Но Френсис не хотел об этом и слышать.
– Разумеется, я поеду с тобой, – безапелляционно заявил он.
Я же чувствовала себя слишком усталой, слишком эмоционально опустошенной, чтобы спорить. И потом что я могла сказать? Мой муж делал все то, что мечтают видеть от своих мужей женщины, обращающиеся к психоаналитикам, так что едва ли я могла предложить ему оставить меня в покое, чего мне хотелось больше всего. Жизнь, она иронична. В высшей степени иронична.
Они могли бы уехать еще до ленча, как шепотом и предложил Френсис, но я решила устроить им показательную экскурсию по Холмс-Тауэрс. Глупо, наверное, очень уж по-детски, но хотелось навсегда избавиться от болезненных ощущений при упоминании плаща, ботинок, гнид. Лучший тому способ – вновь прикоснуться к нынешним материальным благам, и, надо признать, мне действительно стало легче. Особенно когда я распахнула дверцы гардероба и увидела, как поскучнела моя кузина: похоже, ее проняло. Я провела рукой по твиду и шерсти, джерси и атласу и словно впервые увидела, сколько у меня нарядов.
– Пожалуй, с одеждой у нас перебор, не так ли? – Уж не знаю, кого я спрашивала, их или себя. – Но я просто не могу остановиться, покупаю и покупаю.
Френсис ушел.
Я даже привела их ванную, примыкающую к нашей спальне, чтобы показать им бронзовые краны из отеля двадцатых годов в Перудже. Бальзам на старую рану. Ванная моего детства была темной и грязной, воду выдавал счетчик, и ее едва хватало на то, чтобы помыться. Мне хотелось знать, помнит ли она это. Я едва удержалась, чтобы не спросить, помнит ли она мой последний приезд, одной из бедных родственниц, когда я прибыла без зубной щетки. Да еще бесхитростно сообщила по прибытии моим тете и кузине, что мы могли позволить себе или билет на трамвай, или зубную щетку, но не первое и второе вместе. Я рассказала им, что нам пришлось прощупать зазоры между сиденьем и спинкой кресел и старого дивана, чего я терпеть не могла, боялась, что оттуда выскочит мышь. Там мы и нашли требуемый шестипенсовик, который пошел на оплату билета в подземке. Ах, как же они хихикали. Я до сих пор помню, как они хихикали. А тетя тут же повела меня в ванную, чистенькую, уютную, ухоженную, чтобы я вымыла руки. Мне также купили зубную щетку, которая мне очень понравилась, но заставили оставить ее в их доме, «до следующего приезда». Старые жмоты!
После бронзовых кранов и одежды я показала им кабинет Френсиса с массивным старинным столом и уставленными книгами стеллажами вдоль стен.
– О! – выдохнула Элисон. – Он много читает.
– Половина книг моя, – небрежно уточнила я. – Все книги по искусству.
Кабинет произвел на нее неизгладимое впечатление. Но я все испортила, отведя их на кухню, где, по существу, превратилась в домохозяйку, рекламирующую технические достижения, направленные на облегчение ее труда.
– Вот это отжимная центрифуга, нажал на кнопку, и все дела. Подоконники одновременно служат крышками ящиков. А это… – Я говорила и говорила. Когда экскурсия закончилась, у них не осталось ни малейшего сомнения в том, что у меня есть все, чего только могло пожелать мое сердце. Если бы мое сердце желало вещи, которые можно купить за деньги. Особенно им понравились гардероб, забитый одеждой, подогнанные в размер уилтонские ковры и белая мебель. Я едва удержалась от того, чтобы повести их в наш винный погреб. Думаю, дорогая Элли так и осталась бы там. Всю экскурсию моя тетушка трусила сзади, все смотрела, все трогала, ахала и охала от восторга, иногда обнимала меня.
Наконец мы развезли их по станциям, посадили на поезд и поехали домой. Душу окутал туман несчастья. Одного визита моей тетушки и кузины хватило, чтобы разбить зеркало, в котором моя жизнь смотрелась идеальной. Я начала плакать большими слезами ярости и жалости к себе. Где Кэрол, которая смогла бы понять? И почему у меня нет нормальной сестры, с которой я могла бы поделиться своей Печалью? По приезде домой Френсис заставил меня улечься в постель, не сделав попытки составить мне компанию. Я так устала, что даже не смогла позвонить. Спала как убитая. Я это сделала. Прикрылась тетушкой. Но как сказал бы Мэттью: «Ради чего?»
