Все правовые идеи в сознании каждого отдельного
народа получают своеобразную окраску и свой собственный оттенок.
II
Притупленность правосознания русской интеллигенции и отсутствие
интереса к правовым идеям являются результатом застарелого зла -- отсутствия
какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа.
По поводу этого Герцен еще в начале пятидесятых годов прошлого века писал:
"правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него
своего рода школою. Вопиющая несправедливость одной половины его законов
научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное
неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский,
какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно
сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство". Дав
такую безотрадную характеристику нашей правовой неорганизованности, сам
Герцен, однако, как настоящий русский интеллигент прибавляет: "Это тяжело и
печально сейчас, но для будущего это -- огромное преимущество. Ибо это
показывает, что в России позади видимого государства не стоит его идеал,
государство невидимое, апофеоз существующего порядка вещей".
Итак, Герцен предполагает, что в этом коренном недостатке русской
общественной жизни заключается известное преимущество. Мысль эта
принадлежала не лично ему, а всему кружку людей сороковых годов, и главным
образом славянофильской группе их. В слабости внешних правовых форм и даже в
полном отсутствии внешнего правопорядка в русской общественной жизни они
усматривали положительную, а не отрицательную сторону. Так, Константин
Аксаков утверждал, что в то время, как "западное человечество" двинулось
"путем внешней правды, путем государства", русский народ пошел путем
"внутренней правды". Поэтому отношения между народом и Государем в России,
особенно до петровской, основывались на взаимном доверии и на обоюдном
искреннем желании пользы. "Однако, -- предполагал он, -- нам скажут: или
народ, или власть могут изменить друг другу. Гарантия нужна!" -- И на это он
отвечал: "Гарантия не нужна! Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет
добра; пусть лучше разрушится жизнь, в которой нет добра чем стоять с
помощью зла". Это отрицание необходимости правовых гарантий и даже признание
их злом побудило поэта юмориста Б. Н. Алмазова вложить в уста К. С. Аксакова
стихотворение, которое начинается следующими стихами:
По причинам органическим
Мы совсем не снабжены
Здравым смыслом юридическим,
Сим исчадьем сатаны.
Широки натуры русские,
Нашей правды идеал
Не влезает в формы узкие
Юридических начал и т. д.
В этом стихотворении в несколько утрированной форме, но по существу
верно излагались взгляды К. С. Аксакова и славянофилов.
Было бы ошибочно думать, что игнорирование значения правовых принципов
для общественной жизни был особенностью славянофилов. У славянофилов оно
выражалось только в более резкой форме и эпигонами их было доводимо до
крайности; например, К. Н. Леонтьев чуть не прославлял русского человека за
то, что ему чужда "вексельная честность" западноевропейского буржуа. Но мы
знаем, что и Герцен видел некоторое наше преимущество в том, что у нас нет
прочного правопорядка. И надо признать общим свойством всей нашей
интеллигенции непонимание значения правовых норм для общественной жизни...
III
Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и ее
неприкосновенность. Казалось бы, у русской интеллигенции было достаточно
мотивов проявлять интерес именно к личным правам. Искони у нас было
признано, что все общественное развитие зависит от того, какое положение
занимает личность. Поэтому даже смена общественных направлений у нас
характеризуется заменой одной формулы, касающейся личности, другой. Одна за
другой у нас выдвигались формулы: критически мыслящей, сознательной,
всесторонне развитой, самосовершенствующейся, этической, религиозной и
революционной личности. Были и противоположные течения, стремившиеся
потопить личность в общественных интересах, объявлявшие личность "quantitй
negligeable[41]" и отстаивавшие соборную личность. Наконец, в
последнее время ницшеанство, штирнерианство и анархизм выдвинули новые
лозунги самодовлеющей личности, эгоистической личности и сверхличности.
Трудно найти более разностороннюю и богатую разработку идеала личности, и
можно было бы думать, что, по крайней мере, она является исчерпывающей. Но
именно тут мы констатируем величайший пробел, так как наше общественное
сознание ни когда не выдвигало идеала правовой личности. Обе стороны этого
идеала -- личности, дисциплинированной правом и устойчивым правопорядком, и
личности, наделенной всеми правами и свободно пользующейся ими чужды
сознанию нашей интеллигенции.
Целый ряд фактов не оставляет относительно этого никакого сомнения.
Духовные вожди русской интеллигенции неоднократно или совершенно
игнорировали правовые интересы личности, или выказывали к ним даже прямую
враждебность. Так, один из самых выдающихся наших юристов мыслителей, К. Д.
Кавелин, уделил очень много внимания вопросу о личности вообще: в своей
статье "Взгляд на юридический быт древней Руси", появившейся в
"Современнике" еще в 1847 году, он первый отметил, что в истории русских
правовых институтов личность заслонялась семьей, общиной, государством и не
получила своего правового определения; затем, с конца шестидесятых годов, он
занялся вопросами психологии и этики именно потому, что надеялся найти в
теоретическом выяснении соотношения между личностью и обществом средство к
правильному решению всех наболевших у нас общественных вопросов. Но это не
помешало ему в решительный момент в начале шестидесятых годов, когда впервые
был поднят вопрос о завершении реформ Александра II, проявить невероятное
равнодушие к гарантиям личных прав. В 1862 году в своей брошюре, изданной
анонимно в Берлине, и особенно в переписке, которую он вел тогда с Герценом,
он беспощадно критиковал конституционные проекты, которые выдвигались в то
время дворянскими собраниями; он считал, что народное представительство
будет состоять у нас из дворян и, следовательно, приведет к господству
дворянства. Отвергая во имя своих демократических стремлений конституционное
государство, он игнорировал, однако, его правовое значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
народа получают своеобразную окраску и свой собственный оттенок.
