Все остальное время он мерил шагами палубу на шканцах, то и дело поднося к глазам подзорную трубу, следил за волнением и ветром, вглядывался в очертания других судов на горизонте и отдавал команды на нужный маневр.
Теперь, когда паруса «Мерсвина» наполнил свежий ветер, и судно перескало просторы Атлантического океана, у него появилась возможность ненадолго отвлечься от забот о команде, судне и грузе. Карфангер окликнул штурмана:
— Я думаю, в ближайшее время ветер не переменится. Ближе к вечеру, когда он задует в корму, можно будет поставить лиселя. Я пойду пока прилягу. Команде тоже отдыхать. Но вы глядите в оба!
— Есть глядеть в оба, капитан, — отозвался Ян Янсен.
Он не был новичком. В свое время ему довелось огибать грозный мыс Горн, под началом де Рюйтера бороздить просторы Тихого и Индийского океанов. С тех пор прошло немало лет, десятка полтора, не меньше. В ту пору Ян Янсен служил простым матросом, а де Рюйтер был молодым капитаном, вроде нынешнего Карфангера. Совместная служба под началом голландца де Рюйтера прочно связывала капитана и штурмана «Мерсвина».
— Спокойной вахты, штурман, — Карфангер ещё раз окинул взглядом горизонт, оглядел такелаж и паруса и только после этого отправился на ют и спустился в узкий проход между каютами правого и левого борта, в которых размещались корабельный плотник, такелажный мастер, боцман и штурман.
Проход вел к капитанской каюте, мало чем отличавшейся от ей подобных на других торговых суднах. В боковых отсеках, выдававшихся за обшивку бортов, располагались отделенные от прохода занавесками койки — по две с каждой стороны, над ними — крошечные иллюминаторы. Под пятью кормовыми окнами, параллельно транцу, стоял обитый толстым сукном топчан. По обе стороны его — ряд невысоких рундуков. Два высоких — до самого подволока — шкафа заняли оба простенка у двери. У топчана стоял стол, принайтовленный к покрытому ковром полу. Не были намертво закреплены только три кресла с гнутыми ножками, расставленные полукругом у стола, над которым раскачивался на цепях окованный железом фонарь.
Некоторое время Карфангер не отрывал глаз от этого причудливого маятника, потом энергично тряхнул головой и подумал: чепуха, фонарь неподвижен, как неподвижно Солнце. Зато все остальное находится в движении — звезды, Луна и Земля. Ветер и волны раскачивают судно, в то время как фонарь… Еще недавно он светил в Гамбурге, теперь вот приплыл вместе с судном сюда, сам оставаясь неподвижным…
Карфангер провел ладонью по лбу, словно стирая эту мысль, и не раздевшись, в тяжелых сапогах и задубевшем от соли плаще рухнул в кресло у стола, заваленного книгами, морскими картами и навигационными приборами.
Собственно, только изобилием книг и отличалась эта капитанская каюта от любой другой: книги на немецком, голландском, английском и французском языках громоздились на рундуках, до половины закрывая кормовые окна. Конечно, капитан «Мерсвина» отдавал Богу Богово, однако в повседневной жизни и труде предпочитал руководствоваться не только мудростью Писания.
Он вдруг подумал, как много изменилось в мире с тех пор, как Христофор Колумб в поисках Индии отправился на запад, или последний уцелевший корабль Фернана Магеллана впервые обошел вокруг света. Карфангер извлек из вороха книг на столе Ветхий завет, открыл его и прочитал:"И нарек Адам жену свою Евой, ибо стала она матерью всех живых». «Всех живых» стояло там, а не «всех живущих». Но прежде чем Карфангер успел над этим задуматься, его сморил сон и голова упала на согнутую руку, закрывавшую притчу об изгнании из рая.
«Мерсвин» спешил вперед, переваливаясь с борта на борт на крутых гребнях волн Атлантического океана. Одинокая фигура Яна Янсена с подзорной трубой под мышкой по-прежнему маячила на шканцах. Уже несколько часов штурман мерил шагами палубу; остановившись, он взглянул на небо и едва успел подумать, что солнце уже в зените, как сверху, с мачты, донесся крик марсового:
— Эгей! Парус впереди слева по борту!
Ян Янсен взлетел по трапу на ют и навел подзорную трубу. Но до встречного судна оказалось слишком далеко. Пошло не менее получаса, прежде чем тот приблизился достаточно, чтобы разглядеть детали. Пузатый галеон глубоко сидел в воде, и, суда по огромному блинд — парусу, построен был на верфях Англии. Но на фок-мачте развевался флаг принца Оранского, а на грот-мачте — нидерландский флаг. Флагов на бизань-мачте и кормовом флагштоке видно не было: мешали паруса и такелаж.
