Она словно оцепенела от страха и сказала:
– Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.
– Пошли. Если тебе так хочется.
– Давай искупаемся.
– Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.
– Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.
– Да, конечно, – согласился он.
– А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.
– Было бы неплохо, – оживился он.
– Пошли, – позвала она. – Догоняй!
Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы.
Глава 24
Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.
– Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.
– Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.
– О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.
– Там нас никто не найдет.
– Нет, – возразила она.
– Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.
– Боюсь даже думать об этом.
– Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…
– Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.
– Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.
Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.
– Бедный Джонни, – пожалела его она.
– Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.
– Не переживай так. Он погладил ее ступню.
– Ты когда-нибудь видела ногу?
– Да, – засмеялась она.
– Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?
– Конечно.
– Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.
– В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.
– Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.
– Хочешь стать врачом?
– Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.
– Поцелуй меня, Джонни.
– Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.
– Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.
– Нет, именно так.
– Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!
– Я знаю.
Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.
Она сидела рядом с его головой, глядя на него сверху вниз.
– Я люблю тебя, Джонни, – призналась она. Он улыбнулся, не открывая глаз.
– Думать об этом будет хорошо.
– Правда.
– Конечно. Я тоже люблю тебя.
Она смотрела на него, испытывая непонятное жуткое чувство, словно она убила его: картина завершена, женщина-убийца сидит рядом со своей жертвой. Он казался совершенно спокойным, лицо безмятежно, голос добрый, никакой притворной меланхолии, но странным образом мертв.
– Мы будем часто писать друг другу, Джонни, – сказала она. – Каждый день.
– А иногда дважды в день.
– Жаль, мама не разрешит приезжать к тебе. Может, я смогу заставить ее передумать.
– Может быть.
– Летом, может быть, удастся уговорить ее отпустить меня на Пайн-Айленд.
– Было бы великолепно.
– Мама может передумать и разрешить тебе приезжать ко мне в школу, да ты и так смог бы приехать.
Он повернулся на бок, лицом к ней, и сказал:
– Мы должны посмотреть фактам в глаза, Молли. Твоя мать сделает все, что в ее силах, чтобы нам было как можно труднее встречаться. Она хочет разлучить нас, и, вполне вероятно, у нее это получится, по крайней мере на долгое время.
– Будем терпеть до конца, – предложила Молли.
– Я вот лежу и думаю, что из этого получится. Без дураков, Молли. В воскресенье мне обратно в школу. В прежнюю комнату. К этому надо еще привыкнуть.
– Мне тоже. Я, как и ты, совсем не хочу возвращаться.
– Я знаю, – сказал он.
– Каждый день в три часа мы играем в волейбол. Ненавижу волейбол.
Он засмеялся.
– Еще мы играем в хоккей на траве, – продолжила она. – Там есть одна здоровенная девица, которая все время гоняется за мной. Я от нее увертываюсь, а остальные девочки из-за этого злятся.
– Не вступай с ней в споры, – предупредил он. – Не хочу, чтобы тебе переломали кости.
– Для сохранения прямой осанки нас заставляют носить на голове книги, – продолжала Молли. – У нас есть учительница, ее зовут Риггли. Кроме шуток. И она, когда идет, так виляет бедрами, что полностью соответствует своему имени.
Молли поднялась на ноги и, к великому удивлению Джона, превратилась в настоящего пантомима.
– Мисс Риггли говорит: «Девушки, вы должны понять, насколько важно уметь правильно входить в комнату. В дверях вы должны приостановиться и представить себе, что глаза всех присутствующих устремлены на вас. Так ли это на самом деле, не имеет ни малейшего значения. Вы должны это чувствовать. Вы должны двигаться как королевы». Потом, – заключила Молли, – она входит, виляя бедрами. Вот так.
И она семеня ногами, очень похоже продемонстрировала ходульную жеманную походку.
– Так ходят королевы? – смеясь, спросил Джон.
