Сказали: «Оно сейчас, правда, на реконструкции, но поле будет классное: дренажная система, трава вырастет. А пока только шлак, мелкая галька». Тарасов увидел:
– Мальчишки! У нас «Уэмбли»! Смотрите ширина какая, трава зеленая… будет! Ну-ка начали, по кувырочку сделали и понеслись двадцатью двумя копытами!
А в Ираке дает мне задание:
– Валь, возьми мальчишек, займись с ними немножко акробатикой, атлетизмом. Вон там, на лужайке в сквере.
Приходим в сквер, а там началась мусульманская молитва, все коврики расстелили, совершают намаз. Я к Тарасову, он небрежно:
– Ерунда! Я с местной полицией договорился, они не тронут.
И вот арабы сидят на коленях молятся, а наши между ними ускорения шпарят, бег с высоко поднятой ногой, прыжки, кувырки.
В Багдаде мы были по линии министерства обороны, поэтому встречали нас по-царски. Министр принимал, возили смотреть сады Семирамиды, а также на личный корабль бывшего короля. Там у него стоял золотой телефон, и даже унитаз был позолоченный. Тарасов со своими армейскими привычками оказался как рыба в воде. От него все шарахались. Он чуть что – доложу министру. Уличил поваров в том, что они молоко разбавляют кипяченой водой. «Жратвы мало даете! Зажимаете?! Вынужден буду обратиться к вашему министру». Переводчик как перевел, тех чуть кондрашка не хватил. Специально потом приглашали смотреть, как они готовят продукты и разливают молоко…
Словом, работа была интересная. Что касается непосредственно содержания тренировок, то тут сразу обнаружились недостатки Анатолия Владимировича как футбольного тренера. И, к сожалению, довольно серьезные. Даже в физической подготовке, не говоря уж о тактике. Товаровский к тому времени, увы, умер, а других авторитетов в плане методики у Тарасова не было. Таким образом, он практически исключил из плана работу над скоростной выносливостью. Механически перенес свои хоккейные принципы на футбол, не понимая того, что хоккей не предъявляет таких требований к этому элементу физической готовности. Хоккеист находится на площадке полторы-две минуты, ведет борьбу на пределе, на встречных курсах. А затем следует смена, пауза. Поэтому Тарасов кроссы особо не жаловал. Шла работа над взрывной скоростью и общей физической мощью. Допустим, сажал Володьку Федотова на спину Капличному, давал ему блин в руки и посылал в горку. А с той стороны Уткин с Дорофеевым также бегут. Кто первый до вершины доберется. Федотов должен еще круговые вращения блином этим делать, вперед-назад. Он боится, как бы Капличному по башке не врезать. Капличный тоже со страхом голову втягивает. Словом, очень весело. Но причем тут футбол. Это классическая подготовка к борьбе у борта. А где же рывки без мяча на семьдесят метров на протяжении девяноста минут?
В футболе есть такой объективный показатель – работа с максимальной мощностью. Это расстояние, которое футболист может пробежать чередующимися рывками на пределе мощности. Не так, как спринтер: пробежал сто метров и упал выложился. А, положим, мощный рывок метров на сорок, несколько секунд паузы – и дальше. В то время в лучших командах игроки достигали уровня тысячи двухсот – тысячи пятисот метров. Лобановский довел до двух тысяч (сейчас, говорят, делают и три). А у нас даже Чесноков, который бегал стометровку около одиннадцати секунд, имел показатель семьсотвосемьсот метров. Что говорить о ветеранах – Копейкине, Уткине, Федотове? О какой темповой игре может идти речь, если после очередного рывка футболист выпадает из игры, не успевает восстановиться? Ему давать мяч бесполезно.
Я рад был бы что-нибудь посоветовать, но у нас с Тарасовым первые месяцы в отношениях ощущалась какая-то отчужденность. Скажу больше, ко мне никто так никогда не придирался. Я без ложной скромности считаю, что в смысле отношения к делу был показательным тренером. Никогда не нарушал режим, не прогуливал, не опаздывал на тренировки. И тем не менее Анатолий Владимирович шпынял меня, как маленького ребенка.
– Валентин, вы заискивающим тоном говорите с игроками. Надо: товарищ Федотов, товарищ Капличный!
А почему? На тренировке – это одно, а за пределами поля другое. Иначе контакта не будет. Ребята же все знаменитые были. Тот же Володька пробился в клуб имени отца, четырежды (!) был первым номером в тридцати трех лучших. Это в хоккее Тарасов создал практически всех. У него такое созвездие было. Не Альметов, так Локтев, не Локтев, так Александров, не Александров, так Фирсов. А здесь-то, по существу, выбора не было. Потом говорит:
– Почему вы не доложили мне, что Капличный лег спать в половине двенадцатого, когда должен в одиннадцать. Вы должны были сделать обход. Вы не сделали этого.
