– В какую школу они ходят? – спросил Кен, и теперь, когда тишина была нарушена, его низкий голос прозвучал чуть напряженно.
– На острове нет школы, – ответила Сильвия. – Мне приходится заниматься с ними самой.
– Вы живете здесь круглый год? – Кен был поражен.
– Да, – ответила Сильвия и сочла своим долгом добавить, – здесь так хорошо, когда снег.
Эта фраза продолжала звучать у нее в ушах, мысли пришли в смятение, и она задышала учащенно.
– «Хорошо, когда снег, – думала она. – Да, здесь действительно хорошо, когда снег. Знал бы ты, на что это похоже на самом деле. Когда-нибудь я тебе расскажу». И когда он попросил: «Расскажи мне о зиме», – она вздрогнула.
– Зимой у нас масса времени для чтения. Девочка я была такая глупая… – в голове у нее вдруг стало пусто. – Студентка была никудышная… – продолжала она размышлять, а затем будто со стороны услышала свой голос: – Извините! Прошу прощения! – и увидела опрокинутый ею стакан с водой.
Так или иначе ужин подошел к концу, и они перешли в гостиную. Старая миссис Хэмбл встала из-за стола, где играли в бридж, и подошла к ним с улыбкой на морщинистом лице.
– Вы мистер Джоргенсон, не так ли? – спросила она.
– Да, – ответил Кен, – я…
– О, вы возможно меня позабыли, но я вас помню! – сказала миссис Хэмбл. – Боже мой, Боже мой, да. Как хорошо, что вы снова здесь!
Последовала процедура представления гостей всем, кто находился в комнате, и перед Сильвией встала проблема: ей не хотелось ходить по всей гостиной за Кеном. Она не желала поддерживать мучительную беседу и все же, когда она удалялась от группы разговаривающих, ее тянуло назад, и она то вставала, то садилась снова. Абсурдность ситуации пугала ее; в девять она пожаловалась Барту на головную боль и ушла спать.
Она лежала в темноте в своей спальне над гаражом, и слово «помню» все время всплывало у нее в голове, сливаясь с фразой «теплая зима, хорошо, когда снег…», и к своему ужасу она помнила не только Кена и все, что тогда произошло, но и зимы, те две ужасные зимы, проведенные над гаражом с детьми и Бартом. «Расскажи мне о зиме», – попросил за ужином Кен.
Вначале идея зимовки на острове казалась прекрасной и смелой. «Они будут сидеть у горящего камина, когда за окном идет снег, и заново перечитывать книги своей юности. Они „вернутся к природе", будут заниматься подледным ловом и чудесно проведут время на острове без посторонних».
Однако получилось совсем не так, как они это представляли. Сильвия никогда и никому не рассказывала об этих двух одиноких зимах на острове; воспоминания были слишком чудовищны, чтобы ворошить их. Даже само слово «зима» не упоминалось в разговорах между ней и Бартом. Они говорили о «будущем годе» и «следующем лете», но слово «осень» больше не встречалось в их лексиконе.
Неприятности начались в первую же осень, когда семейства, жившие в других коттеджах на острове, собирались уезжать и по вполне понятным причинам стали приносить коробки с едой, изъятой из холодильников, которую, как они говорили, придется выбросить, если Хантеры ее не возьмут. То были кусочки масла в четверть фунта весом, молоко, несведенные куски жаркого и консервы, которым предстояло замерзнуть, если их оставить на полках: в общей сложности целый склад, учитывая, что остров покидало одиннадцать семей и многочисленные гости. Барт принял провиант безо всякой радости, сказав при этом, что стыдно выбрасывать хорошую пищу и что они еще не настолько обнищали, чтобы из чувства гордости отказываться от подарков старых друзей. Беды начались с того момента, когда Тодд Хаспер, принеся на кухню дрова, увидел на столе груду гастрономических товаров.
– Раньше это барахло доставалось мне, – сказал он.
– Возьми! – немедленно прореагировал Барт. – Мы просто не хотели, чтобы это все пропадало…
– Думаю, вашей компании оно нужнее, чем мне, – пробурчал Тодд, нарушив двадцатилетнюю традицию угрюмой учтивости по отношению к семье Хантеров, и с мрачным видом вышел из дома. В тот же вечер Барт отнес продукты к хижине Тодда, и, когда на его стук никто не откликнулся, оставил их в ящике перед запертой дверью. Из-за этого пустячного эпизода двое мужчин не разговаривали всю зиму.
С конца сентября и до мая единственным человеком, жившим на острове, помимо четырех Хантеров, был Тодд Хаспер. Всю осень Сильвия наблюдала, как он прогуливается с собакой или работает с лестницей у коттеджей, навешивая на окна ставни и снимая тенты. Он ни разу не взглянул в сторону Барта и Сильвии, не сделал ни одного приветственного жеста рукой, и они чувствовали себя незваными гостями на своем собственном острове.
«Осень, – думала сейчас Сильвия, лежа в постели. – Боже, еще один месяц и снова наступит осень!»
Вскоре после Дня труда, прогулочные лодки, байдарки и яхты вытаскивали на берег и помещали в эллинги; к этому времени краска на днищах судов облезала. Клены, дубы и вязы роняли листья, старый особняк на холме принимал заброшенный и одинокий вид, усугублявшийся обнаженными стенами с осыпавшейся краской.
Закутавшись в пальто, Барт часами просиживал на веранде и наблюдал за яхтами своих знакомых, которые направлялись назад в Бостон, Нью-Йорк или Флориду.
– Вот пошли Джонсоны, – говорил он. – А вон яхта Депью.
Вечерами Барт лежал в их маленькой спальне, где подоконники были завалены газетами, а в воздухе стоял запах керосина и виски. Вместо Торо он читал «Уолл-стрит джорнэл». Каждый вечер он просматривал эту газету, делая пометки в разделах деловой информации на предмет возможного вклада денег, как если бы они у него были. Однажды вечером он напился больше обычного, поскольку, по его словам, только что совершил теоретическую сделку, принесшую ему миллион долларов прибыли.
До наступления холодов в большой неотапливаемой гостиной можно было играть на пианино, и Сильвия давала Джону уроки музыки. Бывало, ей овладевали и умиление, и ужас, когда в мертвую зимнюю пору он забирался в это холодное помещение и, положив свои шерстяные рукавицы на пианино, играл до тех пор, пока руки не становились синими. Он научился играть на удивление хорошо, но склонившаяся над клавиатурой фигура сына в зимнем пальто, наполнявшего музыкой этот огромный и пустынный дом, представлялась не слишком достойным предметом для проявления родительской гордости.
По утрам Сильвия раскладывала на кухонном столе школьные учебники и пособия, присылаемые с континента федеральными властями.
– Нет! – повторяла она бессчетное число раз. – Нет, Джонни! Нет, Карла! Так неправильно! О Боже! Запомните, вы не должны отставать от других детей!
Она так нервничала и раздражалась, что начинала кричать на детей, а время от времени они все втроем плакали за кухонным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70