Батюшку я предполагал вообще вывести из игры, едва среди деревьев покажется дом.
– Уже близко, – сказал отец Агап, когда мы вышли на поляну, изрытую оврагами, на дне которых покачивался молочный туман. Мы остановились на очередной привал. Лада попросила не оглядываться и отошла в сторону. Когда она вернулась, я заметил, что «молния» на кармане сумки, в котором лежала книга с пистолетом, наполовину раскрыта, чего до этого не было. Она достала оружие.
У нас с Ладой еще не было четкого плана. Мы действовали по принципу: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим. Но плана действий у нас не было еще и по той причине, что мы не знали, что ждет нас в доме Олега. Мы даже не были уверены в том, что он, профессор и Марина сейчас находятся там, а не перекапывают Карпаты где-нибудь в лесной глуши. Меня мучила не столько тактическая неопределенность, сколько стратегическая. Я до конца не мог понять, чего хочу, чего добиваюсь, следуя за батюшкой. Взять за шкирку профессора и с его помощью отыскать клад? Или же круто «наехать» на Олега, отомстив ему и Марине за тот позор, который мне, одураченному, пришлось пережить? И тем более я даже приблизительно не знал, что движет Ладой, этой темной лошадкой, с которой судьба свела меня, пардон, на панели.
Занятый своими не слишком стройными мыслями, я не заметил, как лес стал редеть и между стволов деревьев показались красные кирпичные стены. Батюшка сбавил темп и безмолвно махнул рукой, призывая нас к осторожности.
Я остановил его.
– Все, Михаил Иннокентьевич, – шепотом сказал я. – Спасибо. Не буду больше вас задерживать. Идите вниз, уезжайте ночным поездом.
– Что? – строго взглянул на меня батюшка. – Что значит – уезжайте? Я вовсе не собираюсь оставлять вас в сей трудный час.
– Вы понимаете, что нам предстоит не совсем богоугодное дело? – сказал я, вытаскивая из кармана куртки «регент» и протирая его рукавом. – Возможно, придется стрелять.
– Я все понимаю, – охотно закивал батюшка. – И позвольте мне самому определить, какое дело богоугодное, а какое – нет. Вашим пистолетом, смею вас заверить, вы не слишком меня напугали. Для священников это обычное явление – идти на праведный бой.
Мы с Ладой переглянулись и улыбнулись.
– Вы уверены, что наш бой – праведный?
– Нисколько в этом не сомневаюсь.
– Ладно, – сказал я ласково. – Я очень тронут вашим искренним желанием помочь нам. И все-таки очень прошу: уходите отсюда подальше.
– Нет! – категорически возразил батюшка. – Вы напрасно меня уговариваете. У меня нормально развито чувство долга.
Я не привык долго уговаривать, и если мой собеседник не внимал просьбе, я прибегал к более жестким мерам. Но что я мог сделать этому безгрешному человеку? Ни ударить, ни грубо послать.
– Вы что, с голыми руками пойдете на банду? – с трудом сдерживал я раздражение.
– У девушки тоже нет оружия, – отпарировал священник. – Тем не менее вы ее не гоните. И не забывайте, что я все-таки мужчина!
«Знал бы ты, какую игрушку она держит под курточкой», – подумал я.
– Пусть идет за нами, – не выдержала Лада. – Его невозможно переубедить… Но имейте в виду, – повернулась она к священнику. – Если начнется стрельба, сразу падайте на землю и закрывайте голову руками.
Лес редел, мы уже видели черные оконные рамы и тонированные стекла, большую террасу с чугунной оградой, мраморную лестницу и массивные двери с тяжелой золоченой ручкой. Площадка перед входом была замусорена стройматериалом: под листом рубероида лежали мешки с цементом, рядом – пирамида кирпичей, штабель вагонки.
Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!
– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!
Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.
Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.
– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап. Лада с опозданием прижала к его губам пальцы.
Я отрицательно покачал головой и шепнул:
– А я полагаю, что хозяина здесь нет.
Лада осторожно нажала на ручку. Как ни странно, дверь поддалась и беззвучно распахнулась.
Я схватил Ладу за плечо. Она почувствовала мою нерешительность и, оттолкнув меня, юркнула внутрь. Толкаясь, словно в магазине за дефицитом, следом за ней пролезли и мы с батюшкой. Сильная пружина всего лишь мягко прикрыла за нами дверь.
Мы стояли у белой лестницы, облицованной мраморной плиткой. Ступени были присыпаны сверху известью или алебастром, и на них четко отпечаталось множество следов. Тишина давила, словно мы погрузились на большую глубину. Затаив дыхание, мы неподвижно стояли несколько мгновений, пытаясь уловить какой-нибудь звук.
Но дом молчал. Лада стала медленно подниматься по ступеням. Я удивлялся ее выдержке – она до сих пор скрывала от меня пистолет, и это, на мой взгляд, граничило с глупостью. Она предпочитала идти в неизвестность с пустыми руками, чем показать, что у нее есть «макаров». Я остановился перед дверью, ведущей в комнаты первого этажа, но Лада отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, предлагая начать «осмотр экспозиций» с третьего этажа. Соображает, мысленно оценил я ее способность к логике.
На третьем и втором этажах ремонт только начался. Там не было ни паркета, ни плинтусов, ни дверей, и мы беспрепятственно бродили по пустым комнатам, напоминающим белые коробки разной величины и формы. На первом этаже более-менее обжитыми были всего две комнаты, в одной из которых стояли круглый стол из красного дерева и множество стульев вокруг него, а в другой – двуспальная кровать, заваленная высокой стопкой одеял, словно горка блинов на тарелке.
