Ему было известно, что один из его слуг, подкупленный убийцами, должен был произвести провокационный выстрел, что дало бы возможность перебить всех обитателей дома под предлогом самозащиты.
Получив телеграфное распоряжение Илдыза действовать, Хильми-паша распорядился поджечь ночью несколько домов в одном из смирнских кварталов. Когда раздались звуки набата, он явился со своим отрядом в дом губернатора, якобы для принятия распоряжений. Но пока им отпирали, Мидхат вышел из дома через специально сделанную им потайную дверь.
Однако, на улице он убедился, что квартал оцеплен и что ему не удастся пройти в порт, где он должен был сесть на иностранный пароход. Он нанял извозчика и поехал во французское консульство, куда просил явиться и остальных консулов.
В это время в его доме происходили тщетные поиски. Хильми-паша не хотел верить, что добыча ускользнула от него. Он перерыл весь дом и искал документы, которые ему приказано было доставить, даже если бы они находились в колыбели маленького ребенка Мидхата. Подкупленный слуга пытался произвести выстрел, но был схвачен одной из служанок, тут же упавшей мертвой. Весь так хорошо задуманный план рухнул.
Извещенное о случившемся правительство произвело нажим на французское посольство. Это последнее не желало ссориться с Портой из-за человека, который считался англофилом. Мидхату было предложено покинуть консульство. В тот же день он был арестован, посажен на пароход и увезен в Стамбул.
Недостаток места не позволяет нам останавливаться подробно на всех перипетиях суда над Мидхатом. Его держали под стражей и судили в том самом Мальтийском киоске, где одно время содержался Мурад. Абдул-Хамид присутствовал на заседаниях, скрытый за занавесью.
Европейская пресса уделила много места этому процессу, причем все симпатии европейского общественного мнения были на стороне обвиняемого. Мидхат держал себя гордо и независимо и отрицал право судить его в тех формах, как это происходило. Наконец, угодливые судьи вынесли смертный приговор.
Но волнение, вызванное как в Турции, так и за границей этим процессом, усиливалось. В английском парламенте запрос следовал за запросом: намерено ли английское правительство вмешаться в это позорное дело, чтобы предотвратить убийство невинного человека? Все это подействовало на Абдул-Хамида. Скрепя сердце, он заменил смертную казнь для Мидхата и обоих своих шуринов пожизненной ссылкой на юг Аравии, в оазис Тайф в Иемене.
«Зулюм»
Куда, крича, летишь так быстро
Ты, стая черных журавлей?
Несешься ль ты с родного края?
Скажи, что там теперь случилось?
Тот край милее мне всех стран…
Турецкое народное стихотворение.
Окончание войны развязало руки Абдул-Хамиду. Наиболее опасные элементы: разложенная поражением армия и громадные массы беженцев, стекшихся во время войны в Стамбул, мало-помалу покинули столицу, возвращаясь одни к своим семьям, другие к своим опустошенным битвами и оккупацией очагам. Критический момент, когда можно было ожидать взрыва народного отчаяния и гнева, был позади. Заново реорганизованная полиция, на которую во всем крайне скупой султан не жалел денег, и наиболее верные военные части позволили правительству стать полным хозяином положения. Все те, кого боялся Абдул-Хамид, кто мог сыграть ту или иную роль в движении против реакции, были мало-помалу один за другим обезврежены.
Его брат, низложенный полубезумный Мурад, живет под строгим караулом в холодных мраморных покоях Черагана, где всё полно воспоминаниями о «самоубийстве» Абдул-Азиса. К нему не допускают никого, его лишают всего необходимого и даже книг. Ему отведена комната, выходящая во внутренний двор, освещаемая лишь через застекленный потолок; даже окна других комнат нижнего этажа дворца, из которых виден Босфор, замурованы. В 1878 году, когда русские войска стоят у ворот Стамбула, Али-Суави делает безумную попытку освободить его, чтобы вернуть на трон Османов. С сотней вооруженных единомышленников, которые под видом поденщиков-беженцев работали над восстановлением рухнувшей позади дворца стены, он врывается среди бела дня в Чераган, но ему не удается склонить дрожащего от страха Мурада на авантюру. Прибывшая стража, дворца и посланный морским командованием отряд матросов окружают и перебивают до последнего дружинников Али-Суави, который сам гибнет вместе с ними на пороге покоя Мурада. После этой попытки пленника переводят в Мальтийский киоск, за крепкие стены Илдыза, дворца-крепости, специально выстроенного Абдул-Хамидом, чтобы застраховать себя от всяких покушений.