И так по каждому поводу. Потом, истязание совещаниями в шесть утра. Правда, это касалось не только меня. Этот садистский метод был у него принципиально отработан. Один раз Володя Капличный решил всех обмануть. Он, хитрец, на базе в Архангельском машину ставил на стоянку не под окнами, а возле санатория. Если куда уезжал, то никто заметить не мог: машина ведь где-то на стоянке, а сам, может, по лесу гуляет. Наловил он однажды рыбы и повез в Москву. Тарасов как-то узнал. Говорит мне:
– Что делать будем? Давай так, снижаем ему зарплату и снимаем с капитана команды. Решили?
Я говорю: ну раз вы так считаете, значит, решили. Приходит Капличный.
– Молодой человек, что ж вы делаете? Кого вы обманываете? Вы обманывает не меня, не Бубукина, сами себя обманываете. Вы, капитан, уехали, бросили команду! В общем, не знаю, мы сейчас сидим и ломаем голову, что с вами делать. Идите, ложитесь спать, завтра в шесть утра придете, и мы скажем решение.
А решение-то уже принято. Тарасов говорит: пускай походит, помучается. Будильники им были ни к чему. Капличный к Федотову – не разбудишь в шесть? Да пошел ты. К Астаповскому – та же история. Бедный Володька всю ночь не спит, чтобы в шесть прийти на экзекуцию. Вот такие вещи.
Прошло месяца два-три, и я, как обычно, к жене. Зой, говорю, я не пойму даже. Что его не устраивает? Тяжело мне, что-то надо делать. Она мне: Валь, ну чего ты. Давай, подумай и скажи ему честно. Однако я не успел с ним поговорить. Анатолий Владимирович позвонил и назначил встречу у гостиничного комплекса ЦСКА. Завел меня в ресторан, где был накрыт столик на двоих. Выпили.
– Понимаешь, Валентин, я сделал вывод, что мы можем с тобой в паре работать. И дружить можем и работать. Контрольный срок кончился. Так что ты меня уж извини за то, что я к тебе так относился, требовал постоянно. Пойми меня правильно. У меня был хороший друг. Его за пьянку разжаловали. Я пришел к нему и сказал, что похлопочу, верну звание, верну все. Только дай слово, что заканчиваешь пить. Потому что иначе ты потерянный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Мальчишки! У нас «Уэмбли»! Смотрите ширина какая, трава зеленая… будет! Ну-ка начали, по кувырочку сделали и понеслись двадцатью двумя копытами!
А в Ираке дает мне задание:
– Валь, возьми мальчишек, займись с ними немножко акробатикой, атлетизмом. Вон там, на лужайке в сквере.
Приходим в сквер, а там началась мусульманская молитва, все коврики расстелили, совершают намаз. Я к Тарасову, он небрежно:
– Ерунда! Я с местной полицией договорился, они не тронут.
И вот арабы сидят на коленях молятся, а наши между ними ускорения шпарят, бег с высоко поднятой ногой, прыжки, кувырки.
В Багдаде мы были по линии министерства обороны, поэтому встречали нас по-царски. Министр принимал, возили смотреть сады Семирамиды, а также на личный корабль бывшего короля. Там у него стоял золотой телефон, и даже унитаз был позолоченный. Тарасов со своими армейскими привычками оказался как рыба в воде. От него все шарахались. Он чуть что – доложу министру. Уличил поваров в том, что они молоко разбавляют кипяченой водой. «Жратвы мало даете! Зажимаете?! Вынужден буду обратиться к вашему министру». Переводчик как перевел, тех чуть кондрашка не хватил. Специально потом приглашали смотреть, как они готовят продукты и разливают молоко…
Словом, работа была интересная. Что касается непосредственно содержания тренировок, то тут сразу обнаружились недостатки Анатолия Владимировича как футбольного тренера. И, к сожалению, довольно серьезные. Даже в физической подготовке, не говоря уж о тактике. Товаровский к тому времени, увы, умер, а других авторитетов в плане методики у Тарасова не было. Таким образом, он практически исключил из плана работу над скоростной выносливостью. Механически перенес свои хоккейные принципы на футбол, не понимая того, что хоккей не предъявляет таких требований к этому элементу физической готовности. Хоккеист находится на площадке полторы-две минуты, ведет борьбу на пределе, на встречных курсах. А затем следует смена, пауза. Поэтому Тарасов кроссы особо не жаловал. Шла работа над взрывной скоростью и общей физической мощью. Допустим, сажал Володьку Федотова на спину Капличному, давал ему блин в руки и посылал в горку. А с той стороны Уткин с Дорофеевым также бегут. Кто первый до вершины доберется. Федотов должен еще круговые вращения блином этим делать, вперед-назад. Он боится, как бы Капличному по башке не врезать. Капличный тоже со страхом голову втягивает. Словом, очень весело. Но причем тут футбол. Это классическая подготовка к борьбе у борта. А где же рывки без мяча на семьдесят метров на протяжении девяноста минут?
