Неизменно одетый во все белое, сутулясь и сунув руки в карманы, он, покачиваясь, расхаживал туда-сюда, словно пытался раскачать набережную, и исподлобья смотрел на прохожих. Его широкое, бронзовое от загара лицо было удивительно милым и приветливым. Когда он улыбался, рот его, словно от смущения, становился кукольно-маленьким, а на щеках появлялись ямочки. Внешность Сереги как нельзя лучше подходила для роли клоуна, дрессировщика кошечек и собачек или ведущего передачи «Спокойной ночи, малыши!», от которого дети наверняка были бы без ума. Жаль, что Серега об этом не знал и занимался прозаическим рэкетом.
Мы с ним быстро нашли общий язык, потому как я воспринимал его роль в нашей странной жизни едва ли не обязательной и на рожон не лез. Когда я открыл кафе и принялся за строительство гостиницы, он пришел ко мне, заказал шампанское и, покоряя мое сердце своим обаянием, предложил надежную «крышу», которая не будет протекать даже в самые ненастные дни.
Я платил Сереге от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц в зависимости от времени года и количества отдыхающих, и за весь год у меня не было проблем с безопасностью и прочими «наездами». Серегина бригада берегла и лелеяла мое хозяйство, как садовник роскошную клумбу. Неожиданное и наглое вымогательство со стороны милиции могло означать лишь то, что хорошо отработанная система вдруг дала сбой.
Его сын – уменьшенная копия отца – скакал по кругу на деревянном олене, крепко держась за его обломанные рога. Серега прогуливался рядом с каруселью, сутулясь и втянув голову в плечи, словно на тридцатиградусной жаре ему было холодно, покуривал, поглядывал по сторонам и сдержанно кивал знакомым.
Увидев меня, он повеселел, крепко пожал руку, блеснул черными глазами, предложил закурить, выпить шампанского, и я подумал, что Серега вряд ли стал бы разыгрывать передо мной добродушие, будучи автором или провокатором милицейского «наезда».
– С меня требуют деньги, – сказал я, сразу переходя к делу.
Серега нахмурил густые черные брови, и его глаза спрятались, как разведчики в кустах.
– Кто требует? – спросил он без тревоги и озабоченности в голосе, словно давая мне понять, что моя проблема не стоит выеденного яйца, потому как самой проблемы просто быть не может.
Я в двух словах рассказал о разговоре с капитаном милиции. Серега долго молчал, щелкая пальцем по кончику сигареты. Готового ответа у него не было. Он не знал, что можно мне посоветовать.
– Сколько он хочет?
– Тридцать «штук».
Серега покачал головой.
– Вконец обнаглели.
– Дальше некуда.
– Не говори.
Когда диалог начинает складываться из банальностей, разговор можно заканчивать. Я повернулся и пошел к машине. Пока запускал двигатель, Серега вразвалку подплыл к моему «Опелю», облокотился о крышу, склонился над открытым окошком.
– Здесь моей вины нет, – сказал он, оправдываясь в той мере, в какой ему позволяла гордость. – На ментов я повлиять не могу. Скорее всего ты чем-то крепко насолил им. Мой совет: разберись в своих отношениях с ними.
Я улыбнулся, поднес два пальца к виску, словно козыряя, и рванул с места с такой скоростью, словно машиной выстрелили из гигантской рогатки. Серега еще несколько мгновений стоял согнувшись, продолжая опираться о пыльный воздух.
В данном случае мафия не только бессмертна, но и бессильна, подумал я, чувствуя, что невыносимо устал за последние кошмарные дни.
* * *
Одно и то же. Изо дня в день – одно и то же! Отец Агап, сложивший ладони у живота, словно защитник, приготовившийся отразить штрафной мяч; Марина, опустившая глазки, не сводящая безгрешного взгляда с луковицы и четвертинки черного хлеба; Рита, тенью передвигающаяся меж столиков с подносом в руках и украдкой поглядывающая на меня; профессор, по-хозяйски расхаживающий по двору в белых шортах и большой панаме, выполненной в форме пробкового шлема английских колонизаторов… Театр абсурда продолжался.
Прикрыв за собой дверь, я некоторое время стоял у входа, наблюдая за фальшивой игрой и вялым развитием сюжета.
– «Боже мой! – тонким голосом, плохо проговаривая слова, нараспев читал батюшка. – Для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего!»
– Амии-и-инь! – дурным фальцетом вторила Марина.
Профессор, подбоченившись, с видом лауреата всемирного конкурса церковных песнопений, глянул на меня и кивнул в сторону падчерицы, мол, прекрасно получается, не так ли?