Лада бесшумно и вскользь прошлась по вещам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Уже близко, – сказал отец Агап, когда мы вышли на поляну, изрытую оврагами, на дне которых покачивался молочный туман. Мы остановились на очередной привал. Лада попросила не оглядываться и отошла в сторону. Когда она вернулась, я заметил, что «молния» на кармане сумки, в котором лежала книга с пистолетом, наполовину раскрыта, чего до этого не было. Она достала оружие.
У нас с Ладой еще не было четкого плана. Мы действовали по принципу: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим. Но плана действий у нас не было еще и по той причине, что мы не знали, что ждет нас в доме Олега. Мы даже не были уверены в том, что он, профессор и Марина сейчас находятся там, а не перекапывают Карпаты где-нибудь в лесной глуши. Меня мучила не столько тактическая неопределенность, сколько стратегическая. Я до конца не мог понять, чего хочу, чего добиваюсь, следуя за батюшкой. Взять за шкирку профессора и с его помощью отыскать клад? Или же круто «наехать» на Олега, отомстив ему и Марине за тот позор, который мне, одураченному, пришлось пережить? И тем более я даже приблизительно не знал, что движет Ладой, этой темной лошадкой, с которой судьба свела меня, пардон, на панели.
Занятый своими не слишком стройными мыслями, я не заметил, как лес стал редеть и между стволов деревьев показались красные кирпичные стены. Батюшка сбавил темп и безмолвно махнул рукой, призывая нас к осторожности.
Я остановил его.
– Все, Михаил Иннокентьевич, – шепотом сказал я. – Спасибо. Не буду больше вас задерживать. Идите вниз, уезжайте ночным поездом.
– Что? – строго взглянул на меня батюшка. – Что значит – уезжайте? Я вовсе не собираюсь оставлять вас в сей трудный час.
– Вы понимаете, что нам предстоит не совсем богоугодное дело? – сказал я, вытаскивая из кармана куртки «регент» и протирая его рукавом. – Возможно, придется стрелять.
– Я все понимаю, – охотно закивал батюшка. – И позвольте мне самому определить, какое дело богоугодное, а какое – нет. Вашим пистолетом, смею вас заверить, вы не слишком меня напугали. Для священников это обычное явление – идти на праведный бой.
Мы с Ладой переглянулись и улыбнулись.
– Вы уверены, что наш бой – праведный?
– Нисколько в этом не сомневаюсь.
– Ладно, – сказал я ласково. – Я очень тронут вашим искренним желанием помочь нам. И все-таки очень прошу: уходите отсюда подальше.
– Нет! – категорически возразил батюшка. – Вы напрасно меня уговариваете. У меня нормально развито чувство долга.
Я не привык долго уговаривать, и если мой собеседник не внимал просьбе, я прибегал к более жестким мерам. Но что я мог сделать этому безгрешному человеку? Ни ударить, ни грубо послать.
– Вы что, с голыми руками пойдете на банду? – с трудом сдерживал я раздражение.
– У девушки тоже нет оружия, – отпарировал священник. – Тем не менее вы ее не гоните. И не забывайте, что я все-таки мужчина!
«Знал бы ты, какую игрушку она держит под курточкой», – подумал я.
– Пусть идет за нами, – не выдержала Лада. – Его невозможно переубедить… Но имейте в виду, – повернулась она к священнику. – Если начнется стрельба, сразу падайте на землю и закрывайте голову руками.
Лес редел, мы уже видели черные оконные рамы и тонированные стекла, большую террасу с чугунной оградой, мраморную лестницу и массивные двери с тяжелой золоченой ручкой. Площадка перед входом была замусорена стройматериалом: под листом рубероида лежали мешки с цементом, рядом – пирамида кирпичей, штабель вагонки.
Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!
– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!
Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.
Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.
– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап. Лада с опозданием прижала к его губам пальцы.
Я отрицательно покачал головой и шепнул:
– А я полагаю, что хозяина здесь нет.
Лада осторожно нажала на ручку. Как ни странно, дверь поддалась и беззвучно распахнулась.
Я схватил Ладу за плечо. Она почувствовала мою нерешительность и, оттолкнув меня, юркнула внутрь. Толкаясь, словно в магазине за дефицитом, следом за ней пролезли и мы с батюшкой. Сильная пружина всего лишь мягко прикрыла за нами дверь.
Мы стояли у белой лестницы, облицованной мраморной плиткой. Ступени были присыпаны сверху известью или алебастром, и на них четко отпечаталось множество следов. Тишина давила, словно мы погрузились на большую глубину. Затаив дыхание, мы неподвижно стояли несколько мгновений, пытаясь уловить какой-нибудь звук.
Но дом молчал. Лада стала медленно подниматься по ступеням. Я удивлялся ее выдержке – она до сих пор скрывала от меня пистолет, и это, на мой взгляд, граничило с глупостью. Она предпочитала идти в неизвестность с пустыми руками, чем показать, что у нее есть «макаров». Я остановился перед дверью, ведущей в комнаты первого этажа, но Лада отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, предлагая начать «осмотр экспозиций» с третьего этажа. Соображает, мысленно оценил я ее способность к логике.
На третьем и втором этажах ремонт только начался. Там не было ни паркета, ни плинтусов, ни дверей, и мы беспрепятственно бродили по пустым комнатам, напоминающим белые коробки разной величины и формы. На первом этаже более-менее обжитыми были всего две комнаты, в одной из которых стояли круглый стол из красного дерева и множество стульев вокруг него, а в другой – двуспальная кровать, заваленная высокой стопкой одеял, словно горка блинов на тарелке.
Лада бесшумно и вскользь прошлась по вещам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113