Зия – в почетной ссылке, губернатором далекой Аданы, где, убитый невзгодами и крушением всех своих надежд и мечтаний, он не думает более ни о какой политической деятельности. Мидхат тоже б ссылке, Намык Кемаль томится «поселенцем» на Митиленах.
Таким образом все вожаки, все те, кто пользуются популярностью в тех или иных кругах, растасованы по разным углам, находятся под бдительным оком абдул-хамидовской полиции, реорганизации которой новый падишах посвятил все свои силы и заботы.
Однако Абдул-Хамида продолжают тревожить шпионские донесения о Намык Кемале.
Беспокойному ссыльному приписывают намерения бежать на одном из иностранных пароходов за границу, чтобы создать там новый эмигрантский центр борьбы с режимом.
Чтобы предотвратить эту возможность, султан уже готов вновь дать приказ об его заключении в тюрьму, когда бывший великий визирь Махмуд Недим, сам побывавший в короткой ссылке на Митиленах, видевшийся там с Кемалем, а теперь вернувшийся и назначенный министром внутренних дел, дает султану благой совет назначить Кемаля начальником Митиленского округа.
– Это будет самым верным средством помешать его бегству, – говорит он. – Как только он очутится на правительственной службе и будет думать, что сможет своей работой приносить пользу населению, он посвятит всего себя этому делу и откажется от мысли о побеге.
Совет был принят. Старая придворная лисица, Махмуд Недим, оказался дальновидным. Увлеченный мелкой повседневной административной работой, Намык Кемаль на время оставил мысль о бегстве. Он пробыл еще пять лет начальником округа на Митиленах.
Беспросветная атмосфера реакции начала побеждать его бурный темперамент. Его нравственные силы мало-по-малу истощились от всех поражений и невзгод. Энергия была сломлена, крепло мрачное убеждение, что его роль политического борца, патриота и новатора – кончена. Оставалась лишь мелкая деятельность провинциального администратора да личная жизнь.
Но и в этих ограниченных рамках он хотел остаться тем же Кемалем, честным, не способным на компромиссы, свято хранящим идеи и заветы своей молодости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Получив телеграфное распоряжение Илдыза действовать, Хильми-паша распорядился поджечь ночью несколько домов в одном из смирнских кварталов. Когда раздались звуки набата, он явился со своим отрядом в дом губернатора, якобы для принятия распоряжений. Но пока им отпирали, Мидхат вышел из дома через специально сделанную им потайную дверь.
Однако, на улице он убедился, что квартал оцеплен и что ему не удастся пройти в порт, где он должен был сесть на иностранный пароход. Он нанял извозчика и поехал во французское консульство, куда просил явиться и остальных консулов.
В это время в его доме происходили тщетные поиски. Хильми-паша не хотел верить, что добыча ускользнула от него. Он перерыл весь дом и искал документы, которые ему приказано было доставить, даже если бы они находились в колыбели маленького ребенка Мидхата. Подкупленный слуга пытался произвести выстрел, но был схвачен одной из служанок, тут же упавшей мертвой. Весь так хорошо задуманный план рухнул.
Извещенное о случившемся правительство произвело нажим на французское посольство. Это последнее не желало ссориться с Портой из-за человека, который считался англофилом. Мидхату было предложено покинуть консульство. В тот же день он был арестован, посажен на пароход и увезен в Стамбул.
Недостаток места не позволяет нам останавливаться подробно на всех перипетиях суда над Мидхатом. Его держали под стражей и судили в том самом Мальтийском киоске, где одно время содержался Мурад. Абдул-Хамид присутствовал на заседаниях, скрытый за занавесью.
Европейская пресса уделила много места этому процессу, причем все симпатии европейского общественного мнения были на стороне обвиняемого. Мидхат держал себя гордо и независимо и отрицал право судить его в тех формах, как это происходило. Наконец, угодливые судьи вынесли смертный приговор.
Но волнение, вызванное как в Турции, так и за границей этим процессом, усиливалось. В английском парламенте запрос следовал за запросом: намерено ли английское правительство вмешаться в это позорное дело, чтобы предотвратить убийство невинного человека? Все это подействовало на Абдул-Хамида. Скрепя сердце, он заменил смертную казнь для Мидхата и обоих своих шуринов пожизненной ссылкой на юг Аравии, в оазис Тайф в Иемене.