Рита расставляла на столе рядом с отцом Агапом блюдца с творогом, сыром и ветчиной и, видимо, мешала своими приземленными деяниями возвышенному ритуалу. Священник, продолжая читать, поднял голову, с праведным гневом глядя на нее в упор:
– «…на тебя уповали отцы наши; уповали, и ты избавлял их…»
Я уже не подпираю спиной металлическую дверь. Я уже стою между священником и Мариной, где мгновением раньше была Рита.
– Все, хватит! – едва разжимая зубы от возбуждения и решительности, произношу я. – Прекратите спектакль, батюшка!
Отец Агап обрывает чтение на полуслове и поднимает на меня полные гнева глаза. Он хочет что-то сказать, но я ударяю ладонью по столу с такой силой, что подскакивают и звенят тарелки.
– Я обвиняю вас в соучастии в преступлении, совершенном вами и вашей подопечной.
– Что?! – с возмущением произносит Марина, вмиг срывая с себя маску покорной и богобоязненной девы. Ее глаза вспыхивают мстительным огнем, губы растягиваются в презрительной ухмылке. – Не понимаю, о каком преступлении идет речь!
– В самом деле! – тонким голосом вставляет священник.
Я даже не смотрю на него. Он пешка в этой игре. Я приближаю свое лицо к лицу Марины. Она не выдерживает моего взгляда и опускает глаза, свои болотно-зеленые лживые глаза.
– Ты схватила Олега мертвой хваткой, – медленно проговаривая каждое слово, произнес я. – Как же – богатый парень! Ты затащила его в свою постель. Ты заставляла его порвать с женой. Ты шантажировала его, угрожала, что обо всем расскажешь Ольге. Все было тщетно, и тогда ты решила убить их обоих.
– Но я сама чуть не захлебнулась! – кричит Марина, но я вижу, что попал в цель, что она страшно напугана, и лицо ее уже не источает презрение и высокомерие.
– Ты просчиталась. Ты думала, что если надрежешь мембрану в своем акваланге, то обеспечишь себе стопроцентное алиби. Нет, ты не могла захлебнуться. Ты плавала на поверхности. Это был дешевый трюк, Марина!
– Постойте, постойте! – вмешивается Курахов и пытается положить свою руку мне на плечо, но я круто поворачиваюсь к нему, и рука профессора повисает в воздухе.
– Вы тоже убийца, профессор! – объявляю я и вижу, как Курахов стремительно бледнеет.
– Вы пьяны! – громко шепчет он и отступает от меня на шаг. – Вы просто сумасшедший!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Мы с ним быстро нашли общий язык, потому как я воспринимал его роль в нашей странной жизни едва ли не обязательной и на рожон не лез. Когда я открыл кафе и принялся за строительство гостиницы, он пришел ко мне, заказал шампанское и, покоряя мое сердце своим обаянием, предложил надежную «крышу», которая не будет протекать даже в самые ненастные дни.
Я платил Сереге от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц в зависимости от времени года и количества отдыхающих, и за весь год у меня не было проблем с безопасностью и прочими «наездами». Серегина бригада берегла и лелеяла мое хозяйство, как садовник роскошную клумбу. Неожиданное и наглое вымогательство со стороны милиции могло означать лишь то, что хорошо отработанная система вдруг дала сбой.
Его сын – уменьшенная копия отца – скакал по кругу на деревянном олене, крепко держась за его обломанные рога. Серега прогуливался рядом с каруселью, сутулясь и втянув голову в плечи, словно на тридцатиградусной жаре ему было холодно, покуривал, поглядывал по сторонам и сдержанно кивал знакомым.
Увидев меня, он повеселел, крепко пожал руку, блеснул черными глазами, предложил закурить, выпить шампанского, и я подумал, что Серега вряд ли стал бы разыгрывать передо мной добродушие, будучи автором или провокатором милицейского «наезда».
– С меня требуют деньги, – сказал я, сразу переходя к делу.
Серега нахмурил густые черные брови, и его глаза спрятались, как разведчики в кустах.
– Кто требует? – спросил он без тревоги и озабоченности в голосе, словно давая мне понять, что моя проблема не стоит выеденного яйца, потому как самой проблемы просто быть не может.
Я в двух словах рассказал о разговоре с капитаном милиции. Серега долго молчал, щелкая пальцем по кончику сигареты. Готового ответа у него не было. Он не знал, что можно мне посоветовать.
– Сколько он хочет?
– Тридцать «штук».
Серега покачал головой.
