и есть причины жалеть, что, несмотря на
успехи в разложений старой веры, новые идеи и идеалы намечаются слишком
слабо и смутно, так что кризису пока не предвидится конца.
Для ускорения этого мучительного переходного состояния необходимо одно:
сознательное уяснение тех моральных и религиозно-философских основ, на
которых зиждутся господствующие идеи. Чтобы понять ошибочность или
односторонность какой-либо идеи и найти поправку к ней, по большей части
достаточно вполне отчетливо осознать ее последние посылки, как бы
прикоснуться к ее глубочайшим корням. В этом смысле недостаточный интерес к
моральным и метафизическим проблемам, сосредоточение внимания исключительно
на технических вопросах о средствах, а не на принципиальны вопросах о
конечной цели и первой причине, есть источник живучести идейного хаоса и
сумятицы. Быть может, самая замечательная особенность новейшего русского
общественного движения, определившая в значительной мере и его судьбу, есть
его философская непродуманность и недоговоренность. В отличие, напр[имер],
от таких исторических движений, как великая английская или великая
французская революции, которые пытались осуществить новые, самостоятельно
продуманные и сотворенные философские идеи и ценности, двинуть народную
жизнь по еще не проторенным путям, открытым в глубоких и смелых исканиях
творческой политической мысли, -- наше общественное движение руководилось
старыми мотивами, заимствованными на веру, и притом не из первоисточников, а
из вторых и третьих рук. Отсутствие самостоятельного идейного творчества в
нашем общественном движении, его глубоко консервативный в философском смысле
характер есть факт настолько всеобщий и несомненный, что он даже почти не
обращает на себя ничьего внимания и считается естественным и нормальный.
Социалистическая идея, владеющая умами интеллигенции, целиком, без критики и
проверки заимствована ею в том виде, в каком она выкристаллизовалась на
Западе в результате столетнего брожения идей. Корни ее восходят, с одной
стороны, к индивидуалистическому рационализму XVIII в. и, с другой -- к
философии реакционной романтики, возникшей в результате идейного
разочарования исходом великой французской революции. Веруя в
Лассаля[56] и Маркса, мы, в сущности, веруем в ценности и идеи,
выработанные Руссо и де Местром[57], Гольбахом[58] и
Гегелем, Берком[59] и Бентамом, питаемся объедками с философского
стола XVIII и начала XIX века. И, воспринимая эти почтенные идеи, из которых
большинство уже перешагнуло за столетний возраст, мы совсем не
останавливаемся сознательно на этих корнях нашего миросозерцания, а
пользуемся их плодами, не задаваясь даже вопросом, с какого дерева сорваны
последние и на чем основана их слепо исповедуемая нами ценность. Для этого
философского безмыслия весьма характерно, что из всех формулировок
социализма подавляющее господство, над умами приобрело учение Маркса --
система, которая, несмотря на всю широту своего научного построения, не
только лишена какого бы то ни было философского и этического обоснования, но
даже принципиально от него отрекается (что не мешает ей, конечно, фактически
опираться на грубые и непроверенные предпосылки материалистической и
сенсуалистической веры). И поскольку в наше время еще существует стремление
к новым ценностям, идейный почин, жажда устроить жизнь сообразно
собственным, самостоятельно продуманным понятиям и убеждениям, -- этот живой
духовный трепет инстинктивно сторонится от большой дороги жизни и замыкается
в обособленной личности; или же -- что еще хуже, -- если ему иногда удается
прорваться сквозь толщу господствующих идей и обратить на себя внимание, --
воспринимается поверхностно, чисто литературно, становится ни к чему не
обязывающей модной новинкой и уродливо сплетается с старыми идейными
традициями и привычками мысли.
Но здесь, как и всюду, надлежит помнить проникновенные слова Ницше: "не
вокруг творцов нового шума -- вокруг творцов новых ценностей вращается мир!"