«Зулюм»
Куда, крича, летишь так быстро
Ты, стая черных журавлей?
Несешься ль ты с родного края?
Скажи, что там теперь случилось?
Тот край милее мне всех стран…
Турецкое народное стихотворение.
Окончание войны развязало руки Абдул-Хамиду. Наиболее опасные элементы: разложенная поражением армия и громадные массы беженцев, стекшихся во время войны в Стамбул, мало-помалу покинули столицу, возвращаясь одни к своим семьям, другие к своим опустошенным битвами и оккупацией очагам. Критический момент, когда можно было ожидать взрыва народного отчаяния и гнева, был позади. Заново реорганизованная полиция, на которую во всем крайне скупой султан не жалел денег, и наиболее верные военные части позволили правительству стать полным хозяином положения. Все те, кого боялся Абдул-Хамид, кто мог сыграть ту или иную роль в движении против реакции, были мало-помалу один за другим обезврежены.
Его брат, низложенный полубезумный Мурад, живет под строгим караулом в холодных мраморных покоях Черагана, где всё полно воспоминаниями о «самоубийстве» Абдул-Азиса. К нему не допускают никого, его лишают всего необходимого и даже книг. Ему отведена комната, выходящая во внутренний двор, освещаемая лишь через застекленный потолок; даже окна других комнат нижнего этажа дворца, из которых виден Босфор, замурованы. В 1878 году, когда русские войска стоят у ворот Стамбула, Али-Суави делает безумную попытку освободить его, чтобы вернуть на трон Османов. С сотней вооруженных единомышленников, которые под видом поденщиков-беженцев работали над восстановлением рухнувшей позади дворца стены, он врывается среди бела дня в Чераган, но ему не удается склонить дрожащего от страха Мурада на авантюру. Прибывшая стража, дворца и посланный морским командованием отряд матросов окружают и перебивают до последнего дружинников Али-Суави, который сам гибнет вместе с ними на пороге покоя Мурада. После этой попытки пленника переводят в Мальтийский киоск, за крепкие стены Илдыза, дворца-крепости, специально выстроенного Абдул-Хамидом, чтобы застраховать себя от всяких покушений.
Зия – в почетной ссылке, губернатором далекой Аданы, где, убитый невзгодами и крушением всех своих надежд и мечтаний, он не думает более ни о какой политической деятельности. Мидхат тоже б ссылке, Намык Кемаль томится «поселенцем» на Митиленах.
Таким образом все вожаки, все те, кто пользуются популярностью в тех или иных кругах, растасованы по разным углам, находятся под бдительным оком абдул-хамидовской полиции, реорганизации которой новый падишах посвятил все свои силы и заботы.
Однако Абдул-Хамида продолжают тревожить шпионские донесения о Намык Кемале.
Беспокойному ссыльному приписывают намерения бежать на одном из иностранных пароходов за границу, чтобы создать там новый эмигрантский центр борьбы с режимом.
Чтобы предотвратить эту возможность, султан уже готов вновь дать приказ об его заключении в тюрьму, когда бывший великий визирь Махмуд Недим, сам побывавший в короткой ссылке на Митиленах, видевшийся там с Кемалем, а теперь вернувшийся и назначенный министром внутренних дел, дает султану благой совет назначить Кемаля начальником Митиленского округа.
– Это будет самым верным средством помешать его бегству, – говорит он. – Как только он очутится на правительственной службе и будет думать, что сможет своей работой приносить пользу населению, он посвятит всего себя этому делу и откажется от мысли о побеге.
Совет был принят. Старая придворная лисица, Махмуд Недим, оказался дальновидным. Увлеченный мелкой повседневной административной работой, Намык Кемаль на время оставил мысль о бегстве. Он пробыл еще пять лет начальником округа на Митиленах.
Беспросветная атмосфера реакции начала побеждать его бурный темперамент. Его нравственные силы мало-по-малу истощились от всех поражений и невзгод. Энергия была сломлена, крепло мрачное убеждение, что его роль политического борца, патриота и новатора – кончена. Оставалась лишь мелкая деятельность провинциального администратора да личная жизнь.
Но и в этих ограниченных рамках он хотел остаться тем же Кемалем, честным, не способным на компромиссы, свято хранящим идеи и заветы своей молодости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57