– Никогда не видела королеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.
– Пошли. Если тебе так хочется.
– Давай искупаемся.
– Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.
– Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.
– Да, конечно, – согласился он.
– А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.
– Было бы неплохо, – оживился он.
– Пошли, – позвала она. – Догоняй!
Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы.
Глава 24
Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.
– Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.
– Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.
– О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.
– Там нас никто не найдет.
– Нет, – возразила она.
– Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.
– Боюсь даже думать об этом.
– Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…
– Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.
– Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.
Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.
– Бедный Джонни, – пожалела его она.
– Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.
– Не переживай так. Он погладил ее ступню.
– Ты когда-нибудь видела ногу?
– Да, – засмеялась она.
– Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?
– Конечно.
– Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.
– В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.
– Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.
– Хочешь стать врачом?
– Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.
– Поцелуй меня, Джонни.
– Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.
– Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.
– Нет, именно так.
– Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!
– Я знаю.
Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.
Она сидела рядом с его головой, глядя на него сверху вниз.
– Я люблю тебя, Джонни, – призналась она. Он улыбнулся, не открывая глаз.
– Думать об этом будет хорошо.
– Правда.
– Конечно. Я тоже люблю тебя.
Она смотрела на него, испытывая непонятное жуткое чувство, словно она убила его: картина завершена, женщина-убийца сидит рядом со своей жертвой. Он казался совершенно спокойным, лицо безмятежно, голос добрый, никакой притворной меланхолии, но странным образом мертв.
– Мы будем часто писать друг другу, Джонни, – сказала она. – Каждый день.
– А иногда дважды в день.
– Жаль, мама не разрешит приезжать к тебе. Может, я смогу заставить ее передумать.
– Может быть.
– Летом, может быть, удастся уговорить ее отпустить меня на Пайн-Айленд.
– Было бы великолепно.
– Мама может передумать и разрешить тебе приезжать ко мне в школу, да ты и так смог бы приехать.
Он повернулся на бок, лицом к ней, и сказал:
– Мы должны посмотреть фактам в глаза, Молли. Твоя мать сделает все, что в ее силах, чтобы нам было как можно труднее встречаться. Она хочет разлучить нас, и, вполне вероятно, у нее это получится, по крайней мере на долгое время.
– Будем терпеть до конца, – предложила Молли.
– Я вот лежу и думаю, что из этого получится. Без дураков, Молли. В воскресенье мне обратно в школу. В прежнюю комнату. К этому надо еще привыкнуть.
– Мне тоже. Я, как и ты, совсем не хочу возвращаться.
– Я знаю, – сказал он.
– Каждый день в три часа мы играем в волейбол. Ненавижу волейбол.
Он засмеялся.
– Еще мы играем в хоккей на траве, – продолжила она. – Там есть одна здоровенная девица, которая все время гоняется за мной. Я от нее увертываюсь, а остальные девочки из-за этого злятся.
– Не вступай с ней в споры, – предупредил он. – Не хочу, чтобы тебе переломали кости.
– Для сохранения прямой осанки нас заставляют носить на голове книги, – продолжала Молли. – У нас есть учительница, ее зовут Риггли. Кроме шуток. И она, когда идет, так виляет бедрами, что полностью соответствует своему имени.
Молли поднялась на ноги и, к великому удивлению Джона, превратилась в настоящего пантомима.
– Мисс Риггли говорит: «Девушки, вы должны понять, насколько важно уметь правильно входить в комнату. В дверях вы должны приостановиться и представить себе, что глаза всех присутствующих устремлены на вас. Так ли это на самом деле, не имеет ни малейшего значения. Вы должны это чувствовать. Вы должны двигаться как королевы». Потом, – заключила Молли, – она входит, виляя бедрами. Вот так.
И она семеня ногами, очень похоже продемонстрировала ходульную жеманную походку.
– Так ходят королевы? – смеясь, спросил Джон.
– Никогда не видела королеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70