II
Притупленность правосознания русской интеллигенции и отсутствие
интереса к правовым идеям являются результатом застарелого зла -- отсутствия
какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа.
По поводу этого Герцен еще в начале пятидесятых годов прошлого века писал:
"правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него
своего рода школою. Вопиющая несправедливость одной половины его законов
научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное
неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский,
какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно
сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство". Дав
такую безотрадную характеристику нашей правовой неорганизованности, сам
Герцен, однако, как настоящий русский интеллигент прибавляет: "Это тяжело и
печально сейчас, но для будущего это -- огромное преимущество. Ибо это
показывает, что в России позади видимого государства не стоит его идеал,
государство невидимое, апофеоз существующего порядка вещей".
Итак, Герцен предполагает, что в этом коренном недостатке русской
общественной жизни заключается известное преимущество. Мысль эта
принадлежала не лично ему, а всему кружку людей сороковых годов, и главным
образом славянофильской группе их. В слабости внешних правовых форм и даже в
полном отсутствии внешнего правопорядка в русской общественной жизни они
усматривали положительную, а не отрицательную сторону. Так, Константин
Аксаков утверждал, что в то время, как "западное человечество" двинулось
"путем внешней правды, путем государства", русский народ пошел путем
"внутренней правды". Поэтому отношения между народом и Государем в России,
особенно до петровской, основывались на взаимном доверии и на обоюдном
искреннем желании пользы. "Однако, -- предполагал он, -- нам скажут: или
народ, или власть могут изменить друг другу. Гарантия нужна!" -- И на это он
отвечал: "Гарантия не нужна! Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет
добра; пусть лучше разрушится жизнь, в которой нет добра чем стоять с
помощью зла". Это отрицание необходимости правовых гарантий и даже признание
их злом побудило поэта юмориста Б. Н. Алмазова вложить в уста К. С. Аксакова
стихотворение, которое начинается следующими стихами:
По причинам органическим
Мы совсем не снабжены
Здравым смыслом юридическим,
Сим исчадьем сатаны.
Широки натуры русские,
Нашей правды идеал
Не влезает в формы узкие
Юридических начал и т. д.
В этом стихотворении в несколько утрированной форме, но по существу
верно излагались взгляды К. С. Аксакова и славянофилов.
Было бы ошибочно думать, что игнорирование значения правовых принципов
для общественной жизни был особенностью славянофилов. У славянофилов оно
выражалось только в более резкой форме и эпигонами их было доводимо до
крайности; например, К. Н. Леонтьев чуть не прославлял русского человека за
то, что ему чужда "вексельная честность" западноевропейского буржуа. Но мы
знаем, что и Герцен видел некоторое наше преимущество в том, что у нас нет
прочного правопорядка. И надо признать общим свойством всей нашей
интеллигенции непонимание значения правовых норм для общественной жизни...
III
Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и ее
неприкосновенность. Казалось бы, у русской интеллигенции было достаточно
мотивов проявлять интерес именно к личным правам. Искони у нас было
признано, что все общественное развитие зависит от того, какое положение
занимает личность. Поэтому даже смена общественных направлений у нас
характеризуется заменой одной формулы, касающейся личности, другой. Одна за
другой у нас выдвигались формулы: критически мыслящей, сознательной,
всесторонне развитой, самосовершенствующейся, этической, религиозной и
революционной личности. Были и противоположные течения, стремившиеся
потопить личность в общественных интересах, объявлявшие личность "quantitй
negligeable[41]" и отстаивавшие соборную личность. Наконец, в
последнее время ницшеанство, штирнерианство и анархизм выдвинули новые
лозунги самодовлеющей личности, эгоистической личности и сверхличности.
Трудно найти более разностороннюю и богатую разработку идеала личности, и
можно было бы думать, что, по крайней мере, она является исчерпывающей. Но
именно тут мы констатируем величайший пробел, так как наше общественное
сознание ни когда не выдвигало идеала правовой личности. Обе стороны этого
идеала -- личности, дисциплинированной правом и устойчивым правопорядком, и
личности, наделенной всеми правами и свободно пользующейся ими чужды
сознанию нашей интеллигенции.
Целый ряд фактов не оставляет относительно этого никакого сомнения.
Духовные вожди русской интеллигенции неоднократно или совершенно
игнорировали правовые интересы личности, или выказывали к ним даже прямую
враждебность. Так, один из самых выдающихся наших юристов мыслителей, К. Д.
Кавелин, уделил очень много внимания вопросу о личности вообще: в своей
статье "Взгляд на юридический быт древней Руси", появившейся в
"Современнике" еще в 1847 году, он первый отметил, что в истории русских
правовых институтов личность заслонялась семьей, общиной, государством и не
получила своего правового определения; затем, с конца шестидесятых годов, он
занялся вопросами психологии и этики именно потому, что надеялся найти в
теоретическом выяснении соотношения между личностью и обществом средство к
правильному решению всех наболевших у нас общественных вопросов. Но это не
помешало ему в решительный момент в начале шестидесятых годов, когда впервые
был поднят вопрос о завершении реформ Александра II, проявить невероятное
равнодушие к гарантиям личных прав. В 1862 году в своей брошюре, изданной
анонимно в Берлине, и особенно в переписке, которую он вел тогда с Герценом,
он беспощадно критиковал конституционные проекты, которые выдвигались в то
время дворянскими собраниями; он считал, что народное представительство
будет состоять у нас из дворян и, следовательно, приведет к господству
дворянства. Отвергая во имя своих демократических стремлений конституционное
государство, он игнорировал, однако, его правовое значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67