Русский посол Игнатьев, для которого свержение его послушного орудия, Абдул-Азиса, было чувствительным ударом, всячески использовал эти слухи. Хасан, впрочем, был вскоре арестован, но, дав торжественное обещание подчиниться высылке, был выпущен на свободу.
15 июня, в самый день своего освобождения, он явился в дом Мидхата в Тавшан-Таши, где собрался Совет министров. Было десять часов вечера, и министры только-что приступили к совещанию. Обманув внимание слуг, Хасан ворвался в залу, где шло заседание, и выстрелом из револьвера в грудь свалил военного министра Хуссейн-Авни. Министры в панике бросились в соседнюю комнату, где и забаррикадировались. Морской министр, попытавшийся схватить убийцу, был серьезно ранен ножом. Хуссейн-Авни пытался дотащиться до лестницы, но Хасан догнал его и вонзил ему в грудь кинжал. Он вернулся затем в залу и стал кричать, чтобы ему выдали великого визиря:
– Дайте мне кейсарийца, и я вам не сделаю никакого зла.
Но министры не отпирали. Тогда Хасан начал стрелять через двери, бросил креслом в люстру и поджег упавшей с люстры свечой занавеси. Слуге Мидхата, Ахмед-are, обладавшему геркулесовой силой, удалось схватить за локти убийцу, но тот вырвался и одним выстрелом свалил замертво противника. Заметив лежащего на полу в обмороке министра иностранных дел Рашида, он разрядил в него в упор револьвер и уложил на месте.
Эта сцена длилась полчаса, и ни один человек из дома, наполненного людьми, не мог остановить убийцу. Министры, предполагая, что особняк окружен целой бандой, не осмеливались выйти из своего убежища. Когда прибыли первые жандармы, Хасан встретил их выстрелами и поранил несколько человек. Только прибывшему отряду солдат удалось взломать двери и с трудом овладеть разъяренным фанатиком. Окруженный солдатами, израненный в стычке, он спускался по лестнице, когда один из адъютантов морского министра стал осыпать его ругательствами. Хасан нагнулся, вынул из сапога другой револьвер и пристрелил офицера на месте. Мидхату с трудом удалось спасти убийцу от линчевания, но на следующий день он умер от ран еще прежде, чем мог быть приведен в исполнение вынесенный ему смертный приговор.
Это происшествие, стоившее жизни нескольких человек, в том числе и двух министров, произвело в стране сильнейшее впечатление. Либералы почувствовали, что реакция вовсе не ликвидирована с низложением Абдул-Азиса. Овладевший новым падишахом страх за свою жизнь вызвал повторный припадок безумия, по поводу которого врачи на этот раз могли вынести лишь самый мрачный прогноз.
В городе было неспокойно, реакция открыто сплачивала свои силы; в темных массах фанатического населения, возбуждаемого ходжами и дервишами, началось брожение. То обстоятельство, что новый падишах не показывался на традиционных селямликах и что до сих пор не состоялось торжественного обряда его посвящения, всячески использовали агитаторы. В мечетях и других общественных местах появились прокламации, в которых говорилось, что султан османов и калиф правоверных не царствует более и что вместо него правят Мидхат и Мехмед-Рюштю.
Во главе реакционной клики, задумавшей свергнуть Мидхата и тем предупредить возможность введения ненавистной конституции, стал зять султана Дамад Махмуд Джелалэддин, начальник стамбульского гарнизона – Редиф-паша и еще несколько лиц из генералитета. Они все участвовали в свержении Абдул-Азиса, но их целью было занятие главенствующего положения в правительстве, а вовсе не введние реформ, ограничивающих самодержавие. Болезнь Мурада и волнение отсталых фанатических элементов как нельзя лучше благоприятствовали их планам, тем более, что объявление конституции задерживалось из-за сумасшествия султана и это вносило смятение в ряды самих либералов.
Ко всему прочему в это дело вмешались интриги иностранной дипломатии. Австрийское правительство на протесты турецкого посла в Вене против открытой поддержки боснийского восстания заявляло, что Мурад до вступления на трон обязался согласиться на оккупацию Боснии Австрией. Иностранные послы и посланники настойчиво требовали ответа, когда они могут вручить свои верительные грамоты. Игнатьев держал себя более вызывающе, чем когда-либо, и заявлял открыто, что пришел момент покончить с этим двусмысленным положением. Англия, от которой доверчивый Мидхат наивно ждал поддержки, вероломно наносила Турции удар в спину. Она присоединилась к коллективному вмешательству держав в сербские дела, а английский посол Эллиот заявлял Мидхату, «что дальнейшие колебания принять предложение держав вызовут роковые последствия для империи и что, если Россия выступит в защиту Сербии, Порта не может ожидать помощи ни от одной европейской державы».