В футболе есть такой объективный показатель – работа с максимальной мощностью. Это расстояние, которое футболист может пробежать чередующимися рывками на пределе мощности. Не так, как спринтер: пробежал сто метров и упал выложился. А, положим, мощный рывок метров на сорок, несколько секунд паузы – и дальше. В то время в лучших командах игроки достигали уровня тысячи двухсот – тысячи пятисот метров. Лобановский довел до двух тысяч (сейчас, говорят, делают и три). А у нас даже Чесноков, который бегал стометровку около одиннадцати секунд, имел показатель семьсотвосемьсот метров. Что говорить о ветеранах – Копейкине, Уткине, Федотове? О какой темповой игре может идти речь, если после очередного рывка футболист выпадает из игры, не успевает восстановиться? Ему давать мяч бесполезно.
Я рад был бы что-нибудь посоветовать, но у нас с Тарасовым первые месяцы в отношениях ощущалась какая-то отчужденность. Скажу больше, ко мне никто так никогда не придирался. Я без ложной скромности считаю, что в смысле отношения к делу был показательным тренером. Никогда не нарушал режим, не прогуливал, не опаздывал на тренировки. И тем не менее Анатолий Владимирович шпынял меня, как маленького ребенка.
– Валентин, вы заискивающим тоном говорите с игроками. Надо: товарищ Федотов, товарищ Капличный!
А почему? На тренировке – это одно, а за пределами поля другое. Иначе контакта не будет. Ребята же все знаменитые были. Тот же Володька пробился в клуб имени отца, четырежды (!) был первым номером в тридцати трех лучших. Это в хоккее Тарасов создал практически всех. У него такое созвездие было. Не Альметов, так Локтев, не Локтев, так Александров, не Александров, так Фирсов. А здесь-то, по существу, выбора не было. Потом говорит:
– Почему вы не доложили мне, что Капличный лег спать в половине двенадцатого, когда должен в одиннадцать. Вы должны были сделать обход. Вы не сделали этого.
И так по каждому поводу. Потом, истязание совещаниями в шесть утра. Правда, это касалось не только меня. Этот садистский метод был у него принципиально отработан. Один раз Володя Капличный решил всех обмануть. Он, хитрец, на базе в Архангельском машину ставил на стоянку не под окнами, а возле санатория. Если куда уезжал, то никто заметить не мог: машина ведь где-то на стоянке, а сам, может, по лесу гуляет. Наловил он однажды рыбы и повез в Москву. Тарасов как-то узнал. Говорит мне:
– Что делать будем? Давай так, снижаем ему зарплату и снимаем с капитана команды. Решили?
Я говорю: ну раз вы так считаете, значит, решили. Приходит Капличный.
– Молодой человек, что ж вы делаете? Кого вы обманываете? Вы обманывает не меня, не Бубукина, сами себя обманываете. Вы, капитан, уехали, бросили команду! В общем, не знаю, мы сейчас сидим и ломаем голову, что с вами делать. Идите, ложитесь спать, завтра в шесть утра придете, и мы скажем решение.
А решение-то уже принято. Тарасов говорит: пускай походит, помучается. Будильники им были ни к чему. Капличный к Федотову – не разбудишь в шесть? Да пошел ты. К Астаповскому – та же история. Бедный Володька всю ночь не спит, чтобы в шесть прийти на экзекуцию. Вот такие вещи.
Прошло месяца два-три, и я, как обычно, к жене. Зой, говорю, я не пойму даже. Что его не устраивает? Тяжело мне, что-то надо делать. Она мне: Валь, ну чего ты. Давай, подумай и скажи ему честно. Однако я не успел с ним поговорить. Анатолий Владимирович позвонил и назначил встречу у гостиничного комплекса ЦСКА. Завел меня в ресторан, где был накрыт столик на двоих. Выпили.
– Понимаешь, Валентин, я сделал вывод, что мы можем с тобой в паре работать. И дружить можем и работать. Контрольный срок кончился. Так что ты меня уж извини за то, что я к тебе так относился, требовал постоянно. Пойми меня правильно. У меня был хороший друг. Его за пьянку разжаловали. Я пришел к нему и сказал, что похлопочу, верну звание, верну все. Только дай слово, что заканчиваешь пить. Потому что иначе ты потерянный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52