Проснувшись, я почувствовала себя лучше. На мобильнике прочитала сообщение с вопросом, как все прошло, и мне страшно захотелось поехать этим вечером в Паддингтон. Внизу я заварила чай, начала щебетать, так что Френсис, я-то надеялся, что он поедет на работу, чтобы наверстывать упущенное, заказал столик в нашем любимом ресторане. И пришел в некоторое замешательство, когда я, после того как он вернулся и доложил о своих успехах, из щебечущей жены превратилась в надутого капризного ребенка. Конечно, он мог бы снять заказ, скажи я, что не в состоянии идти в ресторан. Но как я могла сказать после этого, что мне надо уйти? И куда я могла пойти? Моя тетушка более не жила в Паддингтоне, а Личфилд находился слишком далеко, чтобы съездить туда на коктейль. Я попала в западню. Я чувствовала себя так, будто попала в западню. Меня вновь переполнила жалость к себе. В итоге я выпила слишком много. Никак не меньше полутора бутылок вина, за обедом. Френсис героически отказывался остановить меня. Вот я пила и пила, как непослушный ребенок. К счастью, вино было хорошее.
– Как кузина, как кузина. – Я икнула, когда он, крепко держа под руку, выводил меня из ресторана.
Его все это уже забавляло. «Он слишком хороший, чтобы быть настоящим», – вертелось в голове. Это несправедливо… ну почему он не мог сделать мне что-нибудь плохое? Тогда у меня появился бы повод отомстить. Почему бы ему не ударить меня?
В автомобиле я молчала. Облегчала жизнь себе и усложняла ему. По приезде домой я, еще свеженькая после дневного сна, поставила си-ди Брайана Ферри. Френсис с поникшими плечами сидел в кресле, потягивал бренди, с видом потерпевшего поражение. Казалось, он вот-вот расплачется.
На одно короткое мгновение я почувствовала вкус победы, но тут же меня захлестнул жгучий стыд. Ведь это мой муж, которого я когда-то любила… любила и сейчас в определенном смысле. Лучшая сторона моего характера вступила в борьбу и победила.
– Не уходи, – сказала я. – Еще рано.
Он посмотрел на меня с искоркой надежды в глазах. По какой-то причине, наверное, подействовали выпитое вино и музыка, я вдруг почувствовала себя очень виноватой перед ним.
– Давай потанцуем, – предложила я. Как же мне было покойно в его объятиях!
– Все не так, – вырвалось у меня. – И ты тут ни при чем. Это я – сучка.
– Нет. – Он вздохнул. – Просто на тебя столько навалилось в последнее время. Эти похороны, возвращение в прошлое. Это все очень тяжело. И не могло пройти без последствий. Мне с детством повезло. Тебе – нет.
Вот тут во мне начала закипать злость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Разумеется, я поеду с тобой, – безапелляционно заявил он.
Я же чувствовала себя слишком усталой, слишком эмоционально опустошенной, чтобы спорить. И потом что я могла сказать? Мой муж делал все то, что мечтают видеть от своих мужей женщины, обращающиеся к психоаналитикам, так что едва ли я могла предложить ему оставить меня в покое, чего мне хотелось больше всего. Жизнь, она иронична. В высшей степени иронична.
Они могли бы уехать еще до ленча, как шепотом и предложил Френсис, но я решила устроить им показательную экскурсию по Холмс-Тауэрс. Глупо, наверное, очень уж по-детски, но хотелось навсегда избавиться от болезненных ощущений при упоминании плаща, ботинок, гнид. Лучший тому способ – вновь прикоснуться к нынешним материальным благам, и, надо признать, мне действительно стало легче. Особенно когда я распахнула дверцы гардероба и увидела, как поскучнела моя кузина: похоже, ее проняло. Я провела рукой по твиду и шерсти, джерси и атласу и словно впервые увидела, сколько у меня нарядов.
– Пожалуй, с одеждой у нас перебор, не так ли? – Уж не знаю, кого я спрашивала, их или себя. – Но я просто не могу остановиться, покупаю и покупаю.
Френсис ушел.
Я даже привела их ванную, примыкающую к нашей спальне, чтобы показать им бронзовые краны из отеля двадцатых годов в Перудже. Бальзам на старую рану. Ванная моего детства была темной и грязной, воду выдавал счетчик, и ее едва хватало на то, чтобы помыться. Мне хотелось знать, помнит ли она это. Я едва удержалась, чтобы не спросить, помнит ли она мой последний приезд, одной из бедных родственниц, когда я прибыла без зубной щетки. Да еще бесхитростно сообщила по прибытии моим тете и кузине, что мы могли позволить себе или билет на трамвай, или зубную щетку, но не первое и второе вместе. Я рассказала им, что нам пришлось прощупать зазоры между сиденьем и спинкой кресел и старого дивана, чего я терпеть не могла, боялась, что оттуда выскочит мышь. Там мы и нашли требуемый шестипенсовик, который пошел на оплату билета в подземке. Ах, как же они хихикали. Я до сих пор помню, как они хихикали. А тетя тут же повела меня в ванную, чистенькую, уютную, ухоженную, чтобы я вымыла руки. Мне также купили зубную щетку, которая мне очень понравилась, но заставили оставить ее в их доме, «до следующего приезда». Старые жмоты!
