчас?
Когда я отказалась отвечать, он задал следующий вопрос:
– Как ты можешь заниматься этим с кем-то еще?
– Он – мой муж, – устало, страдальческим голосом ответила я.
Мэттью спросил, означает ли это, что между нами все кончено.
– Я тебя люблю, – ответила я. – Я хотела быть здесь, как сейчас, с тобой, с того самого момента, как увидела тебя в этом чертовом Бате. Лучше бы я не ездила туда… лучше бы…
Мы были на грани слез, в слезах, не знаю.
– Я не уверена, что смогу жить так дальше, – вырвалось у меня.
– Ты хочешь поставить точку?
Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь кусал палец. Читала об этом в книге, но Мэттью глодал боковину своего большого пальца, как голодный пес.
– Мысль о том, чтобы поставить точку, мне и в голову не приходила. Вопрос в том, как продолжить. Ты и представить себе не можешь, что все это для меня значит… ты обижаешь человека, до которого тебе нет дела, но он – мой муж.
– Это я уже слышал.
Он продолжал глодать палец и смотреть на меня, а потом внезапно задал главный вопрос. Вопрос, которого до сего момента мне удавалось избегать. Неизбежный вопрос.
Полагаю, я его ждала. Но продолжала надеяться, что ему удастся не задать его. У него не получилось. Действительность порушила его наивные представления, будто у нас с Френсисом платонические отношения. И уверенность в том, что так будет и дальше. Он явно не хотел меня ни с кем делить. Долго смотрел на свои руки, касался ладоней, словно хотел убедиться, что они выдержат вес грядущего.
– Так когда ты намерена уйти от него?
– Я бы хотела выпить кофе.
– Дилис, когда ты уйдешь от него?
– Давай не будем…
– Когда ты уйдешь от него?
– Ты говоришь, что я должна выбирать?
– Я спрашиваю, когда ты уйдешь от него?
Когда у тебя нет точного ответа, ты замираешь. Теперь я знала, что чувствовал Майкл Говард, когда Джереми Паксман четырнадцать раз повторяет: «Ты это сделал или ты этого?..»
– Я не знаю…
– Когда?
– Я не могу…
– Когда?
– …пока.
– И?
– Я не знаю… – И тут же добавила, практически не думая: –…Уйду ли вообще.
Есть способ заниматься любовью, теперь я это знаю, когда кажется, что следующего раза уже не будет. И в определенном смысле так и вышло. Потому что после этой ночи мы чего-то лишились. Вылезли из-под панциря. Вылупились из яйца. Пути назад не было. Теперь нам предстояло взять то, что предлагал нам мир, и выжить или умереть. Вопрос «Когда ты уйдешь от него?» все изменил.
По дороге домой, уехала я гораздо позже, чем собиралась, случилось что-то удивительное. Я завернула на заправочную станцию и купила последний номер журнала «Хэллоу!». Подошла к стойке с журналами, взяла, оплатила в кассе, вернулась к автомобилю. Как всегда, страницы журнала заполняли улыбающиеся физиономии кинозвезд и спортивных знаменитостей. Как обычно, комментировалось какое-то событие при дворе. Я отнесла журнал Френсису, который работал в кабинете, и сказала:
– Тетя Лайза настояла, чтобы я захватила журнал с собой.
Мы посидели, я – на подлокотнике его стула, пролистывая журнал, смеясь над абсурдностью комментариев, пока я не убедилась, что мы оба поверили в существование моей дорогой старенькой тетушки.
В этом дьявольском обмане было что-то экстраординарное. Ведь я все проделала на уровне подсознания, первая связная мысль пришла в голову уже после того, как я заплатила за журнал. И это пугало. Убеждало, что дальше так продолжаться не может. И до чего ловко я все придумала и провернула. Оставалось только изумляться собственным способностям по части обмана. С таким уровнем мастерства я могла еще долго хранить в тайне от мужа мои отношения с любовником. Проблема заключалась лишь в том, что каждой своей выдумкой я заостряла еще одну стрелу и всем им предстояло вонзиться в сердце в тот момент, когда он узнает, что я натворила.
Придет день, когда он, оглушенный, подавленный, будет сидеть, возможно, в этой самой комнате, скорее всего один, и вспоминать каждую мою ложь. Наверняка вспомнит и этот нелепый журнал, и эта самая картинка, мы сидим рядышком, вместе смеемся над содержанием журнала, может его добить. А если не эта моя придумка, то следующая за ней или следующая за следующей… «И поразил его в благородное сердце» – так отозвался Марк Антоний о предательском ударе Брута. Тогда удар этот нанес ближайший друг. А что бы он сказал, если бы нож в сердце Цезаря вонзила жена Цезаря?
Глава 9
БОЯЗНЬ ЛЖИ
Что же, несколько дней ты сидишь, уйдя в себя. Тебе звонит Шарлотта, чтобы поболтать о прошедшем уик-энде, а ты едва можешь сравняться энтузиазмом с Марией, идущей к эшафоту. Шарлотта, конечно, списывает все на гормоны, и ты с ней не споришь. Кто-то посоветовал ей, что в таких случаях очень полезен ямс. Тебе удается не сказать ей, куда, по твоему мнению, она должна идти со своим ямсом, а потом ты кладешь трубку и плачешь.
На день к тебе приезжают внучки, Клер и Рози, чья компания всегда доставляла тебе удовольствие, и потому, что ты могла побаловать их кукурузными чипсами, изготовленными не из цельных зерен, и потому, что потом они возвращались к родителям. Но на этот раз ты встречаешь их в настроении Марии. Их болтовня раздражает, ты забыла купить угощение, ты едва им улыбаешься.
Ты идешь в театр с мужем на «Двенадцатую ночь», чего давно хотела… Билеты Френсис заказал много месяцев назад. Золотые, между прочим, билеты. Критики просто сошли с ума. Аплодисменты не смолкают, после спектакля актеров не отпускают со сцены, но ты слышишь лишь слова бедной Оливии:
Скорей убийство можно спрятать в тень,
Чем скрыть любовь: она ясна, как день.
Цезарио, клянусь цветеньем роз,
Весной, девичьей честью, правдой слез,
В душе такая страсть к тебе горит,
Что скрыть ее не в силах ум и стыд.
Френсис хлопает и хлопает. Кричит: «Браво», потому что спектакль того достоин. А ты едва можешь… и так далее и так далее.
Потому что все кончено. Ты очень благоразумно все закончила. Он хочет, чтобы ты обо всем сказала мужу; ты не можешь сказать мужу. Ни чуть позже, ни когда-либо. Ситуация тупиковая. Он много чего говорит, но суть сказанного: он не может тебя с кем-то делить. И вот, не веря, что возможно сказать: «Прощай», ты говоришь: «Прощай». А через двенадцать часов после того, как ты благоразумно поставила в романе последнюю точку, ты чувствуешь, будто у тебя подрезаны все нервы, растянуты все сухожилия, разорваны все мышцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77