Штурман прикинул, что встречный парусник потянет тонн на пятьсот против неполных трехсот «Мерсвина». Отсюда следовало, что у незнакомца больше пушек. Все это следовало оценить как можно раньше на случай, если намерения встречного корабля окажутся не из лучших. От наметанного глаза штурмана не укрылось и преимущество незнакомца в парусном вооружении, тем более что «Мерсвину» пришлось бы в случае сражения убрать лиселя, чтобы лучше маневрировать.
Галеон подходил все ближе, и вскоре Янсен мог уже отчетливо различить в его левом борту четырнадцать орудийных портов. Еще четырнадцать орудий правого борта и две кормовых пушки — на судах такого типа они обычно устанавливались по обе стороны от руля — давали в общей сложности тридцать орудий, в то время как «Мерсвин» нес всего пять восемнадцатифунтовых пушек по каждому борту и две двадцатичетырехфунтовых на корме.
На ют поднялся боцман Клаус Петерсен.
— Ну, что там видно, лейтенант?
Всякий раз, когда в воздухе пахло порохом, боцман величал штурмана лейтенантом — такое звание носил первый помощник капитана на военных кораблях, а Берент Карфангер, прошедший выучку у адмирала де Рюйтера, поставил на «Мерсвине» дело таким образом, что при опасности на его команду распространялись воинская дисциплина и субординация.
— Да вот, на фок-мачте флаг принца Оранского, а судно английского образца.
— Думаешь, дело нечисто?
— Был у алжирцев один капитан из вероотступников. Мой отец дважды встречался с ним в море. Тот себя именовал Морад-реис, а на само деле звали его Ян Янсе, из Фландрии…
— Почти твой тезка, — хмыкнул боцман, но штурман оборвал его:
— Еще раз такое услышу — пеняй на себя!.. Так вот, этот Морад-реис в двадцать седьмом году отправился в Исландию, рассчитывая поживиться, но ничего не вышло. Тогда он взял в плен сотни четыре исландцев, погрузил их на свои суда и продал в рабство. Вот что рассказывал отец. Еще он говорил, что тот Морад-реис вместо алжирского флага со звездой и полумесяцем часто плавал под флагом принца Оранского, совсем как этот.
— Постой, но с той поры прошло лет тридцать, не меньше — усомнился боцман.
— Это ни о чем не говорит. Надо будить капитана и готовить пушки к бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Теперь, когда паруса «Мерсвина» наполнил свежий ветер, и судно перескало просторы Атлантического океана, у него появилась возможность ненадолго отвлечься от забот о команде, судне и грузе. Карфангер окликнул штурмана:
— Я думаю, в ближайшее время ветер не переменится. Ближе к вечеру, когда он задует в корму, можно будет поставить лиселя. Я пойду пока прилягу. Команде тоже отдыхать. Но вы глядите в оба!
— Есть глядеть в оба, капитан, — отозвался Ян Янсен.
Он не был новичком. В свое время ему довелось огибать грозный мыс Горн, под началом де Рюйтера бороздить просторы Тихого и Индийского океанов. С тех пор прошло немало лет, десятка полтора, не меньше. В ту пору Ян Янсен служил простым матросом, а де Рюйтер был молодым капитаном, вроде нынешнего Карфангера. Совместная служба под началом голландца де Рюйтера прочно связывала капитана и штурмана «Мерсвина».
— Спокойной вахты, штурман, — Карфангер ещё раз окинул взглядом горизонт, оглядел такелаж и паруса и только после этого отправился на ют и спустился в узкий проход между каютами правого и левого борта, в которых размещались корабельный плотник, такелажный мастер, боцман и штурман.
Проход вел к капитанской каюте, мало чем отличавшейся от ей подобных на других торговых суднах. В боковых отсеках, выдававшихся за обшивку бортов, располагались отделенные от прохода занавесками койки — по две с каждой стороны, над ними — крошечные иллюминаторы. Под пятью кормовыми окнами, параллельно транцу, стоял обитый толстым сукном топчан. По обе стороны его — ряд невысоких рундуков. Два высоких — до самого подволока — шкафа заняли оба простенка у двери. У топчана стоял стол, принайтовленный к покрытому ковром полу. Не были намертво закреплены только три кресла с гнутыми ножками, расставленные полукругом у стола, над которым раскачивался на цепях окованный железом фонарь.