После бронзовых кранов и одежды я показала им кабинет Френсиса с массивным старинным столом и уставленными книгами стеллажами вдоль стен.
– О! – выдохнула Элисон. – Он много читает.
– Половина книг моя, – небрежно уточнила я. – Все книги по искусству.
Кабинет произвел на нее неизгладимое впечатление. Но я все испортила, отведя их на кухню, где, по существу, превратилась в домохозяйку, рекламирующую технические достижения, направленные на облегчение ее труда.
– Вот это отжимная центрифуга, нажал на кнопку, и все дела. Подоконники одновременно служат крышками ящиков. А это… – Я говорила и говорила. Когда экскурсия закончилась, у них не осталось ни малейшего сомнения в том, что у меня есть все, чего только могло пожелать мое сердце. Если бы мое сердце желало вещи, которые можно купить за деньги. Особенно им понравились гардероб, забитый одеждой, подогнанные в размер уилтонские ковры и белая мебель. Я едва удержалась от того, чтобы повести их в наш винный погреб. Думаю, дорогая Элли так и осталась бы там. Всю экскурсию моя тетушка трусила сзади, все смотрела, все трогала, ахала и охала от восторга, иногда обнимала меня.
Наконец мы развезли их по станциям, посадили на поезд и поехали домой. Душу окутал туман несчастья. Одного визита моей тетушки и кузины хватило, чтобы разбить зеркало, в котором моя жизнь смотрелась идеальной. Я начала плакать большими слезами ярости и жалости к себе. Где Кэрол, которая смогла бы понять? И почему у меня нет нормальной сестры, с которой я могла бы поделиться своей Печалью? По приезде домой Френсис заставил меня улечься в постель, не сделав попытки составить мне компанию. Я так устала, что даже не смогла позвонить. Спала как убитая. Я это сделала. Прикрылась тетушкой. Но как сказал бы Мэттью: «Ради чего?»
Проснувшись, я почувствовала себя лучше. На мобильнике прочитала сообщение с вопросом, как все прошло, и мне страшно захотелось поехать этим вечером в Паддингтон. Внизу я заварила чай, начала щебетать, так что Френсис, я-то надеялся, что он поедет на работу, чтобы наверстывать упущенное, заказал столик в нашем любимом ресторане. И пришел в некоторое замешательство, когда я, после того как он вернулся и доложил о своих успехах, из щебечущей жены превратилась в надутого капризного ребенка. Конечно, он мог бы снять заказ, скажи я, что не в состоянии идти в ресторан. Но как я могла сказать после этого, что мне надо уйти? И куда я могла пойти? Моя тетушка более не жила в Паддингтоне, а Личфилд находился слишком далеко, чтобы съездить туда на коктейль. Я попала в западню. Я чувствовала себя так, будто попала в западню. Меня вновь переполнила жалость к себе. В итоге я выпила слишком много. Никак не меньше полутора бутылок вина, за обедом. Френсис героически отказывался остановить меня. Вот я пила и пила, как непослушный ребенок. К счастью, вино было хорошее.
– Как кузина, как кузина. – Я икнула, когда он, крепко держа под руку, выводил меня из ресторана.
Его все это уже забавляло. «Он слишком хороший, чтобы быть настоящим», – вертелось в голове. Это несправедливо… ну почему он не мог сделать мне что-нибудь плохое? Тогда у меня появился бы повод отомстить. Почему бы ему не ударить меня?
В автомобиле я молчала. Облегчала жизнь себе и усложняла ему. По приезде домой я, еще свеженькая после дневного сна, поставила си-ди Брайана Ферри. Френсис с поникшими плечами сидел в кресле, потягивал бренди, с видом потерпевшего поражение. Казалось, он вот-вот расплачется.
На одно короткое мгновение я почувствовала вкус победы, но тут же меня захлестнул жгучий стыд. Ведь это мой муж, которого я когда-то любила… любила и сейчас в определенном смысле. Лучшая сторона моего характера вступила в борьбу и победила.
– Не уходи, – сказала я. – Еще рано.
Он посмотрел на меня с искоркой надежды в глазах. По какой-то причине, наверное, подействовали выпитое вино и музыка, я вдруг почувствовала себя очень виноватой перед ним.
– Давай потанцуем, – предложила я. Как же мне было покойно в его объятиях!
– Все не так, – вырвалось у меня. – И ты тут ни при чем. Это я – сучка.
– Нет. – Он вздохнул. – Просто на тебя столько навалилось в последнее время. Эти похороны, возвращение в прошлое. Это все очень тяжело. И не могло пройти без последствий. Мне с детством повезло. Тебе – нет.
Вот тут во мне начала закипать злость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77