Русская интеллигенция, при всех недочетах и противоречиях ее традиционного
умонастроения, обладала доселе одним драгоценным формальным свойством: она
всегда искала веры и стремилась подчинить вере свою жизнь. Так и теперь она
стоит перед величайшей и важнейшей задачей пересмотра старых ценностей и
творческого овладения новыми. Правда, этот поворот может оказаться столь
решительным, что, совершив его, она вообще перестанет быть "интеллигенцией"
в старом, русском, привычном смысле слова. Но это -- к добру! На смену
старой интеллигенции, быть может, грядет "интеллигенция" новая, которая
очистит это имя от накопившихся на нем исторических грехов, сохранив
неприкосновенным благородный оттенок его значения. Порвав с традицией
ближайшего прошлого, она может поддержать и укрепить традицию более
длительную и глубокую и через семидесятые годы подать руку тридцатым и
сороковым годам, возродив в новой форме, что было вечного и
абсолютно-ценного в исканиях духовных пионеров той эпохи. И если
позволительно афористически наметить, в чем должен состоять этот поворот, то
мы закончим наши критические размышления одним положительным указанием. От
непроизводительного, противокультурного нигилистического морализма мы должны
перейти к творческому, созидающему культуру религиозному гуманизму.
А. С. Изгоев. ОБ ИНТЕЛЛИГЕНТНОЙ МОЛОДЕЖИ
(Заметки об ее быте и настроениях)
I
В Париже мне пришлось довольно близко наблюдать одну очень хорошую
семью русских революционеров. Муж кончал курс "Медицинской школы" и, в
отличие от большинства своих русских товарищей, работал много, и
добросовестно, как того требуют французские профессора. Жена -- очень
энергичная, интеллигентная женщина, решительная и боевая, из разряда тех
русских женщин, которых боятся из-за их беспощадного, не знающего
компромиссов языка.
Они были социалистами-революционерами, и их убеждения не расходились с
их делом, что они и доказали в революционное время: и теперь оба, муж и
жена, несут суровую административную кару. В Париже, когда я их знал, у них
был десятилетний мальчик, живой и умный, которого они очень любили. Ему
отдавали они свое свободное время, остававшееся от занятий и общественной
деятельности в русской колонии, где они по праву занимали одно из первых
мест. Отец и мать много работали над развитием своего сына, которого
воспитывали в направлении своих взглядов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
успехи в разложений старой веры, новые идеи и идеалы намечаются слишком
слабо и смутно, так что кризису пока не предвидится конца.
Для ускорения этого мучительного переходного состояния необходимо одно:
сознательное уяснение тех моральных и религиозно-философских основ, на
которых зиждутся господствующие идеи. Чтобы понять ошибочность или
односторонность какой-либо идеи и найти поправку к ней, по большей части
достаточно вполне отчетливо осознать ее последние посылки, как бы
прикоснуться к ее глубочайшим корням. В этом смысле недостаточный интерес к
моральным и метафизическим проблемам, сосредоточение внимания исключительно
на технических вопросах о средствах, а не на принципиальны вопросах о
конечной цели и первой причине, есть источник живучести идейного хаоса и
сумятицы. Быть может, самая замечательная особенность новейшего русского
общественного движения, определившая в значительной мере и его судьбу, есть
его философская непродуманность и недоговоренность. В отличие, напр[имер],
от таких исторических движений, как великая английская или великая
французская революции, которые пытались осуществить новые, самостоятельно
продуманные и сотворенные философские идеи и ценности, двинуть народную
жизнь по еще не проторенным путям, открытым в глубоких и смелых исканиях
творческой политической мысли, -- наше общественное движение руководилось
старыми мотивами, заимствованными на веру, и притом не из первоисточников, а
из вторых и третьих рук. Отсутствие самостоятельного идейного творчества в
нашем общественном движении, его глубоко консервативный в философском смысле
характер есть факт настолько всеобщий и несомненный, что он даже почти не
обращает на себя ничьего внимания и считается естественным и нормальный.
