— Я хотел всего лишь сказать, что теперь, пожалуй, планы вашего супруга как никогда близки к осуществлению. Теперь городу придется строить фрегаты, о которых он говорил столько времени.
— Мне бы очень хотелось, чтобы ваша уверенность имела все основания, — промолвила Анна.
— Погодите-погодите, — отвечал секретарь адмиралтейства, — скоро купцы, судовладельцы и шкиперы возьмут совет за горло и потребуют постройки фрегатов.
Алерт Хильдебрандсен Грот высказал свои сомнения:
— Если несостоявшееся приобретение фрегатов в Дании действительно подстроил Утенхольт, то его следует рассматривать как удар по планам создания конвойной флотилии, принадлежащей городу, и я не понимаю вашей уверенности и благополучном исходе дела. Утенхольт не настолько глуп, чтобы сажать на мель самого себя.
— Не доверяйтесь одним только впечатлениям, господин Грот, и внимательно слушайте, о чем будут говорить в совете старейшин.
С этими словами Рихард Шредер простился и вышел.
А далее все произошло именно так, как и предсказывал секретарь адмиралтейства.
Первыми с требованием дать торговым караванам военные корабли для охраны от морских разбойников выступили старейшины матросской и боцманской гильдий. К ним присоединились некоторые из капитанов и шкиперов, потребовавшие решительных действий от старейшин своей гильдии. Те, кто все же собирался выйти в море, не могли получить у купцов фрахта для Испании и Португалии. Оттого этой весной немного кораблей отправилось вниз по Эльбе — большей частью в Англию, Голландию или в Архангельск. И только китобойная флотилия в сопровождении «Суда царя Соломона» как всегда ушла в Гренландское море, к берегам Шпицбергена.
Секретарь адмиралтейства Рихард Шредер за эти недели исписал столько гусиных перьев, что у него вышел весь их годовой запас. Без конца вносил он в протоколы одно требование за другим, переписывал решения заседаний то одной коллегии адмиралтейства, то другой. Как-то раз, например, в адмиралтейство явились выборные от судовладельцев и напрямик заявили, что если адмиралтейство и совет не позаботятся наконец о постройке хотя бы двух военных фрегатов, то все судовладельцы вместе с их флотилиями отправятся в Нидерланды, под защиту голландского флага, а гамбургские купцы пусть грузят свой товар хоть на плоты.
В зале заседаний старейшин гильдии капитанов и шкиперов теперь почти не слышно было голосов Томаса Утенхольта и Карстена Хольстен. Зато Алерт Хильдебрандсен Грот не упускал случая выступить с требованием организации надежного конвоя, повторяя те же доводы, которые в свое время приводил Берент Карфангер.
Все же Томас Утенхольт попытался ещё раз взять бразды правления в свои руки и натравить гамбургских капитанов на их коллег голландского происхождения. Карстен Хольстен только этого и ждал: он тут же напустился на голландцев вообще, обвиняя их во всех смертных грехах.
Его разглагольствования прервал вопросом Алерт Грот:
— Если кое-кто из шкиперов и судовладельцев так кичится своим гамбургским происхождением, что его мутит от всего голландского, то почему же эти самые шкиперы и судовладельцы носятся с мыслью перебраться не куда-нибудь, а в столь ненавистные им Нидерланды? Все это черным по белому записано в протоколах заседаний коллегий адмиралтейства. Где же ваш хваленый гамбургский патриотизм?
— Не забывайте, что вы служите у меня капитаном и что я — ваш хозяин, — прошипел Томас Утенхольт.
— Истинно так, господин Утенхольт, — хладнокровно парировал Алерт Грот, — вы — судовладелец, а я — капитан у вас на службе, однако здесь, в этих стенах, я такой же старейшина гильдии, как и вы — и баста!
Томас Утенхольт в бешенстве вскочил, схватил свою шляпу и трость с тяжелым серебряным набалдашником и, не попрощавшись, выбежал вон, изо всех сил хлопнув дверью. В наступившей гробовой тишине следом за ним, втянув голову в плечи и стараясь ступать как можно тише, выскользнул Карстен Хольстен, и едва лишь за ним неслышно закрылась дверь, как тишина взорвалась оглушительным хохотом собравшихся.
Дверь вновь открылась, и на пороге появился хозяин пивной. Наклонившись к сидевшему ближе всех к двери, он что-то шепнул. И хохот вдруг стал стихать так же внезапно, как разразился, по мере того как сидевшие за столом передавали друг другу услышанные страшные слова:
— В городе чума!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Сильный встречный ветер встал на пути «Мерсвина» и «Дельфина», когда корабли вошли в Ла-Манш. Казалось, что все духи ветров ополчились против Карфангера, не желая выпустить его в Атлантику. Неделя за неделей проходили в изматывающей борьбе со стихией, в бесконечном лавировании. В конце концов Карфангеру пришлось идти в Фалмут, чтобы пополнить запасы провианта и воды. Но даже тогда, когда за кормой остался мыс Лизард и корабли вышли наконец в океан, он встретил их тоже не слишком приветливо. Все это провело к тому, что Карфангер прибыл в Новый Амстердам чуть ли не на месяц позже намеченного срока. Да и там пришлось ещё задержаться: ураганные ветры и крутые волны северной Атлантики изрядно потрепали «Дельфин» и «Мерсвин», надо было позаботиться о ремонте, прежде чем пускаться в дальний путь к острову Кюрасао в Карибском море. Петер Эркенс управился бы с ремонтом за пару дней, но он остался в Бранденбурге, а его преемник Хайнрих Дрооп, доселе никогда ещё не служивший старшим корабельным плотником, не умел руководить людьми. Сам же он оказался хорошим мастером, и Карфангер ни разу не пожалел, наняв его. Он был уверен, что со временем молодой плотник научится и командовать. Насчет потерянного времени гамбургский капитан тоже не особо огорчался, надеясь все же получить почту из Гамбурга.
Но надеждам его не суждено было сбыться. Прошло ещё несколько дней бесплодного ожидания, и он приказал поднимать паруса и брать курс на Бермудские острова, чтобы, пройдя проливом Мона между Гаити и Пуэрто-Рико, выйти в Карибское море.
Несколько недель корабли довольно медленно продвигались на юг; ветер дул вяло, словно нехотя, лишь изредка сменяясь сверим бризом. Карфангеру не терпелось поскорее вернуться в Новый Амстердам, и он приказал в светлое время суток поднимать все паруса.
Однако никто не предавался безделью, даже если царил полный штиль. Об этом в первую очередь заботился Венцель фон Стурза, без устали обучавший команды обоих кораблей обращению с холодным оружием. Сам он оказался поистине великолепным мастером фехтования, причем одинаково ловко орудовал и длинной шпагой, и короткой саблей — обычным вооружением моряков. Но это было ещё не все: Венцель фон Стурза владел ещё одним искусством, вызывавшим особое восхищение его учеников — он с поразительной меткостью метал нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94