Некоторое время Карфангер не отрывал глаз от этого причудливого маятника, потом энергично тряхнул головой и подумал: чепуха, фонарь неподвижен, как неподвижно Солнце. Зато все остальное находится в движении — звезды, Луна и Земля. Ветер и волны раскачивают судно, в то время как фонарь… Еще недавно он светил в Гамбурге, теперь вот приплыл вместе с судном сюда, сам оставаясь неподвижным…
Карфангер провел ладонью по лбу, словно стирая эту мысль, и не раздевшись, в тяжелых сапогах и задубевшем от соли плаще рухнул в кресло у стола, заваленного книгами, морскими картами и навигационными приборами.
Собственно, только изобилием книг и отличалась эта капитанская каюта от любой другой: книги на немецком, голландском, английском и французском языках громоздились на рундуках, до половины закрывая кормовые окна. Конечно, капитан «Мерсвина» отдавал Богу Богово, однако в повседневной жизни и труде предпочитал руководствоваться не только мудростью Писания.
Он вдруг подумал, как много изменилось в мире с тех пор, как Христофор Колумб в поисках Индии отправился на запад, или последний уцелевший корабль Фернана Магеллана впервые обошел вокруг света. Карфангер извлек из вороха книг на столе Ветхий завет, открыл его и прочитал:"И нарек Адам жену свою Евой, ибо стала она матерью всех живых». «Всех живых» стояло там, а не «всех живущих». Но прежде чем Карфангер успел над этим задуматься, его сморил сон и голова упала на согнутую руку, закрывавшую притчу об изгнании из рая.
«Мерсвин» спешил вперед, переваливаясь с борта на борт на крутых гребнях волн Атлантического океана. Одинокая фигура Яна Янсена с подзорной трубой под мышкой по-прежнему маячила на шканцах. Уже несколько часов штурман мерил шагами палубу; остановившись, он взглянул на небо и едва успел подумать, что солнце уже в зените, как сверху, с мачты, донесся крик марсового:
— Эгей! Парус впереди слева по борту!
Ян Янсен взлетел по трапу на ют и навел подзорную трубу. Но до встречного судна оказалось слишком далеко. Пошло не менее получаса, прежде чем тот приблизился достаточно, чтобы разглядеть детали. Пузатый галеон глубоко сидел в воде, и, суда по огромному блинд — парусу, построен был на верфях Англии. Но на фок-мачте развевался флаг принца Оранского, а на грот-мачте — нидерландский флаг. Флагов на бизань-мачте и кормовом флагштоке видно не было: мешали паруса и такелаж.
Штурман прикинул, что встречный парусник потянет тонн на пятьсот против неполных трехсот «Мерсвина». Отсюда следовало, что у незнакомца больше пушек. Все это следовало оценить как можно раньше на случай, если намерения встречного корабля окажутся не из лучших. От наметанного глаза штурмана не укрылось и преимущество незнакомца в парусном вооружении, тем более что «Мерсвину» пришлось бы в случае сражения убрать лиселя, чтобы лучше маневрировать.
Галеон подходил все ближе, и вскоре Янсен мог уже отчетливо различить в его левом борту четырнадцать орудийных портов. Еще четырнадцать орудий правого борта и две кормовых пушки — на судах такого типа они обычно устанавливались по обе стороны от руля — давали в общей сложности тридцать орудий, в то время как «Мерсвин» нес всего пять восемнадцатифунтовых пушек по каждому борту и две двадцатичетырехфунтовых на корме.
На ют поднялся боцман Клаус Петерсен.
— Ну, что там видно, лейтенант?
Всякий раз, когда в воздухе пахло порохом, боцман величал штурмана лейтенантом — такое звание носил первый помощник капитана на военных кораблях, а Берент Карфангер, прошедший выучку у адмирала де Рюйтера, поставил на «Мерсвине» дело таким образом, что при опасности на его команду распространялись воинская дисциплина и субординация.
— Да вот, на фок-мачте флаг принца Оранского, а судно английского образца.
— Думаешь, дело нечисто?
— Был у алжирцев один капитан из вероотступников. Мой отец дважды встречался с ним в море. Тот себя именовал Морад-реис, а на само деле звали его Ян Янсе, из Фландрии…
— Почти твой тезка, — хмыкнул боцман, но штурман оборвал его:
— Еще раз такое услышу — пеняй на себя!.. Так вот, этот Морад-реис в двадцать седьмом году отправился в Исландию, рассчитывая поживиться, но ничего не вышло. Тогда он взял в плен сотни четыре исландцев, погрузил их на свои суда и продал в рабство. Вот что рассказывал отец. Еще он говорил, что тот Морад-реис вместо алжирского флага со звездой и полумесяцем часто плавал под флагом принца Оранского, совсем как этот.
— Постой, но с той поры прошло лет тридцать, не меньше — усомнился боцман.
— Это ни о чем не говорит. Надо будить капитана и готовить пушки к бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94