Социалистическая идея, владеющая умами интеллигенции, целиком, без критики и
проверки заимствована ею в том виде, в каком она выкристаллизовалась на
Западе в результате столетнего брожения идей. Корни ее восходят, с одной
стороны, к индивидуалистическому рационализму XVIII в. и, с другой -- к
философии реакционной романтики, возникшей в результате идейного
разочарования исходом великой французской революции. Веруя в
Лассаля[56] и Маркса, мы, в сущности, веруем в ценности и идеи,
выработанные Руссо и де Местром[57], Гольбахом[58] и
Гегелем, Берком[59] и Бентамом, питаемся объедками с философского
стола XVIII и начала XIX века. И, воспринимая эти почтенные идеи, из которых
большинство уже перешагнуло за столетний возраст, мы совсем не
останавливаемся сознательно на этих корнях нашего миросозерцания, а
пользуемся их плодами, не задаваясь даже вопросом, с какого дерева сорваны
последние и на чем основана их слепо исповедуемая нами ценность. Для этого
философского безмыслия весьма характерно, что из всех формулировок
социализма подавляющее господство, над умами приобрело учение Маркса --
система, которая, несмотря на всю широту своего научного построения, не
только лишена какого бы то ни было философского и этического обоснования, но
даже принципиально от него отрекается (что не мешает ей, конечно, фактически
опираться на грубые и непроверенные предпосылки материалистической и
сенсуалистической веры). И поскольку в наше время еще существует стремление
к новым ценностям, идейный почин, жажда устроить жизнь сообразно
собственным, самостоятельно продуманным понятиям и убеждениям, -- этот живой
духовный трепет инстинктивно сторонится от большой дороги жизни и замыкается
в обособленной личности; или же -- что еще хуже, -- если ему иногда удается
прорваться сквозь толщу господствующих идей и обратить на себя внимание, --
воспринимается поверхностно, чисто литературно, становится ни к чему не
обязывающей модной новинкой и уродливо сплетается с старыми идейными
традициями и привычками мысли.
Но здесь, как и всюду, надлежит помнить проникновенные слова Ницше: "не
вокруг творцов нового шума -- вокруг творцов новых ценностей вращается мир!"
Русская интеллигенция, при всех недочетах и противоречиях ее традиционного
умонастроения, обладала доселе одним драгоценным формальным свойством: она
всегда искала веры и стремилась подчинить вере свою жизнь. Так и теперь она
стоит перед величайшей и важнейшей задачей пересмотра старых ценностей и
творческого овладения новыми. Правда, этот поворот может оказаться столь
решительным, что, совершив его, она вообще перестанет быть "интеллигенцией"
в старом, русском, привычном смысле слова. Но это -- к добру! На смену
старой интеллигенции, быть может, грядет "интеллигенция" новая, которая
очистит это имя от накопившихся на нем исторических грехов, сохранив
неприкосновенным благородный оттенок его значения. Порвав с традицией
ближайшего прошлого, она может поддержать и укрепить традицию более
длительную и глубокую и через семидесятые годы подать руку тридцатым и
сороковым годам, возродив в новой форме, что было вечного и
абсолютно-ценного в исканиях духовных пионеров той эпохи. И если
позволительно афористически наметить, в чем должен состоять этот поворот, то
мы закончим наши критические размышления одним положительным указанием. От
непроизводительного, противокультурного нигилистического морализма мы должны
перейти к творческому, созидающему культуру религиозному гуманизму.
А. С. Изгоев. ОБ ИНТЕЛЛИГЕНТНОЙ МОЛОДЕЖИ
(Заметки об ее быте и настроениях)
I
В Париже мне пришлось довольно близко наблюдать одну очень хорошую
семью русских революционеров. Муж кончал курс "Медицинской школы" и, в
отличие от большинства своих русских товарищей, работал много, и
добросовестно, как того требуют французские профессора. Жена -- очень
энергичная, интеллигентная женщина, решительная и боевая, из разряда тех
русских женщин, которых боятся из-за их беспощадного, не знающего
компромиссов языка.
Они были социалистами-революционерами, и их убеждения не расходились с
их делом, что они и доказали в революционное время: и теперь оба, муж и
жена, несут суровую административную кару. В Париже, когда я их знал, у них
был десятилетний мальчик, живой и умный, которого они очень любили. Ему
отдавали они свое свободное время, остававшееся от занятий и общественной
деятельности в русской колонии, где они по праву занимали одно из первых
мест. Отец и мать много работали над развитием своего сына, которого
воспитывали в направлении своих взглядов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67