Нахмурившись, я подалась вперед, напрягая слух, дабы не пропустить ни слова из их беседы.
– Значит, именно вы обучаете мою дочь серфингу, – продолжила свои излияния матушка, теснее прижимаясь к левому плечу Мака.
– Совершенно верно, миссис Армстронг, именно я.
– О, Мак, зовите меня просто Джорджина. В конце концов, я еще довольно молода. Как говорится, в расцвете лет.
Она хихикнула, потягивая шерри. Мак прикусил губу зубами.
– В самом расцвете, хм… Джорджина… это просто прелестно.
И он уставился на какую-то точку на ковре. Моя мать теснее прижалась к нему.
– Вы, должно быть, очень сильный, Мак, раз занимаетесь серфингом на таких крутых волнах. А в спортзале вы тренируетесь?
О-хо-хо, что же это? Именно так нужно беседовать людям среднего возраста?
– Нет, миссис… Джорджина. Только серфинг – этого мне достаточно.
– А я занимаюсь, – ответила мама, нагнувшись к нему под таким углом, что чуть не уткнулась головой ему в колени. – Мне в спортзале говорят, что у меня фигура тридцатилетней женщины.
– И гормоны подростка, достигшего половой зрелости, – громко фыркнула Фай.
Я заскрипела зубами, чтобы не завопить или не блевануть, глядя на эту парочку. Рука моей матери скользнула по ноге Мака еще выше.
Папа, ты видишь это грехопадение?
Но нет, мой отец увлечен дискуссией с Подригом на тему нелегального производства ирландского самогона. Мак, не мигая, уставился на ковер, словно пытаясь найти в нем смысл жизни.
– Я и сама занималась плаванием, Мак, – просияла моя мать. – Я была… ну просто дитя воды.
– Неужели, миссис… Джорджина?
Его голос зазвучал на несколько октав выше обычного.
– О да. А что, может, мне тоже попробовать заняться серфингом, пока я здесь? Может, вы мне дадите пару уроков?
– Ну…
– Видите ли, Мак, я гораздо более способная ученица, чем Амелия. Если откровенно, то эта девушка и вода абсолютно несовместимы. Вы не поверите, но Амелия однажды чуть не утонула – и не где-нибудь, а в собственном горшке…
Едва моя мать произнесла последнее предложение, как все остальные разговоры в комнате моментально стихли. Я тихо застонала, опасаясь, что могу стереть в порошок свои коренные зубы, а потому разжала челюсти и сделала глубокий вдох.
– Мама, я уверена, Маку это не очень интересно.
– Ха-ха, ты про ту историю с горшком? – встрял в беседу отец; его нос тем временем сравнялся с цветом портвейна в его бездонном бокале. – Слушай, Подриг, это чертовски забавно, извиняюсь за выражение.
– Папа, я думаю…
– Мэри, Кэтлин, Колин, Бэрри…
Просто не верится – он помнит все их мерзкие имена.
– …Джонни, Онья, слушайте все, это чертовски весело… ой, извиняюсь. Продолжай, Джорджина, расскажи нам.
– Давай, Джорджина, расскажи… – подбодрила Фай, – о том ударе судьбы.
Подняв брови, я уставилась на красное пятно на руке подруги – след от моего щипка – и пренебрежительно фыркнула.
– Ну, значит… – начала моя мать, словно ведущая в детской телепрограмме.
Я дернулась под пристальным взглядом Мака, так и не найдя сил посмотреть на него.
– Ну, мы были в самом разгаре этой мороки, называемой приучением ребенка к горшку, – снова начала моя мать, завладев всеобщим вниманием в гостиной. – Вынуждена сказать, Амелия замедленно развивалась во многих отношениях.
Значит, вынуждена сказать это? Почему же это вынуждена?
– В самом деле, ей исполнилось три, прежде чем мы смогли подумать о том, чтобы надеть на нее штанишки.
– Да, это, конечно, драма, – кивнула Мэри, осознав всю серьезность проблемы.
– Эд, наш младшенький, сразу же привык к горшку, ну и потом у него все получалось. Он всегда был блестящим мальчиком.
– Блестящей задницей, – проворчала я себе под нос, – там, где солнце из нее светит.
– Я же говорила тебе, как здорово быть родителем, – шепнула Фай.
– Видите ли, Амелия была нашим первенцем, поэтому мы учились быть родителями и старались как могли, но нам не удавалось заставить ее ходить на горшок. О, если бы она усидела на нем, все было бы хорошо дома, в машине, даже в супермаркете, но она просто не ходила на горшок, если вы понимаете, о чем я. Короче, вот мы и добрались до главной части истории…
Что, есть еще и главная часть?
– В один прекрасный день мы с Фрэнком, будучи на кухне, вдруг услышали характерное звяканье, доносившееся из гостиной, и сразу все поняли.
– Мы радостно заорали: «Она сделала это, она сделала это!» Ведь правда, Джорджина? – возопил мой отец, словно глашатай на площади.
– В самом деле, Фрэнк. Наконец-то она пописала в горшок.
– Да! – подтвердил мой отец.
– О, мы были так горды.
– В первый и последний раз, – буркнула я.
– Мы тут же рванули в гостиную проверить результаты и увидели ее… Она уткнулась лицом в эту чертову штуковину.
– В собственную мочу, – добавил мой отец для ясности.
О, избавьте нас от подробностей, ну пожалуйста.
– По-видимому, она опустила голову, чтобы посмотреть, что она сделала, но, видит Бог, Амелия никогда не страдала чувством равновесия. Вы не поверите, но она упала прямо лицом в горшок.
Все присутствующие разинули рты от изумления, затем последовал взрыв неудержимого хохота. Даже Фай смеялась, утирая слезы; я ей еще припомню эти чертовы слезы!
– Конечно, в тот момент было не до смеха – мы испугались, как бы она не захлебнулась в горшке. И каково нам было бы, если бы пришлось потом объяснять; ведь это так неловко.
Неловко? Неудобно? А может, просто трагично? Это могло бы стать моей безвременной кончиной! О чем мы здесь говорим!
– Сейчас при воспоминании об этом становится весело. Верно, Фрэнк?
– О да, Джорджина.
– И должна сказать, это явилось предостережением, поскольку, как я говорила, Мак, она всегда была тяжеловесна в воде. Ванны, бассейны, море – везде она плавала как топор, бедняжка. В этом Милли совсем не похожа на меня.
Я собрала осколки начисто растоптанной гордости, залив их остатками обжигающего кофе, пока мое внутреннее состояние не сравнялось с температурой моей пылающей физиономии. Смех все продолжался – правда, у Фай он звучал несколько напряженно. Теперь настал мой черед изучать ковер пристальным взглядом.
В конце концов, зачем они сюда пришли? Проверить свою блудную дочь? Унизить и поиздеваться? Убедиться, что у меня не хватит способностей исполнить главную роль в фильме, а то ведь – не дай Боже – им придется потом гордиться моими успехами? Чтобы флиртовать с моим инструктором по серфингу, который уже наверняка считает меня нимфоманкой? Родители! Как очень верно заметила Фай, унижать и тыкать носом детей – это их право. Чтобы те во всем слушались их, стыдились своих поступков и готовы были умереть на месте от страха. Я вздыхаю и покорно сношу это унижение.
– Должен сказать, Джорджина, – раздался в комнате мужской голос с характерным ирландским акцентом, который я не спутаю ни с чьим в мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92