– Вконец обнаглели.
– Дальше некуда.
– Не говори.
Когда диалог начинает складываться из банальностей, разговор можно заканчивать. Я повернулся и пошел к машине. Пока запускал двигатель, Серега вразвалку подплыл к моему «Опелю», облокотился о крышу, склонился над открытым окошком.
– Здесь моей вины нет, – сказал он, оправдываясь в той мере, в какой ему позволяла гордость. – На ментов я повлиять не могу. Скорее всего ты чем-то крепко насолил им. Мой совет: разберись в своих отношениях с ними.
Я улыбнулся, поднес два пальца к виску, словно козыряя, и рванул с места с такой скоростью, словно машиной выстрелили из гигантской рогатки. Серега еще несколько мгновений стоял согнувшись, продолжая опираться о пыльный воздух.
В данном случае мафия не только бессмертна, но и бессильна, подумал я, чувствуя, что невыносимо устал за последние кошмарные дни.
* * *
Одно и то же. Изо дня в день – одно и то же! Отец Агап, сложивший ладони у живота, словно защитник, приготовившийся отразить штрафной мяч; Марина, опустившая глазки, не сводящая безгрешного взгляда с луковицы и четвертинки черного хлеба; Рита, тенью передвигающаяся меж столиков с подносом в руках и украдкой поглядывающая на меня; профессор, по-хозяйски расхаживающий по двору в белых шортах и большой панаме, выполненной в форме пробкового шлема английских колонизаторов… Театр абсурда продолжался.
Прикрыв за собой дверь, я некоторое время стоял у входа, наблюдая за фальшивой игрой и вялым развитием сюжета.
– «Боже мой! – тонким голосом, плохо проговаривая слова, нараспев читал батюшка. – Для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего!»
– Амии-и-инь! – дурным фальцетом вторила Марина.
Профессор, подбоченившись, с видом лауреата всемирного конкурса церковных песнопений, глянул на меня и кивнул в сторону падчерицы, мол, прекрасно получается, не так ли?
Рита расставляла на столе рядом с отцом Агапом блюдца с творогом, сыром и ветчиной и, видимо, мешала своими приземленными деяниями возвышенному ритуалу. Священник, продолжая читать, поднял голову, с праведным гневом глядя на нее в упор:
– «…на тебя уповали отцы наши; уповали, и ты избавлял их…»
Я уже не подпираю спиной металлическую дверь. Я уже стою между священником и Мариной, где мгновением раньше была Рита.
– Все, хватит! – едва разжимая зубы от возбуждения и решительности, произношу я. – Прекратите спектакль, батюшка!
Отец Агап обрывает чтение на полуслове и поднимает на меня полные гнева глаза. Он хочет что-то сказать, но я ударяю ладонью по столу с такой силой, что подскакивают и звенят тарелки.
– Я обвиняю вас в соучастии в преступлении, совершенном вами и вашей подопечной.
– Что?! – с возмущением произносит Марина, вмиг срывая с себя маску покорной и богобоязненной девы. Ее глаза вспыхивают мстительным огнем, губы растягиваются в презрительной ухмылке. – Не понимаю, о каком преступлении идет речь!
– В самом деле! – тонким голосом вставляет священник.
Я даже не смотрю на него. Он пешка в этой игре. Я приближаю свое лицо к лицу Марины. Она не выдерживает моего взгляда и опускает глаза, свои болотно-зеленые лживые глаза.
– Ты схватила Олега мертвой хваткой, – медленно проговаривая каждое слово, произнес я. – Как же – богатый парень! Ты затащила его в свою постель. Ты заставляла его порвать с женой. Ты шантажировала его, угрожала, что обо всем расскажешь Ольге. Все было тщетно, и тогда ты решила убить их обоих.
– Но я сама чуть не захлебнулась! – кричит Марина, но я вижу, что попал в цель, что она страшно напугана, и лицо ее уже не источает презрение и высокомерие.
– Ты просчиталась. Ты думала, что если надрежешь мембрану в своем акваланге, то обеспечишь себе стопроцентное алиби. Нет, ты не могла захлебнуться. Ты плавала на поверхности. Это был дешевый трюк, Марина!
– Постойте, постойте! – вмешивается Курахов и пытается положить свою руку мне на плечо, но я круто поворачиваюсь к нему, и рука профессора повисает в воздухе.
– Вы тоже убийца, профессор! – объявляю я и вижу, как Курахов стремительно бледнеет.
– Вы пьяны! – громко шепчет он и отступает от меня на шаг. – Вы просто сумасшедший!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113