Она говорила правду. Она беспокоилась не из-за миссис Мэйсон. Миссис Мэйсон была всего лишь временной шуткой, пусть даже и не очень удачной. Волновало Лиззи то, что деньги, которые она будет получать, они не смогут тратить на еду или одежду, а должны будут целиком использовать на выплату процентов по кредиту. Самое худшее было то, что этой суммы, видимо, не будет хватать и на выплату процентов. В глазах Лиззи это было похоже на то, как льют воду в песок, и она приходила в отчаяние, которым не могла поделиться с Робом, потому что он, по какой-то непонятной причине, считал, что именно его следует винить в их затруднительном положении, как будто он мог предвидеть, что время экономического подъема совершенно неожиданно закончится и все их надежды и планы повиснут в неизвестности. Лиззи продолжала настаивать:
– Это наше дело и наш дом. Я участвовала в наших делах наравне с тобой, ни одно финансовое решение в нашей жизни не принималось односторонне. Если уж на то пошло, я больше тебя хотела иметь Грейндж.
Легче было ее успокоить, чем ей успокоиться самой. Она не могла достичь спокойствия самостоятельно, но и попросить эмоциональной поддержки у Роба она тоже не могла – из-за этой его склонности винить во всем себя. Охватившие ее беспокойство и страх перед перспективой долгой борьбы, в которой что-то важное будет неизбежно потеряно, становилось все сильнее еще и потому, что впервые в своей жизни она не могла рассказать обо всем Фрэнсис.
„Я, конечно, могу поговорить с ней, – сказала себе Лиззи, направляясь в свой первый день в Уэстондэйл на подержанной машине, которую они специально для этой цели купили за семьсот фунтов и в которой Лиззи не была уверена, – но смысла в этом не будет, потому что она все равно не услышит меня". Она не слышала ее вот уже четыре месяца, начиная со второй поездки в Испанию, из которой вернулась пылающей и озабоченной. Лиззи никогда прежде не видела ее такой, даже в период прежних увлечений. Лиззи была уверена, что этот, последний, эпизод был тоже всего лишь увлечением.
– Фрэнсис, ведь вы пробыли вместе всего неделю…
– Я помню, что вы с Робертом…
– Но мы были студентами, мы были молодыми, пылкими, безрассудными. Это было совершенно другое. Я так боюсь, что у тебя могут возникнуть неприятности.
Тогда Фрэнсис перешла в наступление, но в наступление не со злобой, а с какой-то тихой силой.
– С меня хватит, Лиззи. Хватит твоего мнения, что я в каком-то смысле несостоявшийся человек, что я не могу поддерживать с кем-нибудь серьезные отношения, что я просто стою на месте в ожидании других людей, в особенности тебя, чтобы они завели меня, как заводную игрушку, чтобы пустить ее бежать в выбранном ими направлении. Я влюбилась, Лиззи, действительно влюбилась, впервые в своей жизни, и никто не будет указывать мне, что я должна делать с этой любовью или какие ошибки я могу совершить. Я не просто нашла прекрасного компаньона, не просто нашла интерес и сочувствие к себе, я нашла возлюбленного.
Лиззи была глубоко потрясена этим, в значительной мере из-за очевидности того, что Фрэнсис обрела бескомпромиссного любовника. Достаточно было одного взгляда на нее – ее кожу, глаза и волосы, не говоря уже о неопределимой, но безошибочно новой согласованности в ее одежде, чтобы понять, что у нее появился любовник. Даже если послушаешь ее с закрытыми глазами, сразу сможешь уловить искрящуюся в ее голосе уверенность, как еще одно доказательство этому.
Лиззи, конечно, захотелось встретиться с ним, ей хотелось знать о нем все, но Фрэнсис не соглашалась.
– Пока не надо. Да и времени у него мало. Мы стараемся сейчас видеться каждый уик-энд, но это непросто. Тебе придется подождать.
– Я тебе тан и говорила, – кипятилась, обращаясь к Уильяму, Барбара. Была Национальная неделя черносливов, и она целиком себя ей посвятила: перед Уильямом стояла угрожающего вида огромная чаша с блестящими ягодами. – Разве я была не права? Ведь когда она уехала на Рождество, я сказала, что здесь замешан мужчина.
Уильям взял одну черносливину и спрятал ее в карман жакета.
– Тогда мужчины еще не было.
– Испанец! Чушь какая-то! Зачем выбирать испанца?
– Не мы выбираем любовь, она выбирает нас, – задумчиво проговорил Уильям. – Не всегда так, как нам хотелось бы, но в конце концов страсть ведь не предполагает еще и эмоциональные удобства.
– Страсть! – фыркнула Барбара. Она посмотрела на его чашку с овсянкой. – А где твой чернослив?
Никто из них не видел Фрэнсис с самого мая. Лиззи совершила один короткий визит в Лондон, но во время беседы Фрэнсис говорила с ней очень жестко и, сама ни разу с тех пор не побывав в Ленгуорте, звонила Лиззи лишь раз в неделю или даже в две, вместо того чтобы звонить каждый день, как она делала раньше.
– Я думаю, она все время звонит в Испанию, – с раздражением заметила Лиззи.
– Конечно, – согласился Роберт. – Чего же ты еще ждала? Почему ты не рада за нее?
– Я рада.
– Ты занимаешься только тем, что выискиваешь рытвины на их пути.
– Роберт, их тан много. Он на десять лет старше, он женат, католик, иностранец. Впереди такие неприятности…
– Может быть, она считает, что они стоят их сегодняшнего счастья? И вообще, почему ты думаешь, что она не способна справиться с этим сама? Разве монополия справляться с проблемами принадлежит тебе одной?
– Да нет, просто у нас с Фрэнсис обычно одинаковые ощущения.
– Лиззи! – закричал Роберт, перебивая ее. – Может, ты перестанешь распространяться о Фрэнсис и переключишься на нас? Мы для тебя самое важное, а не она. Помни, что я твой муж, твой компаньон и твой любовник – когда мы дьявольски не устаем, конечно.
„Проблема в том, – размышляла Лиззи, сжимая руль этой непривычной и тарахтящей машины, способной, казалось, в любой момент просто развалиться на множество гаек, винтиков, шкивов и колес, которые разъедутся в разные стороны, – проблема в том, что я ее ревную. Я должна признать, что ревновала Фрэнсис и раньше, ревновала к ее независимости, когда она казалась такой свободной, а я чувствовала себя такой связанной. Но сейчас моя ревность направлена не на нее. Я не могу собраться с силами даже на то, чтобы представить себе, что завожу роман. Объект моей ревности – он. Я злюсь на него за то, что он пользуется всем ее вниманием и доверием. Особенно сейчас. В конце концов, я почти не просила Фрэнсис о помощи раньше, мне она никогда не требовалась. В общем-то я не прошу о ней и сейчас, но теперь помощь сестры мне пригодилась бы. В этой ужасной ситуации, когда приходится опасаться, что мы можем потерять все, ради чего работали, мне действительно нужна ее поддержка. Я не так уж много и прошу, не тан ли? Всего лишь сочувствия со стороны родной сестры в трудный час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87