Мидхат понял, что все его дело идет к катастрофе. Дамад-Махмуд и его реакционная клика открыто готовили низложение Мурада и для этой цели вступили в переговоры с наследником Абдул-Хамидом.
Мидхат со своей стороны также вошел в сношение с наследником. Человек, который вошел впоследствии в историю как один из самых мрачных и кровавых деспотов, мог радоваться. Еще недавно у него было мало оснований даже мечтать о троне Османов, сейчас же две партии конкурировали, стараясь привлечь его на свою сторону и предоставляли в его распоряжение все свои силы. Нет сомнений, что уже и в тот момент все его симпатии были на стороне реакции, но, хладнокровный игрок, он не мог не считаться, что либеральная партия представляла собой на данный момент главную силу в стране.
Он вел двойную игру и давно уже прикрывал свое неукротимое стремление к неограниченной власти смиренными либеральными излияниями, на которые не скупился.
Мидхат и его группа приняли решение поставить Абдул-Хамиду следующие условия для возведения его на трон: немедленное объявление конституции, отказ от советов безответственной дворцовой камарильи и назначение Зии-паши и Намык Кемаля его личными секретарями.
«Мидхат, – писал впоследствии сын Кемаля, Али-Хайдар Мидхат, из книги которого мы заимствуем ряд подробностей об этом крупнейшем государственном деятеле Турции, – придавал этому последнему условию громадное значение, так как оно являлось гарантией против интриг двора, которые свели на-нет столько проектов реформ».
Мидхат знал, что Зия и, в особенности, пламенный патриот Кемаль будут во дворце тем глазом прогрессивной партии, который должен будет обнаружить первую же попытку борьбы султана против конституционного режима.
Примет ли Абдул-Хамид все эти условия? Мидхат был слишком умным человеком, чтобы не разгадать будущего кровавого султана за маской скромного либерального наследника. Поэтому он предусматривал и вторрй вариант:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
15 июня, в самый день своего освобождения, он явился в дом Мидхата в Тавшан-Таши, где собрался Совет министров. Было десять часов вечера, и министры только-что приступили к совещанию. Обманув внимание слуг, Хасан ворвался в залу, где шло заседание, и выстрелом из револьвера в грудь свалил военного министра Хуссейн-Авни. Министры в панике бросились в соседнюю комнату, где и забаррикадировались. Морской министр, попытавшийся схватить убийцу, был серьезно ранен ножом. Хуссейн-Авни пытался дотащиться до лестницы, но Хасан догнал его и вонзил ему в грудь кинжал. Он вернулся затем в залу и стал кричать, чтобы ему выдали великого визиря:
– Дайте мне кейсарийца, и я вам не сделаю никакого зла.
Но министры не отпирали. Тогда Хасан начал стрелять через двери, бросил креслом в люстру и поджег упавшей с люстры свечой занавеси. Слуге Мидхата, Ахмед-are, обладавшему геркулесовой силой, удалось схватить за локти убийцу, но тот вырвался и одним выстрелом свалил замертво противника. Заметив лежащего на полу в обмороке министра иностранных дел Рашида, он разрядил в него в упор револьвер и уложил на месте.
Эта сцена длилась полчаса, и ни один человек из дома, наполненного людьми, не мог остановить убийцу. Министры, предполагая, что особняк окружен целой бандой, не осмеливались выйти из своего убежища. Когда прибыли первые жандармы, Хасан встретил их выстрелами и поранил несколько человек. Только прибывшему отряду солдат удалось взломать двери и с трудом овладеть разъяренным фанатиком. Окруженный солдатами, израненный в стычке, он спускался по лестнице, когда один из адъютантов морского министра стал осыпать его ругательствами. Хасан нагнулся, вынул из сапога другой револьвер и пристрелил офицера на месте. Мидхату с трудом удалось спасти убийцу от линчевания, но на следующий день он умер от ран еще прежде, чем мог быть приведен в исполнение вынесенный ему смертный приговор.
Это происшествие, стоившее жизни нескольких человек, в том числе и двух министров, произвело в стране сильнейшее впечатление. Либералы почувствовали, что реакция вовсе не ликвидирована с низложением Абдул-Азиса. Овладевший новым падишахом страх за свою жизнь вызвал повторный припадок безумия, по поводу которого врачи на этот раз могли вынести лишь самый мрачный прогноз.
В городе было неспокойно, реакция открыто сплачивала свои силы; в темных массах фанатического населения, возбуждаемого ходжами и дервишами, началось брожение. То обстоятельство, что новый падишах не показывался на традиционных селямликах и что до сих пор не состоялось торжественного обряда его посвящения, всячески использовали агитаторы. В мечетях и других общественных местах появились прокламации, в которых говорилось, что султан османов и калиф правоверных не царствует более и что вместо него правят Мидхат и Мехмед-Рюштю.
Во главе реакционной клики, задумавшей свергнуть Мидхата и тем предупредить возможность введения ненавистной конституции, стал зять султана Дамад Махмуд Джелалэддин, начальник стамбульского гарнизона – Редиф-паша и еще несколько лиц из генералитета. Они все участвовали в свержении Абдул-Азиса, но их целью было занятие главенствующего положения в правительстве, а вовсе не введние реформ, ограничивающих самодержавие. Болезнь Мурада и волнение отсталых фанатических элементов как нельзя лучше благоприятствовали их планам, тем более, что объявление конституции задерживалось из-за сумасшествия султана и это вносило смятение в ряды самих либералов.
Ко всему прочему в это дело вмешались интриги иностранной дипломатии. Австрийское правительство на протесты турецкого посла в Вене против открытой поддержки боснийского восстания заявляло, что Мурад до вступления на трон обязался согласиться на оккупацию Боснии Австрией. Иностранные послы и посланники настойчиво требовали ответа, когда они могут вручить свои верительные грамоты. Игнатьев держал себя более вызывающе, чем когда-либо, и заявлял открыто, что пришел момент покончить с этим двусмысленным положением. Англия, от которой доверчивый Мидхат наивно ждал поддержки, вероломно наносила Турции удар в спину. Она присоединилась к коллективному вмешательству держав в сербские дела, а английский посол Эллиот заявлял Мидхату, «что дальнейшие колебания принять предложение держав вызовут роковые последствия для империи и что, если Россия выступит в защиту Сербии, Порта не может ожидать помощи ни от одной европейской державы».
Мидхат понял, что все его дело идет к катастрофе. Дамад-Махмуд и его реакционная клика открыто готовили низложение Мурада и для этой цели вступили в переговоры с наследником Абдул-Хамидом.
Мидхат со своей стороны также вошел в сношение с наследником. Человек, который вошел впоследствии в историю как один из самых мрачных и кровавых деспотов, мог радоваться. Еще недавно у него было мало оснований даже мечтать о троне Османов, сейчас же две партии конкурировали, стараясь привлечь его на свою сторону и предоставляли в его распоряжение все свои силы. Нет сомнений, что уже и в тот момент все его симпатии были на стороне реакции, но, хладнокровный игрок, он не мог не считаться, что либеральная партия представляла собой на данный момент главную силу в стране.
Он вел двойную игру и давно уже прикрывал свое неукротимое стремление к неограниченной власти смиренными либеральными излияниями, на которые не скупился.
Мидхат и его группа приняли решение поставить Абдул-Хамиду следующие условия для возведения его на трон: немедленное объявление конституции, отказ от советов безответственной дворцовой камарильи и назначение Зии-паши и Намык Кемаля его личными секретарями.
«Мидхат, – писал впоследствии сын Кемаля, Али-Хайдар Мидхат, из книги которого мы заимствуем ряд подробностей об этом крупнейшем государственном деятеле Турции, – придавал этому последнему условию громадное значение, так как оно являлось гарантией против интриг двора, которые свели на-нет столько проектов реформ».
Мидхат знал, что Зия и, в особенности, пламенный патриот Кемаль будут во дворце тем глазом прогрессивной партии, который должен будет обнаружить первую же попытку борьбы султана против конституционного режима.
Примет ли Абдул-Хамид все эти условия? Мидхат был слишком умным человеком, чтобы не разгадать будущего кровавого султана за маской скромного либерального наследника. Поэтому он предусматривал и вторрй вариант:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57